Норвежский прецедент

«Брейвик? Да нет, что вы! Они никакой вины за то, что он совершил, не несут… Они вообще к нему отношения не имеют…» Асмунд Аукруст, молодой активист левой Норвежской рабочей партии, в то утро 22 июля 2011 года был на острове Утойя в детском лагере норвежских лейбористов, когда Андерс Беринг Брейвик устроил там бойню, убив 77 человек. Аукруст чудом остался жив. Однако когда разговор заходит о том, что ключевые посты в новом кабинете министров получила «партия Брейвика», Аукруст решительно качает головой: «Я жестко оппонирую прогрессистам практически по всем вопросам. Но нужно быть объективными: их ничего с Брейвиком не объединяет».

Имиджевая проблема прогрессистов в том, что для многих за рубежом Андерс Брейвик — до сих пор самый известный член партии, которую он на самом деле покинул еще в 2007 году, не заплатив членских взносов. «Прогрессисты показались ему слишком либеральными, он решил добиваться своих целей в одиночку, — рассуждает Аукруст. И тут же, впрочем, добавляет: — Но мне все равно грустно видеть их сейчас в правительстве».

К словам Аукруста имеет смысл прислушаться: несмотря на «синдром Брейвика» норвежцы не отвернулись от «Партии прогресса»: на сентябрьских выборах она получила 17,2% голосов, что, правда, на 12% меньше, чем в 2009 году, до теракта. Во время предвыборной кампании ни один из конкурентов прогрессистов не разыграл карту Брейвика, что по-своему иллюстрирует уровень политического дискурса в королевстве.

В Европе ультраправые ультраправым рознь. История норвежской «Партии прогресса» отличается от истории французского Национального фронта, отец-основатель которого Жан-Мари Ле Пен знаменит своими антисемитскими и антиисламскими высказываниями, или австрийской «Партии свободы», созданной симпатизировавшим Третьему рейху Йоргом Хайдером. «Партия прогресса», появившаяся на свет в 1973 году в Осло благодаря стараниям Андерса Ланге, поначалу выступала за снижение налогов и боролась за права мелких коммерсантов — в ее риторике не было ни антимигрантских, ни антисемитских идей, хотя Ланге и поддерживал политику апартеида в ЮАР.

Впрочем, иммигрантов в то время в Норвегии почти не было — первая волна массовых запросов о предоставлении убежища от граждан Ирана, Ирака, Шри-Ланки пришлась на 80-е годы. Тогда-то в публичных выступлениях прогрессистов и появились тезисы о необходимости ограничить миграцию. «Массовую популярность «Партия прогресса» начала набирать еще в начале 2000-х, — пояснил The New Times профессор политических наук университета Осло Кнут Хейдар. — Люди голосовали за них, потому что они никогда не были в правительстве и потому не несли ответственности за существующие в стране проблемы».

Пост министра финансов по итогам выборов-2013 получила лидер партии Сив Йенсен, которую называют не иначе как «норвежской Маргарет Тэтчер». Это сравнение импонирует и ей самой — фото, на котором она здоровается за руку с Тэтчер, занимает почетное место в ее кабинете. Еще одно важное место там отведено бюсту Рональда Рейгана, второго политического кумира Йенсен. Сравнение с Тэтчер не случайно: помимо жесткого характера и непримиримости в отстаивании своих принципов Йенсен выступает за свободный рынок, снижение роли государства в жизни общества, сравнивая себя и свою партию больше с американскими республиканцами, чем с европейскими ультраправыми движениями.

Самое интересное: визитной карточкой «Партии прогресса» стал Химаншу Гулати, 25-летний председатель молодежного крыла партии, родившийся в Норвегии от эмигрировавшей сюда еще в 70-х четы индусов. «В первый раз мы увидели Гулати по телевизору в 2010-м и тогда просто закатывали очи к небу: «Ну вот, еще один…» Гулати казался нам обычным карьеристом», — рассказывает глава норвежской правой партии «Нет ЕС» Хеминг Олауссен, разделяющий с прогрессистами идею пересмотра шенгенских соглашений. Однако за последние три года Гулати занял свое место на норвежской политической сцене, не только привлекая электорат недюжинными ораторскими способностями, но и снимая — самим фактом своего роста в партийных рядах — с прогрессистов обвинения в расизме.

«Мы не против иммигрантов, — заверил сам Гулати в разговоре с The New Times, — но мы за то, чтобы их было меньше. Мы за более жесткую политику, иначе Норвегия просто развалится. Население Норвегии — 4,5 млн человек, ежегодно к нам приезжают до 70 тыс. иммигрантов».

До какого предела нужно сократить миграцию, Гулати, впрочем, ответить затруднился — мол, зависит от экономической ситуации, главное — понимать, что каждый приезжий должен найти на новом месте работу и не сидеть на социальном пособии.

„

«Да, у нас сегодня много денег, но если мы будем продолжать в том же духе, у нас тут будет вторая Греция»

Не сказать, впрочем, что экономические проблемы в Норвегии стоят как-то особенно остро, особенно если сравнивать северное королевство с другими европейскими странами. Да, мигранты в Норвегии составляют около 12% населения (в отличие от 9% в той же Франции). Однако при безработице в 3%, госдолге в какие-то 30% ВВП (у Франции — 90,2%) и 3,5% роста ВВП (данные за 2012 год) Норвегия занимает первое место в Европе по уровню жизни — этническим норвежцам сложно обвинить приезжих из Сомали или Северной Африки в том, что те отнимают у них последние рабочие места. «Они приезжают, работают пару месяцев, а потом увольняются и живут на пособие, — разъясняет Гулати. — Да, у нас сегодня много денег, но если мы будем продолжать в том же духе, у нас тут будет вторая Греция».

Как и полагается партии с традиционными взглядами, прогрессисты не жалуют и сексуальные меньшинства. Хотя сама Сив Йенсен поддержала легализацию гей-браков в Норвегии в 2008 году, новый министр по делам детей, равноправия и социальной интеграции Солвейг Хорне выступила против того, чтобы в детских садах детям давали книжки с гей-персонажами, которые являются неотъемлемой частью программ по воспитанию толерантности. Хорне также заявляла, что трансгендерам должен быть предоставлен специальный медицинский статус, а на женщинах лежит часть ответственности, когда дело доходит до изнасилования.

Обвинения в ультраправых настроениях, царящих в «Партии прогресса», Гулати решительно отвергает: «В Норвегии очень ограниченная политическая сцена. Если в других европейских странах есть обычно разброс от коммунистов до ультраправых, то в Норвегии все партии настроены достаточно центристски — кто-то чуть левее, кто-то чуть правее. Если бы наша партия огульно выступала против иммигрантов, я бы не был ее членом, как и другие мои коллеги, приехавшие сюда с Балкан, Ирана и других стран».

Уточнение нелишнее, если учесть, что помимо правой антииммигрантской и антиисламской риторики прогрессисты выступают и со вполне левыми популистскими идеями. Например, они — за рост социальных расходов, снижение стоимости проезда по автобанам и акцизов на алкоголь, а также облегчение доступа к медицинским услугам, оплачивать которые, по их мнению, должно государство. «Норвежцы привыкли к богатству, — разъясняет The New Times профессор университета Осло Бернт Аардал, — они отучились терпеть и ждать, в них стало меньше толерантности. Они задаются вопросом: как это возможно, что в такой богатой стране у нас нет всего и сразу? Стоять в очереди на прием к врачу или на операцию — как это? Ехать по разбитой дороге — как это? Они покупаются на уверенные обещания легких решений».

„

«Норвежцы привыкли к богатству, они отучились терпеть и ждать и покупаются на обещания легких решений»

А они у прогрессистов наготове. Повышение налогов? Боже упаси! Налоги надо только снижать! Для покрытия роста социальных расходов норвежские ультраправые предлагают залезть в наполняемый нефтедолларами Фонд национального благосостояния, выполняющий в стране функцию пенсионного фонда. В 2013 году объем активов фонда достиг $740 млрд, сделав его самым капиталоемким в мире. На сегодняшний день правительство может брать деньги из фонда, но не превышая четырехпроцентный порог. Прогрессисты предлагают поднять этот порог или вовсе разделить фонд на несколько структур, которые позволят с большей маневренностью финансировать социальные проекты.

«Пока сложно сказать, насколько далеко смогут зайти в реализации своих воззрений Сив Йенсен и ее сопартийцы, — говорит Кнут Хейдар, — они все-таки составляют меньшинство в парламенте и правительстве, а правящая элита не готова жертвовать благосостоянием будущих поколений норвежцев. Скорее всего, их успехи ограничатся какими-нибудь незначительными послаблениями типа снижения стоимости проезда по автобанам».

Впрочем, добавляет Хейдар, ничего плохого в том, что прогрессисты прошли в правительство, нет, они — неотъемлемая часть норвежского политического спектра. Наблюдение многозначительное: если в Европе ультраправые могут «выпустить пар» в парламенте, то в России они пребывают в перманентно маргинальном состоянии, и в результате недовольство выливается на улицы.

И все же программные установки норвежских прогрессистов сбивают с толку: где теперь левые, а где правые, где популисты, а где ответственные реалисты — все смешалось в большом европейском доме. А это значит, что он целенаправленно меняется.