Режим разрушения

Политическую ситуацию в целом я бы оценил как резкое возрастание объема власти Путина и одновременно — ее драматическую деградацию. Ханна Арендт связывала управление социумом с понятием авторитета, который она считала «самым неуловимым» из феноменов: «Отличительный признак авторитета — безусловное признание со стороны тех, от кого требуют повиновения, — ни принуждение, ни убеждение тут не требуются. (Отец может утратить свой авторитет, либо побив своего ребенка, либо начав с ним спорить, то есть либо начав вести себя с ним как тиран, либо обращаясь с ним как с равным.)» Разрушение авторитета ведет к нарастанию насилия, всегда вступающего в свои права там, где авторитет ослаб.

В 2013 году, на мой взгляд, Путин быстро терял авторитет и все меньше считался с необходимостью общественного консенсуса для управления страной. Нарастание его абсолютной и неограниченной власти выражалось в откровенном игнорировании общественного мнения как за рубежом, так и внутри страны. Как обычно в таких ситуациях, своеволие прикрывалось идеей национального суверенитета. Чем нелепее поведение лидера и причудливее его решения, тем большее значение придается независимости страны и ее политическому курсу. В минувшем году, как никогда раньше, Путин принимал решения без обсуждений и экспертных оценок — по своей прихоти. Принимаемые решения во многом оставались загадкой, рациональность выглядела более чем сомнительной. Уничтожение Академии наук, а по существу инфраструктуры российской науки, так и не было понято обществом. Не очень понятна и причина уничтожения крупнейшего российского информационного ресурса РИА Новости. Но, пожалуй, самым выразительным президентским жестом было недавнее уничтожение Книжной палаты, которого никто так и не смог объяснить. Тот факт, что в окружении президента никто не осмеливается разъяснить ему нелепость его поступка, говорит о крайней изоляции лидера, он начинает функционировать в режиме систематического разрушения вверенной ему страны без всякого понимания инициированного им процесса.

Чем нелепее и разрушительнее поведение лидера, тем менее он авторитетен, тем меньше база его поддержки. Без расширения насилия невозможно компенсировать усыхающую на глазах базу реальной власти. 2013-й, год нарастающего мракобесия внутри страны, углубляющегося экономического застоя и усиливающейся международной изоляции России, напомнил царствование Павла I, который стал императором вопреки собственным ожиданиям и все свое короткое правление утверждал абсолютность своей власти указами, смысл которых не доходил до подданных.

Ординарец императора Александр Михайлович Тургенев вспоминал об одной из поездок Павла по Петербургу, когда тот вдруг свернул на Царицын луг, трижды объехал стоявший там оперный театр, подозвал к себе сопровождавшего его военного губернатора города Архарова и, «указав на театр, соизволил повелеть Архарову, «чтобы его (театра), сударь, не было!» Через несколько часов Тургенев был послан в конную гвардию к генералу Васильчикову: «Дорога меня вела мимо Царицына луга. Вообразите мое удивление: оперного дома как будто никогда тут не было: 500 или более рабочих ровняли место… Это событие дало мне полное понятие о силе власти и ее могуществе в России».

Павел I пал жертвой экстравагантности своих нелепых и безостановочных указов, похожих на законы, принимаемые нынешней Думой. Указы эти сделали жизнь петербуржцев невыносимой. Известно, что император, как ныне Путин, стремился утвердить принцип вертикали власти и военной дисциплины в гражданских ведомствах и тем самым искоренить в них коррупцию. Эта попытка вылилась в указ, запрещавший появляться на улице во фраке и предписывавший ношение должностных мундиров. Как писал литератор и дипломат Федор Гаврилович Головкин, «большинство обитателей столицы не имели возможности его исполнить, и вследствие этого улицы опустели, и в них разыгрывались маскарадные сцены. <…> Круглые шляпы, панталоны, сапоги с отворотами — все это было строго запрещено, и указ этот подлежал немедленному исполнению, так что у многих не хватило времени и материальных средств, чтобы исполнить его. Одни были вынуждены скрываться у себя дома, другие появлялись на улицах, одетые как кто мог: в маленьких круглых шляпах, переделанных наскоро посредством булавок в треуголки; во фраках, с которых сняли отложные воротники, а потом нашили на них клапаны…» Нарушавших указ арестовывали, в том числе и иностранцев, не имевших никаких должностных мундиров. Так кончилась в Петербурге борьба с коррупцией.

Там, где можно позитивно реформировать общество, нет нужды в подобных проявлениях монаршей воли. Странные, непредсказуемые и нигде не обсуждаемые решения, демонстрируя тотальность власти, делают жизнь в России менее предсказуемой, а потому объективно способствуют не только разрушению социальной и культурной инфраструктуры, но в целом делают страну менее пригодной для жизни и бизнеса. Известно, до какой степени инвесторы и бизнесмены ценят предсказуемость и стабильность. Без них экономика просто не может функционировать.

Проекты абсолютной власти, дестабилизируя общество, часто кончаются то арестами, а то «обшлагами и воротниками». Когда власть ведет себя подобным образом, возникает вопрос: зачем? Зачем антагонизировать нейтральных по отношению к ней людей: ученых и атеистов, геев и экологов, пользователей интернета и тяжело работающих мигрантов? Грустно наблюдать вырождение российской власти, которая мучает граждан с единственной целью — испортить им жизнь, для того чтобы напомнить о своем существовании. Желая остаться навсегда, такая власть пожирает собственное основание.