Живое мясо для политики

Я попал в Афганистан еще до ввода войск, в 1979 году, служил военным переводчиком в группе военных советников, среди которых были потери. Но счет в то время шел максимум на десятки. Тогда еще не было выражения «груз-200», оно появилось гораздо позже — просто отправляли на родину цинковый гроб. Были негласные правила, что можно делать, а что нельзя. Например, родственникам официально не сообщалось, где и почему погиб человек. Сообщалось только, что погиб при исполнении воинского долга или служебных обязанностей, если это был гражданский специалист. О том, что люди гибнут, конечно же, становилось известно очень быстро, в том числе и в нашей среде — молодых военных переводчиков. В Афганистане погибло несколько человек, которых я знал лично, из числа выпускников Института стран Азии и Африки.

После ввода войск, уже в 1980 году счет погибших пошел на сотни и тысячи. Правда, относиться к официальной статистике стоит с долей здорового скепсиса — власти врали и скрывали. В статистику не попадали те, кто умер в госпиталях, те, кто умер в результате несчастных случаев.

Есть известная рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС от 30 июля 1980 года , где секретарь ЦК Михаил Суслов говорит, что с политической точки зрения неправильно писать на могилах военных, что они погибли в Афганистане. С ним соглашается и председатель КГБ Юрий Андропов.

Кремлевские старцы прекрасно понимали, что безумно опасно открыто говорить о масштабах потерь. Каждый год гибло по несколько тысяч, больше всего в 1982 году — более трех с половиной тысяч человек*. Естественно, при отсутствии официальной информации включалось сарафанное радио. Первая официальная цифра о потерях в Афганистане появилась только 17 августа 1989 года в газете «Правда» — 13 835 чел.**

*Рунов В.А. Афганская война. Боевые операции. — Яуза, Эксмо, 2008. **Сейчас на сайте Министерства обороны опубликована цифра потерь в Афганистане — 14 453 чел.

Уже в середине 80-х у нас на Центральном телевидении разрешалось сообщать о потерях. Но надо было говорить, что они стали результатом терактов и диверсий. Якобы эти нападения происходят только, когда наши военнослужащие занимаются оказанием помощи мирному населению или охраняют гражданские объекты. И была своеобразная квота — не более одного случая в месяц и только среди рядовых и сержантов. Ни в коем случае не сообщать о погибших офицерах и генералах — а мы потеряли четырех генералов в Афганистане. Во время перестройки в исключительных случаях по разрешению главной военной цензуры можно было сообщить о каком-нибудь инциденте, в результате которого «мирным тракторам пришлось ответить на обстрел из всех имеющихся калибров». Серьезный разговор о потерях в необъявленных войнах начался только после 1991 года.

Тема не только потерь, но и судьбы тех, кто прошел Афганистан и страдал так называемым «афганским синдромом», в СССР была под полным запретом. Как и тема потерь в других конфликтах за пределами СССР. В общей сложности 2373 человека погибли в других необъявленных войнах после 45-го года*.

*Кривошеев Г.Ф. Россия и СССР в войнах ХХ века. М., 2001.

На 23 февраля 1990 года в Главной редакции информации Центрального телевидения, где я тогда работал, по моему предложению решили сделать сюжет про другие необъявленные войны, ведь, кроме Афганистана, были Корея, Вьетнам, Ближний Восток, Африка и так далее. Мы сделали сюжет про наших офицеров, которые помогали египтянам воевать против Израиля. Ныне уже покойный генерал Григорий Дольников, который служил руководителем секретной группы советских летчиков-истребителей в Египте, рассказал, что в его группе тоже были погибшие. Это был период войны на истощение, 1970-й год. Этот сюжет до эфира не дошел, начальство сказало: «нет, ребята, давайте-ка мы обождем, не нужно нам всех этих разоблачений, как наши люди погибали вдали от родины». Это в 1990-м году, когда пик перестройки уже был позади!

Еще в 1992 году, на заре новой российской демократии, Россия так или иначе участвовала в пяти вооруженных конфликтах на территории бывшего СССР. В Приднестровье и Южной Осетии велись миротворческие операции, а в остальных случаях это было неофициальное участие.

В Таджикистане военнослужащие 15-й бригады спецназа ГРУ под командованием полковника Владимира Квачкова участвовали в создании вооруженных формирований так называемых «юрчиков», то есть сторонников юридически законного правительства.

В конфликте в Нагорном Карабахе участвовали десантники из 328-го полка ВДВ из Гянджи, они помогали прорывать армянскую оборону. По итогам операции некоторые бойцы были даже награждены. Тогда в азербайджанских штабах видели Владимира Шаманова (с 2009 года — командующий ВДВ. — The New Times).

И наиболее известный эпизод — это Абхазия. Российское участие в абхазо-грузинском конфликте было завуалировано, это, прежде всего, была поставка оружия и подготовка боевиков. Ударной силой, которая брала Сухуми, стали отряды Конфедерации народов Кавказа под командованием Шамиля Басаева. Этих людей готовили специалисты из 45-го отдельного полка спецназа ВДВ.

В 1994 году в Чечне так называемой «оппозиции» поначалу помогали деньгами и оружием, но уже осенью стало ясно, что этого недостаточно. 26 ноября в Грозный вошли колонны бронетехники, танками управляли экипажи, завербованные Федеральной службой контрразведки в подмосковных гарнизонах. Многие танкисты погибли, десятки попали в плен. Выяснилось, что все они — российские военнослужащие. Участие в операции военных и спецслужб, ставшее достоянием гласности, подтолкнуло политическое руководство России к попытке с помощью «маленькой победоносной войны» загладить позор поражения.