«Нельзя составить план по выращиванию Ван Гогов»

Галерист, автор многих культурных проектов Марат Гельман — о том, как меняются критерии искусства и зачем стране нужны 50 тыс. художников

Пикассо и «Газпром»

В новой экономике, экономике будущего культура — основной поставщик идей. И художник уже не столько гений-одиночка, сколько массовая профессия, одно из основных действующих лиц современного производства. Apple с Samsung сейчас судятся уже не по поводу начинки своих гаджетов, а по поводу дизайна. Одна из основных наших, российских, проблем связана с тем, что мы попали в глобальную экономику, когда та уже была сформирована. На нас в общем-то не рассчитывали, и мы к ней не приспособлены. Наш труд дороже китайского, а продукция хуже, чем у европейцев, поэтому что-то не получается. У нас есть шанс, условно говоря, не в производстве айпадов, а в гуманитарной сфере, где нет такого отставания, как в технической области, — в гуманитарной сфере мы имеем дело не с универсальным, а с уникальным. Если человек сделал гениальный по дизайну стул, это не значит, что не нужны будут еще 50 других талантливо сделанных стульев. То есть в новой ситуации художник, творческий человек становится основным экономическим фигурантом. Стоимость работ Пикассо больше, чем стоимость «Газпрома». Реально: один творческий человек создал по стоимости на 20–30% больше суммы, в которую оценивается капитализация «Газпрома» (по данным на 2013 год, это примерно $100 млрд. — The New Times) со всеми его трубами, газом и т.д.

Художник и город

*На фестивале неигрового кино «Послание к человеку» в Санкт-Петербурге Марат Гельман выступил с лекцией «Художник и город».

Нельзя составить план по выращиванию Ван Гогов и Пикассо. Единственный способ прорыва в гуманитарной сфере — создание условий для проявления таланта. Город в этой ситуации, с одной стороны, основной партнер художника, с другой — заказчик, потому что художник — участник бизнеса по обслуживанию свободного времени, а город — генератор свободной среды, в которой этот художник должен вырасти*.

Если говорить о нашей ситуации, то российским городам приходится конкурировать даже не с Москвой или Петербургом, а с Прагой и Берлином. Единственное, что пока спасает, — не очень высокая мобильность населения в России. Но вот мы в Перми в 2008 году проводили исследование и выяснили, что 64% молодых людей от 18 до 30 лет планируют уехать из города — то есть больше половины! Недавно я делал специальную программу (сотрудничал с «Большим правительством» Медведева) — в целом по России хотят уехать из родного города (если это не Москва) 40% молодых людей. К чему это приведет? Одни города будут уплотняться, другие — умирать. Считается, что количество населенных пунктов за 15 лет сократится вдвое. Это, кстати, не только российская тенденция, она мировая.

Поэтому город, возглавляемый стратегически мыслящими людьми, должен конкурировать с другими за художников, за творческие ресурсы, за тех людей, которые создают условия для развития. И те, кто это осознает, в творческой конкуренции выиграют. Осознание приходит к разным людям, но не к тем, увы, кто сегодня принимает решения.

Вообще в стране у нас нет недостатка в людях, которые могут дать оценку, сделать экспертное заключение. У нас не хватает людей, которые слышат мнение экспертов и считаются с ним.

Церковь и искусство

Было время, когда христианство вышло вперед как мировая религия благодаря художникам. Вспомним поздний Рим, когда христианство вырвалось из катакомб. Христианский миф оказался интересен. Интеллектуальная элита того времени приняла христианскую религию как более человеческую и сделала свой мощный вклад в развитие религии в виде искусства. И Церковь осознала мощь искусства: не надо никого убеждать, ничего доказывать, надо просто, чтобы человек зашел в храм в Риме и все понял. Церковь стала крупным заказчиком искусства и долго по инерции относилась к нему как заказчик. Как относились, например, к Караваджо: «Нет искры Божией? Не принимаем твое искусство». Притом что ни до ни после этого для искусства сакральность не являлась ключевым качеством. Но исторически Церковь все еще мыслит в этих категориях, то есть им надо объяснять, что произведения искусства — не сакральные предметы, которые живут в пространстве храма.

Второй аспект отношений связан с творческим актом. Безусловно, художник так или иначе творец. И в этом смысле он конкурент Бога. А Церковь отказывает художнику в этом.

И есть, наконец, чисто формальный момент, который касается последних двадцати лет. Существовала иконописная традиция, она развивалась вслед за развитием изобразительного искусства. В советское время все это прекратилось. Когда началось возрождение Русской православной церкви, было принято решение, что главным методом в иконописи является копирование. Пока они внутри себя принимают такое решение — это их дело. Не мне давать им советы. Но что касается попыток влиять на светскую художественную жизнь — мы эти попытки не признаем. Не признавали и не признáем.

Художники и власть

Ситуация парадоксальная: с одной стороны, Pussy Riot сидят в тюрьме, какие-то выставки запрещают, с другой — открывается Московская биеннале, осваиваются государственные деньги. В принципе, власть, конечно, хочет, чтобы искусство было и показывало миру, что мы его (мира) часть, но при этом чтобы оно не занималось острыми вопросами… В общем, такой ограниченный вариант. Я пытаюсь объяснить, что так не бывает, что даже художник, который занимается тонкими формальными вещами, не может существовать в ситуации, когда ограничена свобода. Для искусства свобода — это как кровь: затруднена циркуляция крови — весь организм не работает. Весь. И главное — мозг.

Если бы социальная ткань могла по их велению меняться, я думаю, что они бы предпочли, чтобы искусства не было — нефть есть, газ есть, а вот этого лучше не надо… Но у них нет такой возможности: не будет искусства — не будет людей, которые в том числе, допустим, делают им мебель, не говоря уже обо всем другом. Сегодня художественное сознание — во всем, даже в бизнесе: бизнес-энергия очень похожа на энергию художника. Идеальный предприниматель — это просто художник, это человек, который работает 24 часа в сутки ради собственных идей, в себя же инвестирует. Поэтому, собственно говоря, если мы хотим создать предпринимательскую среду, надо развивать художественную.

Самая главная угроза искусству — это когда художников мало, потому что художественная среда работает с избыточностью. Представим себе, что через 120 лет захотят издать том «Русское искусство. 2010–2030 гг. 100 имен». Для того чтобы это были 100 имен высочайшего достоинства, у нас должно быть 50 тыс. художников. Будет меньше — все равно наберется 100 имен, но это будет уже другой уровень.

Граффити «Цирк» на улице Трубной, 15 в Москве. Фестиваль «Лучший город земли» в мае 2013 г. предоставил пространство для самовыражения художников

Иногда говорят, что современное искусство «ухудшилось». Для кого-то оно уже хуже не бывает. Знакомый искусствовед советской школы — специалист, профессионал — мне честно говорит: «Если это — искусство, то я не искусствовед». И он очень точно сформулировал. Поэтому самое интересное — то, что произошло с критериальным аппаратом. Каким образом современные искусствоведы разбираются, что — хорошее искусство, а что — плохое?

Эпоха модернизма в этом смысле сделала свое черное дело: когда эстетика меняется так часто, система критериев начинает разрушаться, критерии крошатся. Условно говоря, когда ломали первый раз — новая система критериев была сильная, но дальше… Ты к новому течению будешь относиться сразу как к временному. Условно говоря, когда пришли импрессионисты, было ощущение новой эпохи в искусстве, постимпрессионисты — было молчание, когда кубисты пришли, все говорили: «А кто будет следующий?»

То, что сейчас произошло, — это появление такой контекстуальности, которая предполагает достаточно глубокое погружение, то есть системе критериев нельзя уже научить, как в школе. Есть достаточно сложная, почти как научная, но с гораздо меньшим базисом среда — живая, интересная, которая научилась отделять важное, значительное в искусстве от неважного, но при этом она обходится без критериев.

Художник в этом смысле сошел с пьедестала, он уже один из нас. Он перестал строить из себя небожителя или медиатора между Богом и человеком, он говорит на том же языке, что и человек. Вы смотрите телевизор — он делает видеоискусство, он делает искусство из тех же вещей, что маляр или плотник. Хорошо это или плохо? Я не знаю… Но с этим придется считаться.

фотографии: Владимир Астапкович/РИА Новости, Алексей Даничев/РИА Новости, Антон Белицкий/РИА Новости

Tweet