На бывших участниц Pussy Riot напали в Нижнем Новгороде

2014.03.06

На экс-участниц Pussy Riot Марию Алехину и Надежду Толоконникову в Нижнем Новгороде напала группа неизвестных. Молодые люди начали кидать в девушек металлические предметы и еду, брызгать в них зеленкой и неизвестной жидкостью из шприцев. Толоконникова получила ожоги глаз, у Алехиной - сотрясение мозга. Активистки приехали в Нижний Новгород, чтобы посетить женскую ИК-2, где отбывала наказание Мария Алехина. The New Times публикует статью, которую Алехина написала о колонии во время заключения

Надежда Толоконникова (слева) и Мария Алехина после нападения 6 марта 2014 года

Исправительная колония №2 считается одной из лучших. Она находится в черте города, слева ― парк, справа ― Автозаводский суд Нижнего Новгорода, жилой квартал, новостройки.

Говорят, что по утрам и вечерам со стороны ИК слышится лай. Это не звери. Это мы ― осужденные, построенные на проверку «по пять человек», ― приветствуем администрацию. Ответственная за строй громко командует «Внимание!», остальные мощным хором подхватывают «Здра-сте!». Здесь так учат вежливости. «Быть вежливыми между собой и в обращении с персоналом ИУ» ― пункт №8 правил внутреннего распорядка.

Одна проверка длится минимум полчаса. Женщины стоят на ней в любую погоду, кроме проливного дождя. Большую часть года ― переминаясь с ноги на ногу от холода и ветра. Казённая зимняя обувь сделана из материала, напоминающего клеёнку в один слой. Для утепления подошвы осужденные используют женские прокладки из бесплатных гигиенических наборов. Неизвестна (но проклинаема всеми) причина, которая не позволяет администрации делать пересчет по отрядам.

Слово «барак» здесь не любят, но и общежитиями эти «дома» не называют. Говорят: «Пойду к себе в отряд». Осужденные в российских колониях живут в отрядах. ИК-2, разумеется, не исключение. Основным помещением отряда является секция, где в несколько длинных рядов стоят двухэтажные железные кровати. Личное пространство женщины «законно» сжимается до трёх квадратных метров: это примерно ширина кровати плюс ширина прохода до следующей. «А вообще-то, личное дома осталось, ― такой ответ можно услышать от сотрудников. ― А тут ― все общественное». Санузлы, например, общественные. В нескольких отрядах они представляют собой каменное возвышение с рядом дыр, расстояние между которыми не превышает 20 см. Женщины, годами справляющие нужду на корточках, задевающие друг друга ногами и ждущие своей очереди в туалет, ― картинка не слишком напоминающая «утонченность и изысканность», о которых можно прочесть на сайте Нижегородского ГУФСИНА.

Как человека преврашают в раба

«Каждый осужденный к лишению свободы обязан трудиться в местах и на работах, определяемых администрацией исправительных учреждений» ― эту выдержку из 103 статьи УИКа сотрудники системы знают и упоминают с удовольствием. Нужно всего два документа, чтобы превратить человека в раба: его собственное заявление, которое начинается со слов: «Прошу принять меня…», и приказ начальника зоны о зачислении на работу. О добровольном написании заявлений речи не идет: вовремя напомнят, что «Каждый осужденный обязан трудиться…». Трудовые договора заключать не нужно, ознакамливать под роспись с тем, сколько часов положено работать и сколько осужденные будут получать, ― также не требуется. Из карантина женщина распределяется в отряд и спустя несколько дней уже стоит на «разводе в промзону», (то, есть, ее уже определили в одну из бригад, которые работают посменно- The New Times).

«Разводят» на работу по спискам, которые называют «разнарядами». Они пишутся на каждый день. Выводят так же, это называется «съём». Съём/развод ― обыденная процедура, через нее проходят все, кто работает на промке. В ИК-2 есть видеокамера, фиксирующая процесс: длинный строй озябших женщин в одинаковых зеленых пальто входит в открытые железные ворота, за которыми находится то, что официально называется центром трудовой адаптации (ЦТА). На воротах табличка «промзона», в строю то и дело говорят: «Да чтоб сгорела уже, наконец, эта промка!», а вороны тем временем громко разлетаются по крышам цехов. И так 6 дней в неделю.

Швейный цех №2 - это фактически непроветриваемое помещение с вытяжкой, выходящей на кучу навоза, расположенную в 5-7 метрах от нее. В летнее время женщины испытывают трудности в процессе шитья из-за обилия мух, запаха и снующих под ногами крыс. Проваливается пол, осыпается штукатурка, на нескольких машинах отсутствуют защитные ограждения, на большинстве — слабое заземление проводов. Отсутствует проточная вода: на 100 человек — один кран, вода из которого не течет, а приносится ведрами из административного здания. Максимум, который можно получить за работу в таких условиях, выполняя 140% нормы - это 1500-2000 рублей. Цех №2 не увидит ни одна комиссия (чаще всего им демонстрируются показательные №1 и №25), зарплата швей там — 100-200 рублей.

Подтверждением заработка и стажа осужденных является расчетный листок. Листки выдаются каждой работнице на руки. Поначалу все крайне удивлялись тому, что работали по 6 дней в неделю, а в листках отработанных дней числится всего 5 или 6 за месяц. Задавали вопросы администрации. Но здесь, если задавать много вопросов, — ответом служат рапорта и взыскания. Подвергаться унижениям на дисциплинарных комиссиях, а после сидеть в штрафном изоляторе — каменном мешке-одиночке без теплых вещей, чая и сигарет, мало кто хочет, а потому вопросы отпадают.

Из отработанных дней складывается трудовой стаж. Женщины, работавшие по 3-4 года, при освобождении получают справку со стажем год или меньше. Нередки случаи, когда положенный по закону ежегодный оплачиваемый отпуск не давали по несколько лет, а осужденным говорили: «Работайте, а то останетесь еще должны колонии», — разнарядки-то уничтожают, а по листкам они работали не больше 10-ти дней за месяц.

Что такое работа, например, в раскройном цехе? Тех, кто там трудится, легко узнать по синим ботинкам. Если посмотреть внимательнее, тот же цвет у них на руках и ногтях. Это синька, которая летает по цеху вперемешку с пылью и маслом из-за того, что вентиляция работает в обратную сторону. Когда я слышу об этом, создается впечатление, что у организаторов труда в обратную сторону работает мозг, ведь работа в этом цехе опасна. На раскройно-ленточных машинах (РЛМ) или резаках, за которыми целый день стоят женщины (стульев «не предусмотрено»), часто лопаются жестяные острые ленты, и если такая заденет человека, то исход может быть летальным. Ленты рвутся, потому что не срабатывают предохранители. Было бы странно, если бы они срабатывали на оборудовании, где годом выпуска значится 1979-й. А женщин на эти машины ставят вообще без подготовки, ставят в ночное время, ставят при недостаточном освещении, при летающей пыли и синьке, которая въедается в кожу. Труд в таких условиях оценивается в 1000 рублей в месяц со всеми переработками (в два раза меньше без них).

Если не ходить на переработки, то к вам может измениться отношение. Наказывают тем, что не подписывают дополнительный сон (2 часа в воскресенье). Или тем, что не дают в перерывах кипяток для питья. Или тем, что отказывают в жетонах: в туалет на промке ходят по жетонам, покинуть цех без жетона считается нарушением. Поэтому некоторые справляют нужду в ведро в соседнем пустом помещении.

Известны ли компаниям, которые заключают договора с колонией, такие подробности?

За заказ на 500 утепленных костюмов для владимирской компании «Славянка» (ООО «ТекстильПроф») бригаде в 50 человек выплатят 35 000 рублей. Половину из этих денег удерживает колония (за питание), так что выходит по 300 рублей в месяц на человека, а если есть иск , который осужденная должна выплачивать― то и того меньше. Чтобы выполнить этот заказ в срок, в конце ноября осужденные работали по 14 часов в день.

За заказы от ЗАО «Завод Труд», для которого в ИК-2 делают сантехнические хомуты, в месяц могут заплатить 30-35 рублей. За те же деньги осужденные выполняют услуги по сборке подарочных пакетов для компании ООО «Мир подарочной упаковки». Есть расчетные листки с зарплатой в 2.5 рубля.

Скорее всего, по бумагам осужденные вообще ничего не производят, а годами лишь «оказывают услуги», и потому это стоит так дешево. Трудовым инспекциям все равно, а отсюда ― из зоны ― кажется, что никаких трудовых инспекций и вовсе не существует.

Коллектив как средство управления

Систему, в которой человек уже давно привык быть покорным, в которой он не только научился идеально подчиняться, но и знает, в какие моменты свое подчинение выгодно использовать, такую систему можно поддерживать только одним ― коллективом. Коллективный метод воздействия применяется в колонии повсеместно. В промзоне ― бригада, где одна осужденная-бригадир поставлена руководить другими, и в ее обязанности, утвержденные начальником колонии, входит докладывать обо всех нарушениях. В отрядах «обязанные докладывать» числятся дневальными, а на уровне колонии такими людьми являются «пожарники» ― те, кто формально следит за положением огнетушителя, а на самом деле ― за положением людей.

У меня вызывает крайнее недоумение порядок, при котором осужденная трудоустраивается «ночной дневальной» и ее работа состоит в том, чтобы ночь напролет сидеть на кухне и следить за тем, чтобы остальные не ходили по отряду. Каким образом эта работа способствует исправлению? Получается, что у зоны находятся средства, чтобы оплачивать подобный «труд», но их не хватает для покупки техники, а потому грузчики (женщины!) таскают тюки с бумагой весом в 400(!) кг.

Работницы столовой, которых я вижу каждый день и чья смена, похоже, длится 16 часов, ежедневно носят огромные (80-100 кг) бочки с капустой. Эти же бочки разгружаются из фур вручную женщинами всех отрядов, и эта разгрузка даже не зачисляется в часы хозработ. «Вы это делаете для себя», ― комментирует руководство колонии.

Но кто после такой работы будет лечить осужденных? Обращения в медсанчасть одной женщины игнорировали полгода, в итоге ее отвезли в больницу и удалили матку. У нее же обнаружили приобретенный на зоне (!) гепатит. У другой женщины из-за прерываний в приеме ВИЧ-терапии теперь цирроз. С желтым лицом, желтыми глазами, открывающимися кровотечениями ее выводили на работу в промзону, а в стационар положили только после приезда ОНК и вольного терапевта.

Случаев, связанных с неоказанием медицинской помощи масса. Именно поэтому сделано все, чтобы учреждение оставалось максимально закрытым. Женщины знают, что если они начнут писать жалобы, их моральное здоровье окажется под угрозой из-за давления. Говорят, что до того, как в ИК-2 завезли большой этап из Удмуртии, боялись писать даже надзорные жалобы на приговор.

«Умри ты сегодня, а завтра я за это получу поощрение»

Недавно нашу колонию посетил губернатор области. За день до этого был снят и выпущен сюжет о Доме матери и ребенка в ИК-2. Всем понятно, что осужденная мать, упорно повторяющая на камеру «у нас санаторий», лжет, а те, кто мог не солгать, были запуганы или заперты. По иронии, здание, в котором запирают проблемных осужденных на время приезда комиссий, называется КВЧ ― Культурно-Воспитательная часть. И там же, где под предлогом вызова администрации запирают «неудобных» людей, вечерами можно наблюдать очередь из совсем других осужденных: это ждут твердо вставшие на путь исправления женщины, те, кто узнал, запомнил и начал уважать «нормы, правила и традиции человеческого общежития» (см. ст.9 УИК РФ). Их отношение к другим коротко укладывается в принцип, о котором писал Солженицын: «Умри ты сегодня, а я ― завтра». Точнее «умри ты сегодня, а я завтра за это получу поощрение, а послезавтра освобожусь досрочно» ― примерно так это звучит теперь. И, кстати, так и работает.

И хотя досрочно в ИК-2 освобождаются редко, и на комиссии по УДО своевременно никого не зовут, очередь в кабинеты длинна. Ведь человек в своей низости не жаждет свободы, но только смотреть, как будет тонуть другой. Будет ли он просить о помощи или молча терпеть. Вот что поощряется здесь, вот что является, видимо, самой надежной «традицией человеческого общежития». Простое уважение тем, кто держит систему, недоступно.

Благодаря им ― тем, у кого на одежде написано слово «закон», ― стоят эти очереди с докладами, доносами; стоят зэчки и потирают руки ― «сейчас я стравлю два отдела» или «сейчас кто-то поедет в ШИЗО».

Поощрение в осужденных способности к предательству, изживание в них человеческого ― это подготовка почвы для рецидива. Но в условиях, где осужденный ― рентабельная собственность, а цель, прописанная в законе ― «исправление осужденных и предупреждение совершения новых преступлений», давно подменена целью наживы, рецидив оказывается выгодным для всех: полиции, суда, тюрьмы, зоны.

Сколько зарабатывают осужденные на «промке»: расчетные листы