Не жлобством единым

В России появилось новое модное занятие — благотворительность. Это не признак того, что жизнь удалась, а своего рода знак: «я полноценный человек, который интересуется чем-то за пределами своего «покушать», — разъясняет президент благотворительного фонда «Предание» Владимир Берхин. И добавляет: «Быть жлобом теперь стыдно».

Сравнения

Крупные российские компании тратят на социальные нужды до 10–12 % прибыли. Зачастую эта социальная нагрузка не носит адресного характера: как бы благотворительные деньги тратятся на партийно-выборные проекты, в лучшем случае — на проведение Дня города в каком-нибудь областном центре. Тем не менее общий объем корпоративной благотворительности в России оценивается приблизительно в $3 млрд в год. Для сравнения: в США, как подсчитали пару лет назад в «КСО-Русский Центр», — $30 млрд (аналогичные данные по России «КСО-Русский центр» оценил тогда в $2,5 млрд): 10-12-кратный разрыв приблизительно соответствует разнице в объемах производства двух стран.

Куда хуже обстоят у нас дела с частной и семейной благотворительностью: ее объем в России — порядка $0,5 млрд в год против $270 млрд в США. Однако именно этот разрыв и подвигает к выводу: именно частные пожертвования станут главным ресурсом роста российской филантропии.

Предпосылки

Почему мода на благотворительность пришла именно сейчас? «Поскольку другие способы улучшения мира вокруг себя в нашей стране прикрыты — политикой заниматься нельзя, общественной деятельностью сложно, остается чистое доброделание, то есть решение проблем других людей», — разъясняет Владимир Берхин. У кого много энергии, тот создает фонды, продвигает программы и проекты, превращая это в профессию. Кто готов вкладывать меньше личного ресурса — просто участвует в волонтерских акциях или отправляет смс с пожертвованиями.

Переломными моментами оказались разрушительные наводнения в Крымске (6-7 июля 2012 года) и на Дальнем Востоке (август-ноябрь 2013 года): именно после этих катастроф, когда выяснилось, что массовое участие «по чуть-чуть» может аккумулировать очень много ресурса, получило повсеместное распространение краудфандинговое финансирование. В частности, минувшим летом весьма результативно шел сбор помощи Донбассу. По словам Владимира Берхина, координатор гуманитарной помощи в Донбассе, активист российской Национально-демократической партии Александр Жучковский в открытую «оперировал суммами по 30 млн рублей — я видел один из отчетов за какой-то период». Причем на эти деньги приобретались «какие-то боевые машины», был куплен и мобильный хлебозавод стоимостью в полмиллиона рублей, который выпекает по 20 тыс. батонов в день.

За последние 5—7 лет бойко собирать пожертвования и отчитываться за них научилась и церковь. Несколько лет назад церковную благотворительность возглавил епископ Пантелеимон, человек очень организованный и целеустремленный, сумевший отстроить в этом деле целую вертикаль: теперь в каждом благочинии, в каждом приходе есть ответственный за социальное служение, и эта структура вполне управляема. Когда возникает некая нужда и патриарх благословляет собирать всей церковью, в короткие сроки собираются серьезные деньги, которыми к тому же научились более-менее грамотно распоряжаться. В РПЦ, в частности, есть в открытом доступе отчет по Крымску.

Благотворительность стала привычной частью и городской жизни. Сейчас если где-то собираются увлеченные группы по интересам (типичный пример — форумы автовладельцев), то рано или поздно они образуют волонтерскую дружину, готовую откликнуться на призыв о помощи, а то и оказывающую помощь и поддержку по собственному почину.

Начало этому явлению положило сообщество, или, как его еще называют, «благотворительный анархосиндикат», «Тугеза» (together.ru) со своей знаменитой историей со снегоходом. На сайте сообщества кто-то рассказал историю про самолет*, который летел над сибирской тайгой, но сломался и неминуемо разбился бы, если бы не некий местный мужик, Сергей Сотников, который 10 лет кряду чистил заброшенный маленький аэродром от разного рода растительности, потому что считал, что это его долг. В результате, самолет смог сесть, пилоты и пассажиры выжили. В итоге — пилотов наградили, а Сергея забыли. Члены «Тугеза» решили, что это неправильно и Сергея Сотникова тоже нужно наградить — скинулись и купили ему снегоход.

*7 сентября 2010 года Ту-154, следовавший рейсом «город Удачный – Москва», совершил аварийную посадку в бывшем аэропорту Ижма (Республика Коми). Причиной стала полная потеря электропитания, экипаж сажал самолет визуально. Никто не пострадал.

Лидеры

Два основных благотворительных фонда в России хорошо известны — это «Подари жизнь» и «Русфонд». Причем «Русфонд», прочно занявший свою нишу на федеральном телевидении, — самый крупный, хотя благодаря Сбербанку, Первому каналу, газете «Коммерсантъ» немало денег, но все же чуть меньше «Русфонда» собирает и «Подари жизнь»: в прошлом году они израсходовали 800 млн руб., в этом — планируют достичь миллиарда (в отчетности благотворителей именно эта строчка — самая важная: не сколько собрали, а сколько использовали).

«Подари жизнь» в благотворительности — аналог «Газпрома», а РПЦ — ЛУКОЙЛа», — основатель фонда «Нужна помощь» Митя Алешковский прибегает к образному сравнению. А «Русфонд» — примерно как министерство нефтяной и газовой промышленности СССР.

Свои лидеры есть и в таком сегменте, как сбор денег в интернете, один из — уже упомянутый благотворительный фонд «Предание» — собирает крупно, по 5-6 млн руб. в месяц. Впрочем, «крупность не значит крутость», — поясняет Алешковский. По его словам, есть «невероятно крутые» маленькие фонды, есть и фантастический пример с поселком Пластун, это возле Советской гавани на Дальнем Востоке, — там действует фонд местного развития, куда все жители скидываются по сто рублей: «Этот фонд построил мост, школу, спортивный зал, выпускает газету, лечит детей, они раздают гранты другим фондам из этого района… То есть в основе всего — эффективность».

„

Помимо эффективного расходования собранных средств, важно еще и четко осознавать целеполагание. И это еще одна проблема, с которой сталкиваются лидеры благотворительности. «Можно собирать миллионы рублей на адресное лечение детей от онкологии, но при этом не вкладывать ни рубля в профилактику, и это, на мой взгляд, преступно», — говорит Алешковский. И продолжает: «В России 99 % людей, занимающихся благотворительностью, помогают решить 1 % проблем у 1 % населения, то есть речь идет только о лечении и только — детей». Это значит, что большинство населения России не имеет доступа к получению благотворительной помощи. По словам Алешковского, в России есть только один благотворительный фонд — фонд «Живой» — который занимается исключительно помощью взрослым, хотя взрослые составляют большинство населения страны: «Статистика показывает: взрослым хотят помогать уже после того, как помогли детям, животным и природе».

Наветы

По мнению Екатерины Шерговой, директора по связям с общественностью фонда «Подари жизнь», многие сегодняшние «благотворительные» фонды — наследие 90-х, когда щедро раздавались льготы «афганцам», «чернобыльцам», церкви и т.д. «Такие фонды использовались как «прачечные», и этот шлейф очень мешает работать», — сетует Шергова.

Мошенников хватает и в наши дни — достаточно понаблюдать за тем, как собирают деньги у метро, часто прикрываясь именами добропорядочных фондов, которые на самом деле никогда так не поступают.

Впрочем, Митя Алешковский не считает возможным принимать всерьез все слухи, обвинения и подозрения в адрес благотворителей: «Пересуды могут быть какие угодно и по чьему угодно адресу — что я, например, собираю деньги для самого себя… Пустое это. Если у тебя есть факты — предъяви. Есть доказательства — докажи. А если ничего нет, ты просто балабол».

По словам Алешковского, фонды нередко слышат обвинения в том, что слишком много денег они тратят на себя и слишком мало на тех, кому нужна помощь: «Это полный бред», — парирует собеседник журнала. В российском законодательстве не существует никаких особенных обозначений для людей, работающих в благотворительной сфере, — «нет благотворительного бухгалтера или благотворительного юриста, а есть обычный бухгалтер и обычный юрист, которые получают обычную зарплату», — поясняет Алешковский. — «Зарплата эта должна быть не 10 тыс. руб., она должна быть рыночной, потому что профессионалы в благотворительности тоже нужны».

Кстати, любой благотворительный фонд в обязательном порядке отчитывается перед Минюстом, который публикует отчеты у себя на сайте; сами же фонды на своих сайтах отчитываются (в том числе по электронной почте) перед жертвователями — по завершении каждого сбора. Если же это корпоративный жертвователь, ему отправляется отдельный отчет. «Иногда отчитываемся более развернуто, с фотографиями, с благодарственными письмами, и в соцсетях, конечно, тоже — все максимально прозрачно», — разъясняет Алешковский. И добавляет: «Доверие — единственный ресурс, которым мы реально располагаем».

Мотивация

При советской власти благотворительность и благотворительные организации были запрещены — официально в советском обществе не было ни бедных, ни богатых. А вот на Западе благотворительность издавна — высокочтимая социальная ценность, более того — естественный элемент активной повседневной жизни.

«На Западе человек, не участвующий в благотворительных акциях, смотрится белой вороной; например, у нас под Новый год — везде скидки, а на Западе не только скидки, но и рождественские благотворительные акции в каждом магазине. В этом вся разница», — говорит Екатерина Шергова.

В США или Западной Европе участие в благотворительных проектах — путь к общественному признанию. В любой компании, а уж тем более корпорации, есть собственная концепция социальной ответственности, принятая к исполнению, а наличие хорошего волонтерского опыта — эффективная и полезная строчка в резюме.

„

В России пока всего этого нет, в благотворительность вовлечено не слишком много мотивированных людей, которые, в свою очередь, мотивировали бы людей вокруг себя. Да и в целом это задача не из простых.

«Чтобы человек остался с тобой работать, мало дать ему ощущение, что он кого-то спас, его нужно еще вовлечь во что-то, например, в веселую тусовку, спортивную или какую-то еще, — разъясняет Митя Алешковский. — Мало предлагать людям исключительно порыдать вместе с нами и дать немного денег, нужно еще предложить просто повеселиться вместе, ну а деньги как-нибудь потом, когда нас будут сильнее любить».

Например, Екатерина Бермант, директор благотворительного фонда «Детские сердца», регулярно проводит фестивали шарлотки — договаривается, как заправский шоумен, с лучшими площадками и два раза в год зовет туда всех своих друзей, знакомых, подписчиков, и те приносят туда свои шарлотки. На фестивале устраивается конкурс и аукцион, шарлотки идут по 50 рублей за кусок, и вот так собираются очень неплохие деньги, тысяч эдак по 800.

Или другая идея, обсуждавшаяся в кругах благотворителей, но так, увы, и не реализованная: акция «Бухай-помогай» — фестиваль вина, вся выручка от которого пошла бы на благотворительность.

Перспективы

Современные социологи разделяют гражданское общество на три сектора — государственный, коммерческий и некоммерческий — так называемый «третий» (НКО). Они же выдвигают тезис о том, что «третий сектор» эффективней государства выполняет социальные функции. Государство обычно об этом знает, и потому его стимулирует — хотя бы для того, чтобы самому спокойно заниматься налогами или ракетами.

Российское государство тоже начало догадываться о роли НКО в жизни общества. Проблема в том, что оно пока не понимает, как ему к этому относиться: то ли запретить, то ли взять под контроль. А пока государство пребывает в раздумьях, российские НКО, включая благотворительные фонды, видят перед собой непаханое поле работы и — как следствие — полное отсутствие конкуренции за ресурсы. Любой экономист разглядит в такой ситуации верный признак будущего стремительного роста «третьего сектора». Если, конечно, гражданское общество будет живо, — тут же добавит политик. Кто из них в итоге окажется прав — мы узнаем, наверное, уже очень скоро.