То, что происходит сейчас в межнациональных отношениях, очень напоминает острый конфликт русских с выходцами с Кавказа и из Средней Азии. Но в действительности ни Кондопога, ни Пугачев, ни недавнее Бирюлево — не межнациональные конфликты.
В сущности, во всех этих вспышках общественного негодования граждане возмущались той безнаказанностью и вседозволенностью, той предпочтительностью в устройстве на работу, которыми пользуются мигранты в ущерб коренным жителям. Но как получили чеченцы, азербайджанцы или таджики эти «исключительные права» в исконно русских городах? Может быть, Азербайджан, Чечня или Таджикистан их завоевали, подняли на муниципалитете свой флаг, выставили свои военные патрули, как, скажем, поступали немцы во время Второй мировой войны в оккупированных областях СССР? Конечно же, нет. Дело в ином: совершенно продажные, коррумпированные чиновники, в том числе и полицейские, за деньги готовы обеспечить взяткодателям привилегированный статус. За взятки выкупают из полиции преступников, за взятки позволяют открывать сомнительный бизнес. Недоплата дворнику-таджику полагающейся зарплаты — тоже взятка сотрудникам управляющей домовым хозяйством компании, которая всегда есть филиал муниципальной власти и в Москве, и в Кондопоге. И работа за бесценок вьетнамцев или узбеков на стройках — форма взятки, которую строительная компания выплачивает контролирующим органам, а частично присваивает себе. В тотально коррумпированном современном российском обществе жизнь и деятельность мигрантов становятся постоянными объектами мздоимства, правовых и финансовых злоупотреблений.
Но разве виноваты в этом таджики или чеченцы? Ведь не от хорошей жизни оставили они свои родные края и перебрались в холодную Россию. Местные элиты, что в Душанбе, что в Грозном, что в Баку, не менее эгоистичны, алчны и, в сущности, апатриотичны, чем в Москве или Пугачеве. Те, кто правит там бал, думают только о своем кармане, судьбы своих граждан им глубоко безразличны. Вот потому уезжают и из лежащего над благодатной нефтью Азербайджана, и из обильной субсидиями Чечни, и из солнечной Средней Азии. Уезжают, чтобы хоть что-то прислать на родину, чтобы не голодали старики и дети.
Уезжают — и попадают в невыносимые условия работы и жизни, созданные для них российскими властями не в правовом, а в фактическом поле. Оказавшись в этих условиях, некоторые не выдерживают и теряют представление о добре и зле, о должном и недолжном, а порой и вовсе уходят в криминальный мир. И дело совсем не в том, что у мигрантов с юга «другая культурная матрица». Наши бывшие сограждане, жившие в одной стране с нами с последней трети XIX века, а то и раньше, стали за полтора столетия действительно одним многонациональным народом, по крайней мере, в существенно большей степени, чем сенегальцы или вьетнамцы в современной Франции. У нас долгая общая история, общая судьба многих поколений. Это нынешняя вакханалия фактически узаконенного на всех уровнях казенного воровства, бессердечия и к своим, и к чужим ставит граждан ближнего зарубежья в положение вне права, делая немногих из них неподсудными хозяевами жизни, а многих — жалкими крепостными работниками.
Потому протест в Бирюлеве или Пугачеве, по сути, есть протест против засилья неподконтрольного народу чиновничества, организующего жизнь в своих интересах, а не в интересах граждан. Именно чиновники всех уровней, боясь выборов и фальсифицируя их результаты, таким образом обеспечивают себе власть. А следствием своекорыстной власти является в том числе и внеправовая жизнь множества мигрантов.
Если бы сами граждане не формально, а на самом деле, после тщательного рассмотрения, выбирали своих городских и районных руководителей, своих шерифов-полицейских, своих мировых судей, если бы у этих властей были бы достаточные средства от местных налоговых поступлений, то криминогенная обстановка, вызванная пребыванием нелегальных мигрантов, сразу бы начала терять свою напряженность. Подконтрольные гражданам чиновники просто не осмелились бы брать взятки, а уличенные лишились бы поста и пошли под суд. И тогда бы не откупился никакой убийца или содержатель притона — чеченец ли, русский ли, еврей или поляк. Каждому пришлось бы отвечать за содеянное. И все бы дворники получали одинаковую зарплату, а кого брать, русского или таджика, решали бы по качеству работы, а не по сумме отката.
Конечно, все меняется не за один день, но только самоуправление и взаимный контроль граждан над властью и власти над гражданами могут обеспечить снижение коррупции и вызванной ею преступности. Иных способов общество еще не придумало. Там, где полицмейстер наделен от царя правом рубить головы преступникам бесконтрольно, взятки достигают головокружительных размеров, а преступность процветает невозбранно.
По сути говоря, протест в Бирюлеве имеет ту же мотивацию, что и протест на Болотной площади или на проспекте Сахарова. Это борьба за право самим управлять своей жизнью и своей судьбой, общественным богатством и правопорядком. Только те, кто выходит на Болотную, видят проблему во всероссийском охвате, а те, кто собирается на народный сход в Бирюлеве, — в масштабе одного московского района. Но принципиальной разницы между ними нет. Это один и тот же протест и одно и то же требование — верните нам нашу страну. И обращено оно не к таджикам или армянам, а к чиновничеству от Кремля до самых до окраин, захватившему Россию в полон.
И когда мы до конца поймем, что наш противник — не человек с иными экономическими воззрениями или с иными чертами и цветом лица, а только тот, кто украл у нас наше право самим устраивать свою жизнь, только тогда Болотная и Бирюлево, соединившись, создадут гражданский протест, достаточный для возвращения России ее многонациональному народу.
Tweet
