Вы ездили на общественные слушания в Министерство культуры и вели переговоры о судьбе «Тангейзера». Как это происходило? Возможно ли было на этом этапе спасти спектакль?
После того, как закончились общественные слушания, мы встретились в кабинете у Мединского. Там же были первый заместитель министра культуры Владимир Аристархов, замминистра Елена Миловзорова, директор департамента Ирина Тарасова. Основных требований было два. Первое — убрать из спектакля постер фильма «Грот Венеры», но мы к этому времени и так решили его убрать. Второе — радикально переделать всю сцену «Грота Венеры» в первом действии. И тут я сказал, что это нереально, что это другой спектакль надо делать.
Чиновники предложили новое режиссерское решение этой сцены?
До обсуждения того, как конкретно надо переделать эту сцену, дело не дошло, но они требовали, чтобы Иисус исчез из спектакля — исчез как действующее лицо. Было сказано также, что если учредителя не устраивает постановка, то театр должен вернуть государственную субсидию, выделенную на этот спектакль. Я им ответил, что, по сути, это финансовая цензура. Такого не было никогда. Кроме того, от меня потребовали извинений.
За что и перед кем?
За вольное или невольное оскорбление чувств верующих. Так было написано и в заявлении министерства по итогам слушаний.
Может, надо было пойти на компромисс и извиниться? Возможно, это помогло бы спасти спектакль?
Не думаю, что помогло бы. Я долго размышлял над этим и даже больше вам скажу: написал текст с извинениями. Просто я не стал его публиковать.
Это вы уже после поездки в Москву такую бумагу составили?
Да, но не сразу. Я это сделал, когда мне на глаза попалось интервью Михаила Пиотровского. Зашла речь о «Тангейзере», и он сказал: «Если кто-то оскорблен, то нужно извиниться, даже если ты не меняешь свою точку зрения». Это на меня подействовало тогда.
Почему же вы все-таки не обнародовали эти извинения?
Я долго раздумывал, но потом решил, что это какой-то абсурд. Извинение должно было быть персонифицированным, и надо было вписать в текст конкретные имена и фамилии. Но получалось, что я извиняюсь перед людьми, которые не видели спектакль. И тогда я уже твердо решил, что не буду этого делать. Но вместе с тем я и после поездки в Министерство культуры не оставлял попыток договориться с митрополитом Тихоном о встрече. Посредниками в этих переговорах были представители администрации Новосибирской области и мэрии города, но ничего не получилось.
Понимали ли вы, что вас отправят в отставку, если вы не выполните требований министерства?
На встрече с министром это впрямую не прозвучало. Но, в общем, после поездки в Москву стало понятно, что это может произойти.
А с Владимиром Кехманом вы в какой момент познакомились?
Когда он прилетел в Новосибирск вместе с Владимиром Аристарховым. Я встречал рейс, на котором летел Аристархов — он прямо в аэропорту передал мне приказ о моем увольнении, и я расписался. На том же самолете летел и Кехман, но его я увидел чуть позже.
Как я понимаю, приход Кехмана труппа встретила с настороженностью. Собирается ли кто-нибудь из артистов или технического персонала покинуть театр из-за этого?
Я бы совершенно не приветствовал, если бы такое случилось. Это не в интересах театра. Может, кто-то и уйдет, но зачем до этого доводить?
Вы ожидали, что новый директор сразу закроет «Тангейзер»?
Я не могу это комментировать. Хотя, по идее, и так понятно, что он должен был его закрыть.
Как вы начали сотрудничать с Кулябиным?
Первый раз я ему дал работу в театре на опере «Князь Игорь» в 2009 году — спектакль до сих пор идет и номинирован был сразу на «Золотую маску». А когда я работал в Ярославле, в Волковском театре, Кулябин у меня ставил драматический спектакль «Кармен». Что касается «Тангейзера», то здесь идея пригласить Тимофея возникла практически одновременно у меня и нашего главного дирижера Айнарса Рубикиса — совпали моментально.
Если бы вы, начиная эту работу, знали, как будет развиваться эта история, вы бы попытались на раннем этапе повлиять на содержание спектакля?
Ну, во-первых, я по своему опыту знаю, что на раннем этапе, когда еще только идут репетиции, вмешиваться в спектакль нельзя. Опасно применять какие-то силовые приемы к режиссеру. Если тебя что-то смущает, надо дождаться, когда прогоны пойдут — с оформлением, в костюмах. Вот тут можно вести переговоры с режиссером — чтобы он объяснил, почему у него в спектакле именно так все устроено. Но что касается «Тангейзера», то я могу на сто процентов подтвердить: все, что там режиссером сделано, — все логично, понятно и интересно. Это один из признаков хорошего спектакля — его хочется еще раз пойти посмотреть.
После вашего увольнения официальные представителя Кремля заявили, что, возможно, надо ввести в практику «предварительный просмотр» спектаклей.
Тут нет ничего нового — все это было в советское время. Так что, если они хотят повторить схему, существовавшую в СССР, то пожалуйста, опыт есть.
Вы занимаете директорские должности в разных театрах еще с советских времен. Приходилось воевать за какие-то спектакли?
Ну, конечно. Полно было таких случаев. В 1980 году я начинал работать заместителем директора в Приморском театре им. Горького во Владивостоке. А Каме Гинкасу тогда в Москве не давали работать, и Ефим Табачников, главный режиссер, позвал его на детскую постановку о Томе Сойере и Геккельбери Финне. Это был знаменитый спектакль «Необычное приключение Т.С. и Г.Ф.» — пьесу написала жена Гинкаса Генриетта Яновская. И еле-еле пробили постановку. Вроде бы, детский спектакль, придраться не к чему, но фамилия режиссера не устраивала художественные советы. Мы в советское время прошли хорошую тренировку в этом отношении.
Фото: Yevgeny Kurskov/TASS, Кирилл Кухмарь/Коммерсантъ
