2 стратегии для одного президента

В заслугу Владимиру Путину часто вменяют активность на внешнеполитической арене. В действительности на протяжении последних почти 15 лет российская внешняя политика была, если так можно выразиться, реактивной: неожиданно вспыхивала дружба с партнерами в Европе или за океаном, но часто столь же неожиданно она и заканчивалась. Сразу после терактов 11 сентября 2001 года Владимир Путин позвонил Джорджу Бушу-младшему и начался «роман» России с Соединенными Штатами, продлившийся до вторжения американцев в Ирак. Потом мы сдружились с европейцами и на основе «противостояния разрушению мирового порядка» возникла чуть ли не «ось Москва — Берлин — Париж». Но европейцы не потерпели слишком уж грубую попытку Москвы сделать Виктора Януковича президентом Украины в 2004-м — и дорожки разошлись. Ну а дальше Россия стала с видимым вожделением поглядывать в сторону Китая и все больше сомневаться в том, нужен ли ей Запад.

В середине второй декады века, убедив саму себя в том, что Запад находится в историческом упадке, Москва сочла уже излишней и саму необходимость считаться с Западом — если можно взять то, что плохо лежит, надо брать. Так возникла авантюра с аннексией Крыма: одинокая, но мнящая себя великой страна решила действовать «по обстановке».

„  

Тактика Москвы на Востоке Украины наводит на мысль об отсутствии у нее стратегической инициативы  

Последствия данного предприятия в полной мере пока неясны. Оттого дальнейшие шаги Москвы оцениваются сквозь призму того, будут ли ужесточаться западные санкции и сколь далеко они зайдут. На мысль об отсутствии стратегической инициативы у Кремля наводит и тактика Москвы в отношении Восточной Украины: «гуманитарных» оснований для вмешательства там куда больше, чем в Крыму, а интервенции как не было, так и нет.

Однако по какому бы руслу ни пошли события, ясно, что Путину перед лицом западных санкций придется-таки делать стратегический выбор. Попробуем сделать это за него.

Сегодня перед хозяином Кремля выбор из двух стратегических линий — «китайской» и «европейской».

Первую условно можно назвать «стратегией Александра Невского». В свое время этот великий князь, причисленный Русской православной церковью к лику святых, нанес поражение тевтонским рыцарям, ходившим на Русь с крестовым походом и стремившимся, помимо прочего, обратить ее в свою католическую веру. Князь Новгородской республики посчитал, что подобная «европейскость» нам ни к чему — и параллели с отношением нынешнего Кремля к новым европейским принципам тут очень уместны, — и решил придать своей политике немного «многовекторности». Не будучи завоеванным монголами и во многом понимая, что их поход на Киев в 1240 году и Венгрию в 1241–1242 годах оставляет северорусские земли в безопасности, князь стал ездить в Орду (с поправкой на расстояния и логистику того времени) чуть ли не чаще, чем «царь» Владимир в Пекин — в результате Русь сформировалась как вполне «антизападная» и более чем «традиционная» держава, много веков отторгавшая европейские практики. Причем настолько успешно, что и Новгород показался одному из самых великих ее повелителей слишком непокорным и был показательно «зачищен» в 1570 году.

Сегодня Россия снова отворачивается от Европы и смотрит в Азию. Логика та же — мы бежим от Запада не по причине его технологической немощи или финансовой несостоятельности, а прежде всего потому, что полагаем его недостаточно консервативным и традиционным, неразделяющим идей геополитики XIX века и непонимающим исконных ценностей пожизненной власти. Все остальные «претензии» путинской России к объединенной Европе всецело вторичны.

„  

Китай позволит России выдвигать самые бредовые инициативы, от которых будет тут же открещиваться  

Что в таком случае может представлять собой «китайская» стратегия? Ее основой будет политический вассалитет Москвы по отношению к Пекину. Россия на протяжении ближайших десятилетий будет становиться все слабее по отношению к Китаю. Чтобы переломить этот тренд, России нужно расти на 12–15% в год при условии, что темпы роста в Китае упадут до 3–3,5%. При этом ни в военной сфере, ни в области инфраструктуры Россия даже не обеспечивает простого воспроизводства имеющегося потенциала, тогда как Китай стремительно идет вперед. В этой ситуации союз промышленного лидера и сырьевого вассала не выглядит чем-то необычным. За последние 10 лет поставки российского сырья в Китай выросли в 5,2 раза, а поставки промышленных товаров из Китая в Россию — почти в 26 (!) раз. Это — типично колониальные экономические отношения: метрополия покупает у колонии сырье и дает ей кредиты на то, чтобы она могла построить трубопроводы, по которым это сырье будут поставлять. При этом Китай явно опережает Россию по совершенству демократических имитаций, и кремлевским политтехнологам еще стоит у него поучиться.

Во внешней политике Россия окажется своего рода «минным тралом»: Китай позволит ей выдвигать самые бредовые инициативы, от которых будет тут же открещиваться в случае их явной нереализуемости или опасности.

Такая стратегия сегодня в наибольшей степени соответствует представлениям российского руководства о стране и мире, в частности об «энергетической сверхдержаве», «здоровом консерватизме» и духовности, «патриотической» элите и в значительной мере наследственном правящем классе. С Китаем, как надеются российские лидеры, можно будет договориться о разделе сфер влияния в Центральной Азии, «поставить на место» Америку, обеспечить себе надежное будущее. На Западе же можно будет закупать всякие модные штучки: эка невидаль, даже Кремль — и тот построили итальянцы. Зато Русь останется самой собой, пусть и отсталой — что не так уж и важно, коль есть шанс на канонизацию.

Этот сценарий сегодня весьма вероятен прежде всего потому, что он выгоден всем сторонам (то есть всем тем, кто находится в стороне от России): Китай получит нужное ему сырье по нужной стоимости (не зря подписанный 21 мая договор о поставках российского газа дополнен секретным протоколом о цене), Запад обретет российские мозги, которые потекут прочь из страны даже быстрее, чем нефть и газ (но только в иную сторону). Правящая же элита удовлетворится деньгами — большего она от жизни не ждет. Лет через 50–70 (с поправкой на скорость «исторического времени») Россия задумается о том, где оказалась.

Вторую стратегию условно можно назвать «стратегией Петра I». Да, царь Петр Алексеевич вел политику довольно жесткую, говоря современным языком: отнял у Турции Азов, у Швеции — побережье Балтики, да и на территории современной Украины тоже неплохо «поураганил». Однако этот человек понимал, что сила России — в ее потенциально лидирующей роли в Европе, а в Европе ценится не традиция, а умение создавать условия для перемен и оркестрировать их.

Повторить такую стратегию в наше время означало бы поставить рациональное целеполагание выше идеологии, а интересы государства — выше текущих вожделений элиты. Санкции не критичны — да и не факт, что они будут ужесточены и что Запад готов будет окончательно испортить отношения с Россией. Крым, Южная Осетия и Приднестровье — не те территории, ради которых Европа будет демонстрировать свою принципиальность. Даже не возвращая Крым Украине, вполне можно договориться об урегулировании отношений со всеми заинтересованными сторонами: через систему скидок, преференций и экономических уступок восстановить нарушенное взаимопонимание. В конечном счете, можно сформулировать международную хартию гуманитарного вмешательства, подведя под нее спорные территории на российских границах и признав в то же время законность американских операций в Косово или поведение многих европейских держав в Африке.

„  

Изолироваться от Европы – это уйти из единственной части мирового пространства, где Россия еще имеет значение  

Такая стратегия, возможно, будет неприятна и непонятна некоторым кремлевским чиновникам, зато она позволила бы сохранить Россию в качестве европейской страны. А это сейчас исключительно важно — даже не потому, что россиянам так дороги европейские ценности, а потому, что Россия пока не утратила статуса одной из крупнейших держав Европы.

Китай, к которому мы так льнем в последнее время, «вписан» в азиатско-тихоокеанскую архитектуру — а на том «театре» у России очень слабые позиции. Мы обращены к Востоку наиболее слабой частью нашей территории: ВВП зауральской России почти в 2,8 раза меньше ВВП Южной Кореи, не говоря уже о Японии, Китае или такой тихоокеанской державе, как США. В Европе же мы остаемся одним из лидеров и при этом располагаем ресурсами — природными, интеллектуальными и культурными, — которые востребованы европейцами сильнее, чем кем бы то ни было еще. Европа сегодня не увлечена военными играми — что хорошо, так как мы на деле не имеем ресурсов для их эффективного разыгрывания. «Крым наш», но Донбасс, если последует за ним, окажется на шее России настоящим мельничным жерновом. Европа же, «вымирающая» и «упадническая», за последние 20 лет расширилась с 12 до 28 стран — и без всяких истерик и нарушений международного права. Изолироваться от Европы — это уйти из единственной части мирового пространства, где Россия еще имеет значение. Да и патриотизму «европейскость» ничем не вредит — разгромили же в свое время русские патриоты, говорившие в основном по-французски, наполеоновскую «Великую армию»...

Так в пользу какой из стратегий сделает выбор Путин? Проблема в том, что в России сегодня нет политики — ни внутренней, ни внешней. Есть только проявляющаяся в действиях государства воля одного человека. Учитывая его жизненные установки, можно однозначно предположить, что выбран будет первый вариант. Ему важны мифические «российские ценности» — и китайцы не будут пытаться их менять при исправной уплате сырьевой «дани». Он умеет либо приказывать, либо исполнять, но не договариваться — и ему будет комфортнее стать клерком пекинского обкома, чем партнером «брюссельского». Он не хочет управлять сложными системами — и потому Россия обречена оставаться сырьевой страной и смотреть на Восток. Наконец, он со скепсисом относится к демократии и свободе, и это тоже добавляет шансов ориентации на Китай. Ориентации, истинные условия которой будут изложены не в подробных соглашениях, расписанных на сотнях страниц, а, как и 21 мая в Шанхае, — в коротких протоколах, засекреченных на многие годы.