Диагноз: вялотекущий кризис

Всего месяц и пара сводок Росстата потребовались для того, чтобы настроения в Москве изменились с убийственных на возбужденные. В середине марта подчиненные министра экономики Алексея Улюкаева, сводившие из предложений ведомств проект документа под названием «Основные направления деятельности правительства» (ОНДП), почти в отчаянии писали про «новую модель роста» российской экономики, которую правительству предстоит реализовать в ближайшие два-три года, чтобы к 2018 году как-нибудь выйти на устойчивую траекторию развития. Ничего принципиально нового или, по крайней мере, того, чего бы правительство не знало последние десять лет, в проекте ОНДП не было, «новая модель» требовала резкого повышения качества госуправления, инвестиционного климата, уважения прав собственности, снижения административных барьеров.

Через месяц, который ушел на согласование этого самого ОНДП в профильных ведомствах, о «новой модели роста», не говоря уже о неэффективности госуправления, в документе забыли — вычеркнули. За месяц изменилось немногое, но этого хватило для того, чтобы Белый дом решил: все возвращается в тяжелые, но прекрасные дни 2009 года, в тот самый момент, когда все поняли — это не катастрофа.

И если это не катастрофа, то можно на время решить, что это победа. Тем более что на дворе как раз она.

Для того, чтобы в правительстве и Кремле отменили непрерывные мозговые штурмы с экономистами на тему «Сколько мы еще протянем?» и занялись обычными делами — посевной под руководством нового министра сельского хозяйства (еще неделю назад — главы Краснодарского края) Александра Ткачева, причудливой евразийской интеграцией, ужесточением борьбы с наркооборотом и столетием Константина Симонова, — нужно было несколько компонентов.

Прежде всего — не такое серьезное, чем ожидалось, падение промышленного производства. Сводка Росстата за I квартал 2015 года действительно довольно интересна на фоне всеобщего февральско-мартовского ожидания немедленной гибели. Де-факто на все происходившие в 2014–2015 годы катастрофы в реальном мире — это и украинская война, и санкции, и международная изоляция — собственно экономика ответила обвалом инвестиций на уровне до 10 %, умеренным падением частного спроса и реальных располагаемых доходов (в основном — последствия инфляционного скачка, вызванного девальвацией рубля), снижением оборотов розничной торговли и ростом сбережений. Последнее можно трактовать как признание экономическими агентами кризиса как такового. Хотя истерическая волна потребления в декабре-январе смазала эту картину, и население, и частные компании вели себя в I квартале в целом так, как полагается вести себя перед лицом неизбежного спада: потребление снижается, норма сбережений растет.

Есть несколько объяснений тому, как страна, пережившая сильнейший за последние пятнадцать лет внешний шок, падение на десятки процентов экспортных доходов, не проваливается в острую рецессию. Все они более или менее рациональны, но проверяемы лишь постфактум. Первая и наиболее очевидная история: экономика России слишком инерционна и слишком проста (или деградировала до более простого состояния от сложности десятилетней давности), чтобы быстро и остро реагировать на такие потрясения. В этом случае ответ на шок будет «размазанным» по времени, зато и выходить из такой потери темпов роста придется много лет. Есть еще несколько историй о том, как правительство нашло резервы для роста, но большинство из ресурсов, поддержавших экономику с начала года, разовые.

Во многом предсказания краха российской экономики (в том числе и автором этих строк в первых номерах NT за 2015 год) на весну 2015 года строились на довольно произвольных предположениях о том, что выплаты по частному внешнему долгу $130 млрд в 2014 году и около $60 млрд в 2015 году не по силам ни компаниям, которые лишены возможности занимать за пределами РФ средства для рефинансирования, ни финансовой системе во главе с ЦБ, которые не захотят тратить резервы на спасение промышленности.

Отчасти ожидания катастрофы в российской экономике были вызваны еще и тем, что нефть дешевела. Но затем она стабилизировалась около $60 за баррель. Этот сценарий, как уже писал NT, был самым неочевидным в «пучке» сценариев с разной ценой Brent, но именно он и реализовался. Нефтяные цены трудно прогнозировать, но пока видно, что они, с одной стороны, вряд ли будут сильно расти, а с другой — вряд ли сильно падать, ведь до возможного выхода на мировой рынок иранской или американской сланцевой нефти еще далеко — по разным оценкам, в среднем около двух лет.

Впрочем, есть одно обстоятельство, которое перекрывает все скучные и непонятные аргументы пессимистов, поскольку наглядно и неопровержимо — рубль-то вновь растет.

Укрепление российского рубля на 5–6 % в марте выглядит как чудо. Однако для аналитиков инвестфондов будущая коррекция рубля была явлением предсказуемым: например, Берт Домэн из Dohmen Capital открыто писал об этом в Forbes еще в сентябре 2014 года, когда и девальвация-то толком не развернулась.

Та заметка Домэна была посвящена ровно тому, что полгода спустя вызвало фурор на российском информационном рынке, — статье Bloomberg, в которой рассказывалось о российском рубле как потенциально самой выгодной (по состоянию на конец марта) валюте для carry trade. Название этой финансовой технологии, которая наиболее распространена была в отношении рубля после кризиса 1998 года, так и не перевели на русский. Вкратце: carry trade — это когда деньги занимаются в валюте страны с низкими процентными ставками и вкладываются в облигации страны с высокими процентными ставками. В случае с Россией это выглядит как долларовые займы, конвертируемые в рубли и тратящиеся на покупку ОФЗ (облигаций федерального займа) или рублевых еврооблигаций. С точки зрения платежного баланса carry trade выглядит как массивный приток (если не сказать — «набег») спекулятивного капитала, который заставляет местный ЦБ (в данном случае Банк России) бороться с укреплением рубля и одновременно предоставлять больше рублевой ликвидности местной банковской системе. Центробанки обычно не любят carry trade — главным образом из-за того, что он увеличивает нестабильность в местной финансовой системе и способствуют большему, чем можно было ожидать, росту инфляции. Так что, carry trade, причем осуществляемый главным образом именно российскими, а не иностранными банками, — вполне понятное объяснение более сильному, чем прогнозы, восстановлению рубля.

Впрочем, происходящее — эффект, ограниченный по времени, тем более что, как отмечает тот же Bloomberg, во многом он обеспечен высокими банковскими ставками ЦБ (Банк России вынужден был поднимать ставки во избежание продолжения девальвации в январе, а зависимость банков от рефинансирования ЦБ не дает возможности быстро снижать ставки кредита клиентам) и — парадоксально — поддержкой Европы. Ведь вторая составляющая «рублевого чуда» — программы Европейского центрального банка по выкупу активов, которая гарантировала на 2015 год изобилие почти бесплатных евро в европейской банковской системе — их можно вложить в рубли.

Наконец, cтихийная долларизация I квартала 2015 года тем не менее не отменила ни резкой потери рентабельности почти любого российского бизнеса, не ориентированного на экспорт, ни обвала стоимости активов в России. Выйти из российского бизнеса без крупных потерь сейчас нельзя, а в ряде случаев — невозможно вообще: покупателей готовых бизнесов на рынке попросту нет, причем ни за какие деньги, госбанки также не готовы, в отличие от 2009 года, заниматься такой благотворительностью. «Оборотка» компаний, доступная им на стыке 2014 и 2015 годов, переведена в валюту. Займы дорогие, а необходимо как минимум покрывать текущие убытки, чтобы бизнес не развалился окончательно. Где брать на это рубли? Известно где: конвертировать понемногу валютные запасы.

Так на фоне 5-процентного сокращения оборота розницы русский рубль становится валютой мечты. При этом ответ на вопрос «Надолго ли?» — неуверенно положительный. Расчеты Минэкономики показывают, что если Владимир Путин будет в ближайшие годы вести себя так же миролюбиво, как в ходе «прямой линии», рубль будет медленно и плавно укрепляться к более или менее приемлемым показателям, хотя и не достигнет предкризисной твердости.

Впрочем, до этого момента экономике России следует решить одну проблему — найти инвестиции.

Если внимательно рассматривать проект «Сценарных условий социально-экономического развития РФ» на 2015–2018 годы — а это основной бюджетный прогноз на следующую трехлетку, — то несообразности очевидны сразу.

С одной стороны, говорится в проекте, необходимо тратить деньги на «инфраструктурные проекты» и прочие способы поддержания на плаву госмонополий и приближенных к государству частных компаний. С другой — из-за сократившихся на треть доходов бюджета от сырьевого экспорта и даже с учетом денег Резервного и Пенсионного фондов, а также Фонда национального благосостояния и других околобюджетных запасов, правительство будет способно осуществлять капитальные вложения в экономику лишь на уровне бюджета-2014. Регионы, которые и так в некотором ужасе пережили мини-кризис 2013-го, вряд ли поддержат текущий уровень инвестиций. Минэкономики не скрывает, что в целом госинвестиции в 2016–2017 годах будут даже меньше, чем в 2015 году.

В переводе на общедоступный: денег будет меньше, а нужно их больше.

Однако тут же ведомство заявляет, что в следующем году инвестиции восстановятся примерно до прежнего уровня и далее начнут расти на 3 % в год. При этом инвестировать будут даже не компании ТЭК и РЖД, а некие частные инвесторы.

Мало того, эти — ау, кто вы? — частные инвесторы будут преимущественно российскими, поскольку и прогнозы Минэкономики, и расчеты Минфина предполагают: санкции, препятствующие настоящим прямым иностранным инвестициям в экономику РФ, в 2015–2018 годах никуда не денутся — России с ними пока так и жить. Правда, 23 апреля Минэкономики сообщило, что рассчитан также вариант при частичной отмене санкций с 2016 года, но это не основной, а оптимистичный сценарий. Масштабных вложений Ирана, Венесуэлы, Кубы или даже наших главных европейских партнеров по духовно-экономическому возрождению — Греции и Венгрии — вроде бы нет резонов ждать, а инвестиции Китая вне ТЭКа и приграничных инфраструктурных проектов пока в сколько-либо значимых объемах не наблюдаются.

Следовательно, планируемые чиновниками инвесторы — все те же российские бизнесы. То есть люди и компании, которые еще в начале марта в изумлении смотрели на новостные ленты и тихо объясняли всем, кто желал их слышать, что они не понимают, о каком бизнесе в сложившихся условиях вообще можно говорить. Обесценившийся рубль и высокие кредитные ставки — это лишь часть их проблем. К ним добавляются и уже окончательная уверенность в том, что правительство не пойдет на ликвидацию скрытой в госсекторе безработицы (а значит, подешевевшая было рабочая сила будет расти в цене при сильно ограниченном предложении), не решит проблемы на таможне, не снизит налоги, не будет иметь достаточно денег на продолжение необходимых реформ.

Впрочем, есть версия, почему в правительстве все же ждут бума частных российских инвестиций в 2016 году. Власть ставит на программу деофшоризации, налогообложения «контролируемых иностранных компаний» и «амнистию капиталов». Реализация этого комплекса идей начнется, по существу, во второй половине 2015 года. Если же дальнейшее обострение отношений России и Запада конвертируется в ограничение возможностей инвестирования из России на Запад (это не быстрый процесс, но он неизбежен — капиталы из страны, готовой завоевать на словах весь мир, плохо принимаются странами потенциального противника), приток «репатриирующихся» в Россию по самым разным каналам капиталов российского происхождения вполне возможен. Проблема только в том, что из-за этого же обострения отношений с Западом обратный отток частных капиталов из России может оказаться еще больше.

В итоге вместо боевого восстановления экономики по модели осажденной крепости «Россия» мы с большой вероятностью в конце 2015 года будем констатировать вхождение в длительный экономический застой. Героический и ужасный I квартал этого года грозит смениться чередой других — спокойных, без происшествий, без сделок, без прибыли, без изменений, без перспектив — чистая трата времени и ресурсов впустую.