Человек идет за солнцем

В «Оттепели» Валерия Тодоровского нет ощущения счастья — что было бы вполне ожидаемо, если речь идет о самом «светлом» времени советской истории — времени надежд и освобождения, времени цензурного отступления и либерального головокружения. В фильме нет порхающих стаек девушек, нет праздничных демонстраций, нет взмывающих в небо воздушных шаров и летящих бумажек-листовок в честь советских героев-космонавтов. Здесь улицы пустынны, люди в метро мрачно-напряженные, неулыбчивые, этих людей хочется скорее миновать, как хочется быстрее пробежать мимо гастрономов и универсамов, мимо всего, что напоминает унылый советский быт — с его очередями, безденежьем, безвкусной едой и одинаковой одеждой.

«Оттепель» — это фильм о тех, кто искал счастье и свет там, где никогда не всходит солнце. Это фильм о том, как не замечать. Это фильм о свободной параллельной жизни, которую выторговывает себе человек в обмен на лояльность. Это фильм о советской форме конформизма — когда ты соблюдаешь правила, установленные режимом, ради безопасности своей и своих детей. И тебе за это позволяют жить нормальной жизнью: заниматься любимым делом, жить с любимой женой и даже иметь личный автомобиль и отдельную квартиру.

«Оттепель» — это ответ родителей на вопрос детей: «Как вы могли? Как вы могли не замечать и не видеть?» А вот так: не замечать и не видеть.

Не случайно выбрана Тодоровским и среда обитания героев: «Мосфильм», съемочная группа. Киношники 60-х — как и литераторы, и поэты, и художники — это та богема, тот сладкий мир свободы, к которому мечтали прислониться все — от партийных секретарей с их барской фамильярностью до восторженных студенток. Кино про кино — жанр не новый, но в контексте эпохи это обстоятельство места приобретает особое метафорическое звучание. Кино для героев фильма — это не просто работа. Это способ бегства, способ заполнения черных дыр и белых пятен в своей жизни, способ искупления, способ замещения действительности.

„  

Привыкшие жить с оглядкой, советские интеллектуалы выстраивали собственный параллельный мир  

Здесь у каждого своя биография, которая угадывается двумя-тремя штрихами: у кого за спиной война и боевое прошлое, у кого — эвакуация, у кого — 58-я и ГУЛАГ, у кого — репрессированная семья, а у главного героя — несмываемый стыд, который гонит его всю жизнь, как зайца, и не дает выдохнуть, выкричать из себя этот комок стыда.

Здесь все хотят счастья, все мечтают о нем, стремятся к нему — но никто не получает и сотой доли того, о чем мечтает.

Мир, в котором свобода курить, выпивать, танцевать и любить — это и есть результат «оттепели», и любая попытка выйти за рамки разрешенных свобод пресекается мгновенно, одним окриком, как это и произойдет через год после описываемых событий, когда расслабленные представители богемы услышат хрущевские оскорбления в свой адрес и дружное гоготанье и улюлюканье всей страны.

Привыкшие жить с оглядкой, с постоянным страхом внутри, советские интеллектуалы выстраивали свой собственный параллельный мир, в котором обсуждались творческие замыслы и способы борьбы с цензурой, читались запрещенные книжки и просматривались запрещенные фильмы, рождались политические анекдоты и антисоветские байки. Меру конформизма каждый определял для себя сам. Степень давления и унижения — тоже. Главное — никогда не сталкиваться с «ними». Прожить жизнь, ни разу не столкнувшись с Системой, наверное, возможно, но, судя по истории, это счастливые исключения.

Систему в «Оттепели» представляет следователь прокуратуры Цанин (Василий Мищенко), который появляется в фильме как вполне рядовой мент, расследующий дело о самоубийстве, а затем его образ разрастается до масштабов Порфирия Петровича. В Цанине сконцентрированы все определяющие черты этой власти — лицемерной, трусливой, подлой, безжалостной, садистской. С генетической ненавистью к свободомыслию, к иронии, к интеллектуальному труду, к любым проявлениям индивидуальности, личности: «Что вы возомнили о себе?! — кричит пьяный Цанин творческой группе. — Вас народ кормит и поит! Кто вы такие?!»

Он ходит по стране как хозяин, ногой открывает двери в любые кабинеты, при его появлении все встают, на его оскорбления и хамство все молчат, стараются не смотреть ему в глаза и думают только о том, чтоб «пронесло», чтоб кого угодно, но не меня. Директор фильма, здоровый, сильный грузин (Деметр Схиртладзе) вытягивается в струнку при появлении Цанина и на его требование: «Представьтесь» — автоматически отвечает: «Таридзе Гия Ревазович!» — «Статья?» — рявкает Цанин. «58-я! Отбывал наказание шесть лет!»

Конечно, по всем приметам, мент Цанин — никакой не мент, а матерый кагэбэшник, и это, пожалуй, единственная уступка, которую позволил себе Валерий Тодоровский. В этом демонстративном несоответствии речей и поступков заявленному статусу персонажа есть некий вызов, жирное подчеркивание для зрителей — такая форма эзопова языка 2013 года, тоже постоттепельного времени.

Это не первый фильм Валерия Тодоровского о времени 60-х — в 1993-м по его сценарию была снята картина «Над темной водой» (режиссер Дмитрий Месхиев), в титрах стояло посвящение «поколению наших отцов», сюжет и герои балансировали между «Заставой Ильича» и «Июльским дождем». Фильм вызвал столь же горячие и непримиримые споры, которые в основном крутились вокруг любимого обывательского «было или не было», а представители шестидесятников и вовсе оскорбились, увидев в фильме издевку и насмешку над их священной молодостью. Спустя двадцать лет Тодоровский вновь вернулся к этой эпохе — эпохе юности своих родителей. И его сегодняшний взгляд на время и на людей в нем — совсем иной, без стеба, без желания высмеять и призвать к ответу, без предъявления счета, без попытки обвинения. Герои «Оттепели», в которых многие узнаваемы, поскольку соединили в себе черты легендарных представителей тогдашней киношной среды, — не могут не вызывать сочувствия и эмоционального отклика, поскольку все они — те самые «сложные» люди, о которых мы так тоскуем.

И сложность их — в неповторимости, в уникальности, в отсутствии в их характерах и биографиях «общих мест», в их привычках, их страданиях, внешних проявлениях чувств, в особых приметах человеческой личности, от которых мы так отвыкли. Именно тогда, в кинематографе 60-х, рождался новый тип героя-интеллектуала — рефлексирующего, сомневающегося, ранимого, преданного делу, но с партийной точки зрения — неблагонадежного, потому требующего особого внимания и контроля… Но, впрочем, об этом мы не будем.

„  

Герои не могут не вызывать сочувствия и эмоционального отклика, поскольку все они — те самые «сложные» люди, о которых мы так тоскуем  

Тодоровский идеально подобрал актеров — именно с теми нездешними лицами, которые не лоснятся сытостью и благополучием, это актеры, чувствующие время и способные передать его нерв. Евгений Цыганов (главный герой, оператор Виктор Хрусталев) — волк-одиночка, с тайной, которую он носит в себе, как платок Фриды. У Цыганова есть в фильме несколько сцен, которые можно отнести к вершинам актерского мастерства, что свидетельствует о масштабе этого актера. Его молодого одержимого друга — начинающего режиссера Егора Мячина играет пылкий романтичный Александр Яценко, играет пронзительно, разнообразно, с юмором и страстью, влюбляет в себя с легкостью невероятной. Виктория Исакова (Инга Хрусталева) — актриса, от которой невозможно оторвать взгляд, словно шагнувшая из фильмов Лелюша и Трюффо, актриса, рожденная для больших драматических ролей, но которую наш кинематограф упорно не замечал. Великолепна в первой полноценной роли на экране и Аня Чиповская (Марьяна Пичугина), которую театральный зритель (Аня работает в Театре-студии Табакова и в МХТ) полюбил за редкое сочетание красоты, драматического таланта, ума и иронии. В «Оттепели», наконец, первую большую кинороль сыграла актриса РАМТа, театральный педагог и режиссер Нина Дворжецкая (Регина Марковна) — сыграла так, что ее Регина уже разошлась на цитаты. Также впервые в больших ролях на экране появились молодые звезды МХТ и «Табакерки» Яна Сексте (Люся Полынина, кинооператор) и Светлана Колпакова (Надя Кривицкая).

Они совершенно не боятся камеры, крупных планов, из них просто брызжет энергия, они естественны, ироничны, обаятельны. Юмор, драматизм, абсолютная свобода и абсолютная правда — вот что отличает всю кинотруппу Тодоровского, в которой дебютанты и мэтры существуют на равных, в которой работа Евгения Волоцкого (Санча), только начинающего свой путь в кино, столь же грациозна и филигранна, как и работа успешного и популярного Павла Деревянко (Геннадий Будник, кинозвезда). А Михаил Ефремов в роли сталинского лауреата, мэтра советского кино Федора Кривицкого, наверно, сыграл здесь одну из лучших своих ролей.

«Оттепель» разрушает все мифы об «оттепели». И поколение хипстеров с удивлением узнает, что в 60-годы люди занимались любовью и любимым делом, пили шампанское в кафе и водку в столовой, танцевали до утра, делали аборты, презирали доносчиков, покрывали евреев и гомосексуалистов, снимали фильмы, ставили спектакли, писали картины и книги, а если становилось совсем невыносимо — садились в поезд «Москва — Одесса», чтобы начать жизнь сначала.

Эпоха, о которой сложено столько мифов, воссоздана авторами «Оттепели» без умиления и ностальгии, без надрыва и кликушества — а с каким-то особым чувством сопричастности, с желанием удержать и не расплескать эту купель, в которой перемешались наши раны и ранения, грехи и подвиги, которые перешли к нам в наследство от наших родителей. От тех, кто не выходил на площадь, но знал о том, что она существует. От тех, кто не шагнул в окно и не влез в петлю, но хоронил тех, кто сделал такой выбор. От тех, кто кормил дракона своим молчанием и согласием и верил, что дракон когда-нибудь сдохнет. От тех, которые смогли остаться порядочными людьми, не став героями.