Между мятежом и бандитизмом

Мало кто испытывает сомнения по поводу того, что вооруженные мятежи на Востоке Украины материально поддерживаются, скорее всего, деньгами Виктора Януковича, российским вооружением, а также военными спецами вроде Стрелкова-Гиркина*. В то же время понятно и другое: всего этого «хозяйства» недостаточно для того, чтобы взбаламутить большой регион и взять под контроль города вроде Славянска и Краматорска. В регионе обнаружилось немалое количество желающих нацепить на себя военную униформу, взять в руки «калашников», прикрыть лицо маской и засесть в здании областной администрации, навалив перед входом мешки с песком.

Журналисты постоянно задаются вопросом: кто эти люди и что им, собственно, нужно? Внятного ответа на этот вопрос нет. Украинские СМИ называют этих людей террористами, более объективные источники — сепаратистами, часто их характеризуют как гопников, криминал, люмпенов.

Ни у кого нет сомнений, что российские СМИ промыли «повстанцам» мозги, так что им и правда повсюду мерещатся фашисты и «Правый сектор». Как стало известно из недавнего обращения к прессе боевика по кличке Абвер, он объяснял своим родным в селе под Винницей, что хочет освободить их от захватчиков, но не нашел понимания. Родные утверждали, что в селе нет никаких захватчиков, но Абвер им не поверил. Многие из боевиков сражаются с фантомами, с галлюцинациями. Но объяснить их поведение помутнением рассудка было бы непростительным упрощением. Цели их авантюры до конца непонятны им самим: ну не против же правительства Яценюка и его дисфункциональной армии вооружились до зубов все эти Абверы и Бабаи! Зачем им переводить Донбасс из-под украинского суверенитета в российский? Что им за радость подчиняться коррумпированным губернаторам, присланным из Москвы? Конечно, есть люди, которые считают, что им в три раза повысят зарплату или пенсию, но не могут же иллюзии такого рода оправдать творимый беспредел! А то, что они творят, по законам любого государства, — не более и не менее как государственная измена, призыв к соседнему государству оккупировать часть своей родины.

Самое поразительное в донбасском мятеже — его невменяемость. Разве гранатометы и зенитные комплексы — эффективный путь к сохранению русского языка, децентрализации власти и увеличению пенсий? Вряд ли.

Тем важнее понять, что, собственно, являет собой скопище вооруженных людей в Донбассе и какова их мотивация.

Несколько лет назад популярный французский философ левых взглядов Ален Бадью** опубликовал книгу «Пробуждение истории» — политический памфлет, направленный против получивших распространение концепций «конца истории». По мнению Бадью, нынешний мир являет нам не конец, а, напротив, пробуждение истории, о чем говорит волна народных мятежей, захлестнувшая Ближний Восток и докатившаяся аж до предместий Парижа и Лондона. (Аналогичные настроения, как показывают «приморские партизаны» или недавняя новая экранизация пушкинского «Дубровского», действие которого перенесено в наши дни, не чужды и России.) «Я заявляю, что мы находимся в периоде мятежей, которые говорят о приобретающем очертания возрождении Истории в противоположность простому и чистому повторению наихудшего», — писал Бадью. История, по мнению философа, возрождается в трех формах мятежа — спонтанной, латентной и исторической. Все три отражают глубокое недовольство людей качеством их жизни.

Это утверждение, конечно, в полной мере относится и к киевскому Майдану, и к донецкому ополчению. Сподвижники Стрелкова ненавидят свою жизнь и винят в своих проблемах кто государство, кто олигархов, кто Запад, кто украинских националистов. Понимание причин плохой жизни может быть разным и часто ложным, выражается же недовольство одинаково — в насилии, которое не имеет ясного объекта. Да и понимание социальных проблем редко присутствует в спонтанных мятежах. Вообще у таких бунтов нет ясной цели, через них просто канализируется ярость участников. Вот почему без внешней поддержки они имеют мало шансов на успех.

„  

Самое поразительное в донбасском мятеже — его невменяемость. Разве гранатометы и зенитные комплексы — эффективный путь к сохранению русского языка, децентрализации власти и увеличению пенсий? Вряд ли  

Как правило, спонтанные мятежи сопровождаются вспышками бандитизма — грабежами, захватами зданий и собственности, носят локальный характер, разворачиваются в местах проживания мятежников или неподалеку (заезжая «группа поддержки» не меняет его локальности).

И хотя с историко-философской концепцией Бадью в целом трудно согласиться, тот, пожалуй, прав, когда утверждает, что спонтанный мятеж обречен, если не перерастает в мятеж «исторический», который утрачивает локальный масштаб, начиная вовлекать в себя широкие слои общества, представителей разных социальных, этнических и религиозных групп, и приобретает характер политический или полуполитический. Именно это и произошло на киевском Майдане — тот не выродился в местное бандитское мероприятие, к чему его подталкивали донбасские «титушки», но, сохранив мирный характер, быстро превратился в мощное политическое движение. В Славянске и Краматорске этого не случилось.

Спонтанные мятежи, заметил также Бадью, распространяются в обществе на основе простого подражания: вот вспыхнул мятеж в одном предместье, потом переметнулся в другое… Восточно-украинские бунты явно подражали Майдану и воспроизводили типовой сценарий: отряды самообороны, захват зданий, использование автомобильных покрышек и «коктейлей Молотова». Но они так и не смогли преодолеть локальный характер и привлечь к себе широкие слои общества. Спонтанный бунт на Востоке Украины не перерос в исторический и не стал мирным политическим протестом, несмотря на всю пророссийскую, националистическую риторику. Этот бунт так и остался инспирированной вспышкой бессмысленного насилия с взятием заложников, пытками и убийствами.

Донбасские мятежники носят военную униформу, но по своим внешним характеристикам мало отличимы от бандитов. Чем они промышляют? Речь, скорее всего, идет о том, что английский историк Эрик Хобсбаум*** назвал «социальным преступлением».

Хобсбаум видел в разнообразных наследниках Робин Гуда в основном представителей крестьянства. Социальный бандитизм, будучи лишен ясной политической цели, чаще всего направлен против местных властей и олигархов, выдавая преступления против собственности и правопорядка за некое восстановление справедливости. Таких разбойников-освободителей Хобсбаум называл гайдуками. В России и Венгрии именно казаки и гайдуки использовались властями для борьбы — зачастую в виде серии налетов и грабежей — с турками в приграничных с Османской империей районах. Недавнее обращение казака Бабая**** к Путину почти пародийно воспроизводит гайдукский дискурс XVIII века: «Дай нам, царь-батюшка, дальнобойные пушки, и мы сокрушим жидомасонов, врагов Отечества!» Впрочем, несмотря на способность социальных бандитов обслуживать власть, чаще все же речь в подобных случаях идет как раз о дестабилизации власти и порядка. И тут принципиально важна связь социальных разбойников с местным населением. Хобсбаум относил к такого рода бандитам, например, итальянскую мафию, укорененную в сельской Сицилии. Но более поздние исследования показали: социальный бандитизм характерен и для городской среды, причем в городе он часто оперирует социалистическими идеями отъема и перераспределения собственности.

Вот и в Донбассе социальный бандитизм — это не только протест, но и стремление восстановить социальное равенство. Именно отсюда громогласные заявления о возвращении в СССР, который давно из символа прогресса превратился в знак докапиталистического архаического сообщества. Именно поэтому в восточно-украинском сепаратистском движении не так много молодежи, как это обычно бывает в рядах социальных преступников.

Вообще в таких движениях очень трудно провести границу между бандитизмом и социальным протестом. Первый, как я уже говорил, связан с поддержкой местного населения и потому менее развит в городской среде, за исключением областей, заселенных этническими меньшинствами (или теми, кто себя считает таковыми). Именно по этой причине хорошей питательной почвой для него и оказались русские анклавы Донбасса.

Связь с локальной средой важна еще и потому, что избыток мятежников из числа чужаков может привести к отчуждению социальных бандитов от местного населения, без поддержки которого социальный бандитизм обречен. Конечно, «бандиты» в Славянске подпитываются извне, но в случае «дезертирства» местных, этой подпитки может не хватить. Боевики количественно ограничены местными ресурсами, которые они способны добыть без насилия. При этом применение насилия к местному населению категорически недопустимо, ибо точно сведет на нет все усилия.

Тот же Стрелков в видеообращении называет совершенно нереальные цифры в десятки тысяч бойцов, о которых якобы говорили журналисты. Понятно, однако, что никакой Славянск не потянет снабжение и прокорм такой большой армии. И Стрелков сам себя опровергает, когда признает: в многомиллионном Донбассе сепаратистам не удалось мобилизовать даже тысячи бойцов.

„  

Очевидно, что на Востоке Украины сепаратизм и социальный протест приобрели разбойничьи черты   

Исследуя численность подобных повстанческих подразделений, Хобсбаум приходит к выводу: во всем мире их личный состав в количественном отношении на удивление однороден — от 400 до 800 человек. (Например, в Колумбии такого рода «армии» могли кормиться от 600–700 тыс. населения, заселявшего 23 тыс. квадратных километров территории.) В целом, по подсчетам Хобсбаума, соединения социальных бандитов не могут превышать 0,1 % населения.

Когда в 50-е годы прошлого века франкистское правительство в Испании захотело покончить с республиканскими партизанами, оно первым делом усилило силовое и психологическое давление на поддерживающее их население — тем самым вынудив боевиков красть и грабить. В результате население отвернулось от партизан, стало информировать власти об их местоположении.

Утрата поддержки со стороны местного населения неотвратимо ведет к сползанию группировок социальных бандитов к «чистому», политически и социально неокрашенному криминалитету. Очевидно, что на Востоке Украины произошло именно это. Сепаратизм и протест приобрели разбойничьи черты. Они изо всех сил пытались придать себе легитимность — референдум, совет министров и т. д. Но развитие событий, похоже, свидетельствует об исчерпании в нем социально значимого элемента, о его отчуждении от местного населения и о постепенном его сползании в чисто бандитское насилие. А это значит, что его дни на Востоке Украины, видимо, сочтены.