Кадр из фильма «Жизнь других»,
в котором рассказывается о работе
спецслужб ГДР
«Проблема пыток» — так на языке политической теории называется дилемма, с которой сталкиваются все страны, вступающие на путь перехода от тоталитарного режима к демократии. Другими словами: как жертвам жить рядом с палачами? Стукачам — с теми, кого они посадили, у кого отняли жену или кому испоганили карьеру? Должна ли быть справедливость для одних и наказание — для иных?
В Германии, Польше, Венгрии, Чехии — в 90-х, позднее — в странах Прибалтики, совсем недавно в Румынии и Болгарии решили, что жертвы имеют право на какую-никакую справедливость. Где-то это назвали люстрацией и запретили бывшим сотрудникам спецслужб занимать государственные офисы и/или избираться в парламенты (Венгрия, Польша, Чехия), где-то открыли архивы своих подразделений КГБ (немецкой штази, чехословацкой STB) и позволили людям увидеть доносы на себя, где-то опубликовали списки негласных сотрудников и кадровых офицеров, работавших под прикрытием в важнейших институтах государства. Больно было везде. В 12 бывших республиках СССР, включая Россию, в справедливости отказали всем. Болит до сих пор. За исключением Грузии и Украины, во всех остальных чекисты либо стоят у власти, либо — в непосредственной близости от нее.
Желтая напасть
Или по-немецки Gelbes Elend — так на жаргоне диссидентов ГДР называли политическую тюрьму Министерства государственной безопасности — штази. Она перестала существовать вскоре после падения Стены. Штаб-квартира штази в районе Лихтенберг в Восточном Берлине держалась чуть дольше — до 15 января 1990 года, когда в огромный комплекс зданий немецкой Лубянки ворвалась толпа с плакатами, на которых было написано: «Нацистские диктаторы». В Лейпциге, Дрездене, Шверине это произошло месяцем раньше, в декабре. Впрочем, «ворвались» — не совсем точно: как говорили автору инициаторы демонстраций — члены «Круглого стола», служащие штази сами открыли ворота берлинского комплекса и сами увели толпу от главных кабинетов — в кафетерий, в зал заседаний. «А главными были офис Мильке (главы госбезопасности), комнаты с барабанами картотек и шкафы оперативных досье», — рассказывал Ганс Шенке из берлинского комитета по правам человека, который водил автора по этим самым кабинетам в сентябре 1991 года. В кабинете Мильке на столе лежала копия посмертной маски Ленина и стоял телефон с кнопкой прямой связи с Москвой. В кафетерии и конгресс-холле, да и везде пол был все еще усыпан бумагами, стекла кое-где вставлены, но разбой и разграбление чувствовались во всем. Говорят, в толпе было немало сотрудников штази (в Берлине их жило больше 30 тыс.), которые знали, какие досье следовало уносить в первую очередь, потом они стали средством шантажа и вымогания денег.
Информатор NN
В штази было два вида архива — электронный, он еще до разгрома штаб-квартиры большей своей частью ушел, как утверждали, в Москву, и бумажный. Самая важная часть последнего содержалась в крутящихся барабанах картотеки, там в фонетическом алфавитном порядке были записаны идентификационные номера информаторов — такие же хранились в 15 регионах по всей ГДР. Сначала персональный номер информатора (первые 6 цифр — день, месяц, год рождения), потом буква, обозначающая пол, потом еще четыре цифры — первое место регистрации информатора, потом номера «ведущего» — сотрудника штази, подразделения — для Берлина, например, 14, потом… короче, разобраться в этой казуистике без сотрудников архива было невозможно. Оттого бессмыслен был и штурм. К 1995 году было выявлено 174 тыс. информаторов в возрасте от 18 до 60 лет, еще 10 тыс. — до 18 лет. На самом деле, по разным данным, их было в разы больше — от 500 тыс. до 2 млн (или примерно 25% взрослого населения ГДР). Среди чиновников госслужбы «штази-положительных» (термин середины 90-х годов) было выявлено около 70 тыс., в МВД — таких было больше 20%, среди берлинских учителей — чуть меньше тысячи. Сколько осталось не выявлено — не знает никто: среди «штази-положительных» работу потеряли несколько тысяч человек, но для многих карьера была закрыта навсегда — они ушли в бизнес. Их заменили чиновники из Западной Германии: в министерстве юстиции, например, к 1995 году две трети должностей (72%) и больше половины всех судейских мест в восточных землях занимали люди, выросшие и получившие образование по другую сторону Стены.
Под суд в объединенной уже Германии пошли немногие — главным образом высшее руководство страны и пограничных войск. Было вынесено около 800 приговоров, но лишь 40 из них предусматривали реальные сроки — от 2 до 7 лет тюрьмы.* * Путь в Европу. Под редакцией И. Клямкина и Л. Шевцовой, М.: 2008 г. Судили по законам ГДР: по ним убийство человека, пытавшегося перейти границу страны, не считалось преступлением… И около 2 млн бывших граждан немецкого соцрая смогли, пройдя через специальную процедуру, прочитать свои досье из архивов штази: десятки тысяч после этого навсегда вычеркнули из своей жизни ближайших друзей, жен, любовниц, даже взрослых детей.
Очищение
Собственно, ровно это еще со времен Древнего Рима и означает слово «люстрация». В странах, где были приняты соответствующие законы (в 1991 году — в Чехии, в 1994-м — в Венгрии, в 1997-м — в Польше), оно несло запрет занимать публичный или государственный офис, возглавлять государственные СМИ, предприятия, становиться судьями и т.д. тем, кто был офицером или агентом секретных служб. В Чехии было определено 9 тыс. таких постов, а через проверку за 10 лет прошли 400 тыс. человек (3% оказались «STB-положительными»). В Венгрии эти законы трижды менялись, и в конце концов было определено около 8 тыс. постов, которые финансировались из денег налогоплательщиков и которые не могли занимать бывшие сотрудники и информаторы политической полиции. В Польше сразу же, в 1990–1991 годах, начали с рентгена правоохранительной системы: специальные комиссии уволили 10% прокуроров и 33% сотрудников генеральной прокуратуры. Потом процесс остановился, но то и дело во времена избирательных кампаний всплывали досье то на одного политика, то на другого, третьего… В конце концов, зависимость от игр бывших сотрудников политической полиции и их коллег из Москвы надоела даже самым убежденным правозащитникам, и в июне 1997 года был принят люстрационный закон, запрещавший занимать выборные должности, работать в высшей бюрократии, в судах, в прокуратуре и в СМИ людям в погонах или сотрудничавших с ними. Потом этот закон был распространен и на адвокатов.
Справедливость?
Зараженных вирусом политической полиции ждал бизнес — многие сотрудники и штази, и чешской STB пошли в транспортные компании, в страховые агентства, в охранные предприятия. Ждала их и оппозиция, которой нужны были люди, хорошо знавшие, какие шарниры крутят машину государственного аппарата и через какие каналы идут коррупционные деньги. Правительства в странах Восточной Европы менялись как перчатки, и потому было невозможно формировать устойчивые клиентелы и бизнес-государственные ОПГ. Известный хаос, нестабильность — необходимый элемент трансформации, окаменевшая государственная система к изменению не способна — слишком плотно слеплен материал. Но и приз был немалый: к началу 2000-х в большинстве бывших коммунистических стран Центральной Европы установилась стабильная демократия. То есть партия власти обязательно рано или поздно проигрывает выборы. И уходит, уступая место другим.
Была ли люстрация справедливой? Нет. Нарушала ли она человеческие права тех, кто при коммунистах имел их в эксклюзивном пользовании? Да. А для многих тысяч жертв создавала хотя бы иллюзию отмщения. Убитым все равно, а вот их детям и внукам — нет. История абсолютного большинства посттоталитарных и поставторитарных режимов свидетельствует: справедливости в реальной жизни нет, приходящие к власти элиты предпочитают без нужды не тревожить своих предшественников — слишком все переплетено. Но бывают и исключения.
