В центре сюжета — смена правящей элиты России в 2018 году: в результате очередных президентских выборов к власти приходит кандидат от оппозиции. Пилот получился больше фантазией на тему, чем серьезным прогнозом или альтернативной версией ближайшего будущего. Но симптоматичен сам выбор темы: при всех «86% поддержки»*, которые есть у Владимира Путина, перспективы нынешней правящей верхушки далеко не однозначны, особенно учитывая внешнюю изоляцию России и нарастающий внутренний кризис. Как может произойти в России предполагаемая передача власти в реальности — The New Times разбирал варианты
Глава предвыборного штаба Алексей Лапшин общается с журналисткой. Сериал «Завтра», реж. Роман Волобуев
На экране — пустые коридоры и кабинеты администрации президента. По ним вышагивает Алексей Лапшин, глава предвыборного штаба только что победившего кандидата от оппозиции (избранный президент ни разу не появляется в кадре, его имя не называется). Новые сотрудники президентской администрации будто вышли из «Жан-Жака»: кеды, обтягивающие юбки и узкие штаны, айфоны, клетчатые рубашки. Если оппозиция, то либеральная. Если новая власть, то радикально настроенная. Сразу начинаются массовые чистки старых кадров. При этом в первой серии зрителю не объясняют, как удалось победить Путина, куда в одночасье делась вся прошлая власть, в чем заключается политическая программа нового президента России. Зато бесконечно звонящие телефоны и угрозы энергетиков отключить за долги электричество в Москве создают атмосферу фильма-катастрофы.
Конечно, это всего лишь пилотная серия. Но отсутствие внятной модели смены власти — это не проблема сценария Романа Волобуева или изначального замысла Натальи Синдеевой. Это проблема всей существующей системы. В студии «Дождя», обсуждая пилот, Синдеева сказала, что команда сериала собиралась консультироваться со специалистами, изучать прогнозы и, возможно, менять сценарий. Но пока этого не произошло, действие в пилотной серии больше всего напоминает смену власти в 1991 году. И безыдейность будущей действительности режет глаз.
«Это вообще беда России. Ужасно, что оппозиция и независимые художники не напрягаются, они ждут повторения прошлого, а не заглядывают в будущее», — заметила в разговоре с NT публицист, а в прошлом политик Ирина Хакамада.
Упущенная возможность
Самым простым и максимально бескровным вариантом смены элиты в стране, где долгое время правила одна партия, можно считать постепенное включение оппозиции в систему власти. Теоретически правящая верхушка может выбрать политический плюрализм и в результате честных выборов уступить свое место более сильной, более современной оппозиции. «Ничего катастрофического не произойдет. Это нормальная демократическая система, и ранее правящая партия может вернуться к власти», — считает председатель правления фонда «Центр политических технологий» Борис Макаренко. Пример такого сценария — Мексика. Там правящую (Институционно-революционную) партию представлял президент, однако рамки политического участия были расширены, и в элиту была допущена оппозиция.
Но в России времени на реализацию такого сценария остается все меньше, особенно на фоне развивающегося острого экономического кризиса. «Надо было развивать этот сценарий 12 лет назад или хотя бы во время второго срока Путина. Вместо этого вертикаль власти ужесточалась», — сетует Борис Макаренко. Проведению либеральных реформ во время экономического подъема, обеспеченного нефтедолларами, правящая элита предпочла зачистку политического поля.
Отказ от разрешения проблемы сменяемости элит может привести к консервации сложившегося порядка вещей, вполне вероятными в таком случае видятся перевыборы Путина на четвертый срок в 2018 году. «Владимир Путин имеет неплохие шансы на победу на новых выборах. У него есть электоральный потенциал, внутриэлитный консенсус вокруг его фигуры просто обеспечить, он привычен для населения и обладает консервативным имиджем», — прогнозирует генеральный директор близкого к Кремлю «Агентства политических и экономических коммуникаций» Дмитрий Орлов. Безальтернативность президента — одно из следствий дистанцирования от оппозиции. Ну а дальше по накатанной — как было в с Дмитрием Медведевым в 2008 году — в 2024 году Путин просто передаст власть своему преемнику.
Новый глава администрации президента обсуждает кандидатуру премьера. Сериал «Завтра», реж. Роман Волобуев
Но есть и принципиально иные оценки. Перемены неизбежны, считает Михаил Ходорковский, выступивший 26 февраля с открытой лекцией в Лондоне: «Что бы ни пытались нам показать кремлевские пиарщики и телевизионная пропаганда, Путин — не супермен. Это не сильный лидер, а голый король», — так начал свою речь опальный бизнесмен. Оппозиционный политик Борис Немцов считал, что проблемы у режима Путина начнутся уже в 2016 году, во время выборов в Государственную думу. «К 2024 году Путина уже не будет, я уверен», — заявил Немцов, общаясь с NT.* * Этот комментарий Борис Немцов дал NT за несколько часов до того, как его убили в Москве на Большом Москворецком мосту.
На 2016-й как год перемен ставит и Кирилл Рогов, эксперт Института экономики переходного периода. «Оппозиция может убедить народные массы в том, что выборы — это важный институт и их нужно контролировать», — рассуждает эксперт. После этого, уже в результате честных и прозрачных механизмов другие элиты могут прийти к власти. «Мы можем в ходе протеста добиться проведения свободных выборов. И уже в результате демократических процедур режим сменится», — считал Борис Немцов.
Впрочем, переменам может помешать инертность населения — одна из причин политического долголетия Путина. Игорь Бунин, президент фонда «Центр политических технологий», считает, что избиратели просто привыкли к президенту. «Люди не видят нового лидера, нового режима. Это называется когнитивный консонанс — модель мира, за которую цепляется человек, привычное для него окружение», — поясняет Бунин. Такие процессы, по наблюдениям эксперта, очень долго трансформируются. Особенно в российских реалиях, когда многочисленной активной прослойки населения, двигающей остальных к переменам, попросту не существует. «Между либеральным активным меньшинством и остальными гражданами — стенка, которую не так просто сломать», — описывает ситуацию Бунин.
Раскол
Менее оптимистичным и более вероятным выглядит вариант с расколом правящей верхушки. Такие сценарии один за другим реализовались в Восточной Европе в конце прошлого века и получили название «бархатных» революций (см. справку на стр. 26-27). «Какая-то часть элиты понимает, что прежние руководители уже завели страну в кризис, выйти из которого они не смогут. Тогда, ссылаясь на то, что на улице уже вторую неделю стоит 100-тысячная толпа, власти начинают договариваться о реформах», — объясняет Макаренко. Дальше, в ходе обсуждения изменений за круглым столом, одна из сторон предлагает всеобщие выборы. На которых зачастую выигрывает оппозиция. Идеальным временем для такой комбинации может стать 2016 году. Повод, например — очередные фальсификации на выборах, которые спровоцируют волну протестов, а отколовшаяся часть элиты выдвинет своего лидера и альтернативную политическую повестку.
Возможно, предвидя именно такой сценарий, власти лишили Алексея Навального возможности участвовать в выборах до 2020 года. Кроме того, сейчас у оппозиции нет ресурсов — ни электоральных, ни материальных — для вывода своего кандидата. «Сегодня очень трудно представить такую фигуру, которая сможет победить. Ее просто не существует на современном политическом поле», — констатирует Орлов.
С ним был не согласен Борис Немцов: «Только демократические процедуры смогут определить единого лидера: праймериз и выборы. Фигур может быть много, и они есть». Однако политик заметил, что сейчас нет ни одной оппозиционной фигуры — никого, кто мог бы заявить, что он популярен. Это связано с годами пропаганды и активного противодействия власти, которая закрывала и ограничивала любые протестные движения.
Кроме того, в российских реалиях довольно сильно увязаны власть и собственность. Люди, имеющие возможности и ресурсы, которые могут быть направлены на раскол элит, попросту боятся использовать их. «Те, кто при власти, опасаются, что с уходом верхов они утратят и финансы, и личную безопасность. Поэтому они предпочитают показывать лояльность власти, а не уходить в оппозицию», — считает Макаренко.
Власть сейчас делает небольшие, скорее номинальные шаги в направлении открытой системы. В настоящий момент частично вернулись (но кое-где уже и отменены) прямые губернаторские выборы, уменьшилось количество откровенных и грубых фальсификаций на выборах разных уровней, упрощена регистрация партий. Однако развитие процесса тормозит закрытая система разрешений: кому-то можно активно выдвигаться на выборах и агитировать избирателей (Прохоров), а кому-то — нет (Навальный).
Первый митинг на Болотной собрал, по разным оценкам, от 80 до 150 тыс. человек. Москва, 10 декабря 2011 года
Слышать улицу
В результате всех процессов, происходящих сейчас с правящей элитой, общество закрывается от власти, блокирует обоюдные коммуникации с ней. Элиты также выстраивают барьер, из-за которого стороны не могут друг друга услышать и понять. И пока те, кто наверху, будут решать какие-то свои проблемы — те, кто внизу, пройдут определенную точку невозврата. В Тунисе такой точкой невозврата стало самосожжение торговца фруктами Мохаммеда Буазизи 4 января 2011 года из-за конфликта с местной властью. Жест отчаяния подтолкнул улицу к восстанию, свергнувшему правительство. Волнения охватили и другие арабские страны. Самым показательным примером стал Египет, где всего за два года был свергнут авторитарный режим Хосни Мубарака, прошли выборы и произошел военный переворот.
«В Египте на демократических выборах победил исламист Мухаммед Мурси, потому что избиратели не понимали относительно либеральную политическую программу его главного оппонента Ахмеда Шафика. В итоге Мурси был смещен в результате военного переворота», — рассуждает Макаренко. Проводя параллели, эксперт подмечает, что у нас общество тоже не готово к политической жизни.
Однако Россия — не Египет. Люди хотят стабильности, жива какая-то вера в Путина как в «президента надежды». «Еще пару лет такое состояние будет сохраняться, а дальше прогнозировать нет никакого смысла. Это невозможно при текущей ситуации», — уверен Игорь Бунин. Ему вторит и Владимир Гельман, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге: «В общем, все это гадание на кофейной гуще. Слишком большое количество разных обстоятельств — можно только что-то угадать». Как только случится что-то экстраординарное — сама улица выведет нового лидера. Каким он будет? «Я думаю, это должен быть кто-то вроде Леха Валенсы или раннего Бориса Ельцина. Такая фигура должна одновременно транслировать антибюрократические, социальные, либеральные лозунги и при этом не бояться национализма», — фантазирует Дмитрий Орлов. Что же должно случиться, чтобы появился новый лидер? Что угодно, считает Владимир Гельман: «Например, внезапная и не совсем добровольная кончина лидера государства».
* По данным исследования «Левада-Центра», в феврале 2015 года 86 % граждан России одобряют деятельность Владимира Путина, при этом 29 % считают, что нынешние события ведут нас в тупик.
Фото: tvrain.ru, Valery Sharifulin/ITAR-TASS
Как менялась власть в странах соцлагеря
Бархатные революции в Восточной Европе могут быть показательными для России, поскольку к концу 1980-х страны Варшавского блока наряду с чертами авторитаризма где-то допускали мелкую частную собственность, где-то фиктивную многопартийность (см. «Запас прочности власти станет ясен, когда кончатся деньги» в №01-02 от 19 января 2009 года).
Единственной соцстраной, в которой смена власти произошла внутри правящего клана, стала Румыния. Одна из политических групп, возглавляемая выходцем из коммунистической номенклатуры Ионом Илиеску, захватила власть, генсек ЦК компартии Румынии Николае Чаушеску был схвачен и расстрелян. Был создан Фронт национального спасения и объявлены выборы. Однако грамотный контроль над оппозицией и улицей позволили Илиеску с легкостью выиграть и продержаться у власти 7 лет. Позже, в 1996 году, он проиграл, произошла смена элиты — законным демократическим путем.
В Польше был реализован другой вариант — давление неэлитной организованной силы — рабочего движения «Солидарность». Оно принимало участие в так называемом «круглом столе», в рамках которого возглавлявший коммунистическое руководство Войцех Ярузельский согласился на выборы в обе палаты парламента. За то, что Ярузельский пошел на смену режима, его оставили президентом до первых выборов в 1990 году.
Третий сценарий развивался в Чехословакии. Там важнейшую роль сыграла стихийная улица, ставшая катализатором пакта между элитами. Властная верхушка пошла на переговоры с оппозицией, так как массовые волнения по всей стране не оставляли иного выхода. Однако не стоит принижать роль интеллектуалов, которые смогли направить процесс передачи власти новым элитам в демократическое русло.
Опыт смены власти в Венгрии был обусловлен тяжелым экономическим положением страны в тот период. Янош Кадар, генсек Венгерской социалистической рабочей партии, сам сложил свои полномочия, так как понимал, что не справляется с происходящим. После этого элитные группы собрали «круглый стол» и заключили пакт о демократических выборах.
В Болгарии смена властных элит стала результатом раскола в коммунистической верхушке. Генсек ЦК Болгарской коммунистической партии Тодор Живков был смещен, а его однопартийцы ездили в Москву и клялись, что удержат власть. Однако, наблюдая за Румынией и казнью Чаушеску, болгарская элита испугалась и пошла на переговоры с оппозицией. Были проведены выборы и, так как оппозиция была слабой, коммунисты победили. Но победили в результате честных выборов.