Банка с оловом

В Ребо, рыбацкой деревеньке на восточном побережье индонезийского острова Банка, 8 утра. Десятки неопрятных, бедно одетых молодых людей собираются в небольшой бухте. При себе у них лишь канистра топлива и скудный паек. Под белым тропическим солнцем, палящим сквозь утренний туман, они молча всматриваются за горизонт, каждый со своими мыслями, и терпеливо ждут прибытия маленького рыбацкого судна. На нем они доплывут до деревянной платформы, дрейфующей в нескольких сотнях метров от берега. И это будет не рыбалка. Под платформой таится нечто гораздо более ценное, за что они готовы даже умереть. Там, на морском дне, — олово, один из ценнейших на сегодняшний день металлов.

Остров Банка с населением 1 млн человек расположен недалеко от Суматры, по размерам он чуть больше Кипра. Здесь добывается около 30 % мирового олова, без которого не обойтись при изготовлении автомобильных запчастей, консервных банок и тарелок. Но не только. 52 % олова используется в качестве припоя в микросхемах смартфонов, ноутбуков и планшетников. За последние 10 лет цены на олово стремительно скакнули вверх, с $5 до $23 за 1 кг, — главным образом из-за постоянного роста объемов производства смартфонов (на 40 % ежегодно, по данным IDC) и планшетов (на 53,4 %). В 2013 году произведено более 1 млрд смартфонов и 184 млн планшетов. Ведущие производители — Samsung, Apple, Blackberry, LG Electronics, Motorola Mobility, Nokia и Sony Mobile — используют добытое на Банке олово. Причем мировые гиганты — это, скорее всего, лишь вершина айсберга. По словам Моник Лемпер из голландской исследовательской компании IDH, «Индонезия — крупнейший мировой поставщик олова, без которого, вполне вероятно, не обходится ни один производитель электроники».

Из-за постоянно растущего спроса на олово Банка, некогда райский остров, сейчас стремительно превращается в одну большую оловодобывающую шахту — и на суше, и в море. Некогда девственные леса теперь изрезаны тысячами кратеров, заполненных отравленной водой с кислотой и тяжелыми металлами — результат 13 лет бесконтрольной добычи олова. В 2001 году островное правительство выдало разрешения на добычу и переплавку местным предпринимателям. В результате рынок быстро наводнили нелегальные «шахтеры» — ими становились все, от пенсионеров и домохозяек до бывших рыбаков и детей. По данным индонезийского министерства по добыче полезных ископаемых и энергетике, от 30 % до 40 % местного населения занято в оловодобыче, не имея официальных разрешений. Добыча идет в охраняемых природных зонах, в том числе с использованием детского труда. Обычное явление — травмы и даже гибель людей, за которые семьи погибших не получают никакой компенсации.

«Шахтеры» из Ребо — сплошь нелегалы. По прибытии на платформу мужчины сразу же принимаются за работу: трое ныряют во временно сооруженный из дрейфующих резервуаров бассейн, грязно-коричневая вода в котором резко контрастирует с бирюзовой водой окружающего моря. Каждые 30 минут троица поднимается на поверхность на 10-минутный перерыв, а затем вновь ныряет на восьмиметровую глубину.

С помощью похожего на огромный пылесос агрегата, состоящего из большой пластиковой трубы, подключенной к дизельному насосу, они «высасывают» олово со дна. Дышат «шахтеры» через шланг, соединенный с выходящей на поверхность трубой, причем воздух в шланг подает все тот же дизельный насос.

Тем временем находящиеся на платформе рабочие «взбивают» песок на морском дне с помощью длинных и тяжелых бамбуковых палок. Добытую таким образом руду складывают в резервуары, размещенные на дне деревянной платформы, а песок смывается назад в море. За день в каждый резервуар можно собрать до 15 кг руды стоимостью до $100. Каждый работник получает около $15 в день, что в два раза больше, чем средняя зарплата местного фермера. Но цена этих денег очень высока, особенно для тех, кто работает в открытом море. «Ныряльщики рискуют больше всего», — говорит 31-летний Хувей Льонг. Из-за шума генератора ему приходится кричать.

Невыносимая жара и ядовитые выхлопные газы — в таких условиях работают эти худые, но невероятно выносливые ребята, некоторым из них всего 14 лет. Полчаса работы — и они уже все в грязи, поту и морской воде. Но несмотря на тяжелые условия, никто и не думает жаловаться. Ямы, где добывается оловянная руда, могут в любой момент обвалиться и похоронить ныряльщиков под толщей песка — Льонг прекрасно знает об этом. Сейчас он руководит процессом, а когда-то сам был ныряльщиком и едва выжил после нескольких обвалов. «Все происходит неожиданно, обвал нельзя предотвратить. Иногда, чтобы вытащить человека, требуется полчаса или час», — вспоминает Льонг. Многим не повезло: по данным местной экологической ассоциации Walhi, за последний год погибли 53 «шахтера», то есть почти одна смерть в неделю.

Многие нелегалы играют в кошки-мышки с полицией. К примеру, 33-летняя Маласари Амирудин и ее 15-летняя дочь Нови Ахер — разговор с ними состоялся в их бедной халупе в прибрежном городишке Батако. Здесь же сидели еще две женщины, занимающиеся добычей олова. Накануне вечером полиция провела рейд по шахтам на берегу и закрыла ту, на которой работали Амирудин и Ахер.

«У нас нет другого выбора, кроме как ждать, пока откроется новая добыча: обычно это занимает не больше недели», — объясняет Амирудин, которая начала добывать олово в возрасте 10 лет. Она объясняет, как это делается на суше: сначала, зачастую подручными средствами вроде обычных лопат и мотыг, выкапывается яма, а затем землю размачивают простой водой. Получившуюся грязь выкачивают через пластиковые шланги в промывочные емкости — обычные деревянные кадки с постоянной циркуляцией воды, где руда проходит те же этапы очистки, что и при добыче в море.

Амирудин и ее дочь только недавно приехали в Батако из Панкалпинанга, столицы острова Банка. Они собирают остатки руды, оставшиеся после промывки, зарабатывая таким образом до $20 в день. Как и многие «шахтеры», они понятия не имеют, на что идет добытое олово. Увидев iPhone, женщины в ужасе вскрикнули. «Эти вещи очень дорогие. Мы определенно должны требовать больше (денег) за добытую руду», — шутит Амирудин.

Массовая добыча оловянной руды на суше привела к тому, что на Банке стремительно редеет лес. Многие нелегальные выработки забрасываются, кто будет в итоге нести за это ответственность, пока неясно. Правительство требует, чтобы по окончании работ оловодобывающие компании закапывали котлованы и высаживали новую растительность. Но инструкции слушаются единицы: весь остров покрыт огромными заброшенными ямами, и только кое-где оловодобытчики «соизволили» высадить пальмы.

Индонезийская государственная оловодобывающая компания PT Timah бодрится, заявляя, что многие добытчики-нелегалы приходят на уже рекультивированные ею земли — так что, мол, не беда. Это правда, но только отчасти. По словам известного индонезийского эксперта по окружающей среде и сельскому хозяйству доктора Исмеда Инону, госкомпании тоже не без греха. «Одна из причин экологической катастрофы на Банке — невыполнение госкомпаниями своих обязательств по рекультивации, — разъясняет Инону. — Правительство уже давно должно было наложить на них санкции, но этого не делается».

Экологическая ситуация в морской акватории Банки еще хуже. Сотни самодельных платформ добывают олово, на подряде у них — 52 дночерпательных судна, принадлежащих PT Timah и другим компаниям. Суда постоянно выкачивают руду со дна, а песок и сопутствующие отходы выбрасывают обратно в море.

«Когда я был ребенком, Банка был совсем другим. Еще 10 лет назад здесь было море», — говорит Льонг, указывая на прибрежную полосу Ребо. Позади Льонга — конфуцианский храм, окруженный лесом. По словам местных жителей, некогда пляж Ребо был непрерывной изумрудно-золотистой линией, сейчас же он превратился в череду мелких заливчиков, образованных песком, оставшимся от выработок.

Согласно результатам исследования, проведенного университетом Белитунга (Индонезия), выработки убили от 30 % до 60 % коралловых рифов острова, вследствие чего здесь перевелась рыба. Колоссальный ущерб был нанесен и туризму. Правительство Индонезии не предпринимает никаких усилий по восстановлению морского дна, несмотря на то что оловодобывающие компании в попытках избавиться от нелегальных конкурентов (у тех, как правило, нет необходимого оборудования для работы далеко от берега) все больше ориентируются на добычу в воде. По словам доктора Инону, «потребуется не менее 20 лет, чтобы восстановились рифы, и то если добычу прекратить прямо сейчас и полностью».

От загрязнения моря больше остальных страдают местные рыбаки. По словам 41-летнего рыбака Тьюнга Лин Сяо, 14 лет назад он мог рыбачить всего в 4 милях от берега. «Сейчас же я вынужден уходить аж на 17 миль», — жалуется он, сидя на крыльце своего двухэтажного дома в Ребо. Но у ненависти Сяо к оловодобыче есть и другая причина: 6 лет назад его 32-летний брат Тсунг Лин Фанг нашел свою смерть всего в 300 метрах от дома Сяо, погребенный заживо в обрушившейся яме. Вместе с ним погибли еще два человека, а еще двое выжили. И хотя ту «проклятую землю» вскоре продали, воспоминания уже никогда не сотрутся из памяти Сяо.

Добыча олова на Банке началась еще в XVII веке. А начиная с 1814 года голландские колонисты начали привозить сюда для работы на шахтах китайцев. Сегодня потомки тех рабочих населяют многие деревни на острове. «Любая китайская деревня была когда-то местом добычи олова», — говорит 36-летний Бамбанг Юсман, местный бизнесмен, чьи предки прибыли на остров около 300 лет назад.

Юсман — живое воплощение островных противоречий: он владелец туристического отеля и одновременно один из крупнейших акционеров PT Timah на суше. Юсман резко критикует разрушение моря, но не видит ничего плохого в тысячах шахт на суше: «Здесь настоящая оловянная лихорадка. Некоторые семьи сносят свои жилища и ищут олово под руинами. Олово и Банка — едины. Это — часть культуры, и местные верят, что природа вылечит себя сама».

Порой, кстати, складывается впечатление, что жители острова стали жертвами злой иронии. Добыча олова привела к экономическому развитию острова, дала средства к существованию тысячам семей и привлекла инвестиции. Открываются предприятия, магазины, гостиницы и рестораны. На деньги от добычи олова построены многие прекрасные дома на острове. Но деньги деньгами, а есть ли у острова будущее — вот в чем вопрос. По словам рыбака Сяо, оловодобыча целенаправленно разрушает экологию: «Уже нет коралловых рифов, косяков рыб и мангровых лесов».

Доктор Инону рисует еще более мрачные картины будущего острова. По его прогнозам, «вред нанесен на многие десятилетия, если не столетия, вперед. Уже исчезают некоторые виды животных, как и некоторые ценные породы деревьев. Если мы не предпримем мер сейчас, с этим островом произойдет настоящая беда».

Особая тема для разговоров местных жителей — участие правоохранительных органов в «крышевании» нелегальной оловодобычи. Полиция и офицеры береговой охраны частенько наведываются на закате в зону Ребо, где сортируется добытая днем руда. Многие «шахтеры» утверждают, что полицейские собирают там мзду.

30-летний Асрам Сомат, отец двоих детей из деревни Пемали, — один из нескольких скупщиков руды у нелегалов, причем скупка идет через разветвленную сеть частных сборщиков. Сомат собирает и продает до 3 тонн руды в неделю нескольким независимым переплавщикам по средней цене $16 за 1 кг. Его бизнес абсолютно легален, однако Сомату, по его словам, приходится платить около 1 млн рупий (примерно $100) полиции — «иначе проблем не избежать».

В 2012 году экологи из международной организации «Друзья Земли» (FoE) призвали крупнейших производителей мобильных телефонов разделить с оловодобытчиками ответственность за экологическую ситуацию на Банке. От добычи до попадания на конвейер сырье проходит от четырех до восьми ступеней переработки, а это резко усложняет возможность отследить его происхождение. «Чем дальше вы от шахты, тем сложнее принять меры», — поясняет Агунг Нугрохо, пресс-секретарь PT Timah.

На закате солнца молодые рабочие с платформ-понтонов возвращаются назад в Ребо, плотно набившись в ту же деревянную лодку. Усталые, но довольные, они несут ведерки, доверху наполненные рудой, ставшей основой всей их жизни. Олово взвешивают, после чего его быстро забирает приемщик, а добытчики возвращаются в деревню — ряд домиков, крытых соломой и бамбуком, натыканных между берегом и лесом, в паре сотен метров отсюда. «Если честно, я тоже переживаю за здешнюю экологию, — признается после долгой паузы Льонг, заводя свой маленький скутер, груженый оловом. — Но мне придется работать на руднике до конца своей жизни. Ничего другого я не умею».