Плоды и плевелы просвещения

Недавно у меня был разговор о концепции образования, какой она представлена в «Стратегии 2020»*. Расхождение мое с глубокоуважаемыми коллегами, работавшими над созданием этого документа, связано с их пониманием образования как сферы услуг. «Представьте себе, — сказал я, — что вы провели с восхитительной девушкой ночь. Вы проснулись и счастливы, весь мир играет разными красками. Она смотрит на вас и говорит: «Милый, ты доволен, как я тебя обслужила?» Конечно, любовь связана со многими действиями, техниками, но разве она к этому сводится? Услуга всегда имеет четкий целевой характер — за что вы платите. Но если бы я готовил студентов по принципу «ты должен выучить только то, за что заплачено» и ориентировался на сиюминутные актуальные запросы рынка, я бы всегда проигрывал. Образование — это институт социализации, его нельзя сводить к прагматике, по отношению к актуальным запросам рынка оно всегда избыточно, и благодаря этому общество может развиваться. Выпускники МАИ, МЭИ, Бауманки, МГУ часто работают руководителями крупнейших корпораций, банков. При этом кто-то из них по специальности физик-теоретик, кто-то — инженер в области стали и сплавов. Но полученное ими образование более универсально, оно не приковывает их к узкой специальности, как приковывали к ядру английского каторжника, сосланного в Австралию. Сегодня, когда мы живем в мобильном мире, узкая специализация ограничивает возможности даже в самой сфере услуг.

Любимая песня образования во все времена — «Плач Ярославны». Образование всегда стоит с протянутой рукой. Мы любим детей за то, что они — наше будущее. Но не за то, что они — наше настоящее. Разговоры о любви к детям — замечательная love story, но эта история никогда не подкрепляется цифрами. Когда доходит до дела, появляется формула «Дефицит бюджета!» И тогда начинают судить и рядить: «Вы что, сегодня хотите тратить на двух-трехлеток, когда непонятно, что будет через 30 лет? А я хочу получить результат здесь и сейчас!» Поэтому если ты прямо сегодня не выдаешь какой-то продукт, то проигрываешь. Торжествует обменная логика, культура полезности. При этом мы, как опытные разведчики, прикрываемся легендами. У нас легенда: «Образование — это наше все»! Во времена социализма эта легенда имела опору в виде идеологии — через образование передавались идеологические программы развития личности. В 90-е годы образование — очень недолго — претендовало на самостоятельную роль. Но дальше стала популярной формула «Рынок нам поможет». А ведь любой серьезный либеральный экономист понимает, что в условиях рынка важна не только сиюминутная выгода. Наиболее грамотные экономисты, лауреаты Нобелевской премии утверждают, что инвестиции в возраст до четырех лет куда более выигрышны для развития общества, чем вложения в 20–30–40-летних. Недавно я выступил с этим тезисом на коллегии Минобрнауки, и понимая, что на меня глядят «ласковые» глаза ректоров России, не выдержал и сказал: «Предлагая схему, при которой прежде всего надо инвестировать в дошкольное детство, а не в вузы, я чувствую себя человеком, рассказывающим в африканском комьюнити о пользе расизма».

Государство во все времена — любое государство — стремится к единообразию. Общество же, наоборот, заинтересовано в разнообразии. Государство будет стремиться к одному издательству, одному учебнику, одной газете, одной мысли и тем самым — к солдатам Урфина Джюса. И будет стремиться до тех пор, пока количество кризисов не станет критическим. Потому что в ситуации «пан или пропал» только своеобразно мыслящий человек может найти выход из кризиса. Тот же, кто будет работать по типовым программам, проиграет.

Надо четко понять, что мы живем в стране, где кризис является мощной социальной конструкцией, оправдывающей любые действия государства. Он принимает разные идеологические формы. Когда-то это была концепция «перманентной революции» по Троцкому, ее сменила концепция «нарастания классовой борьбы», принадлежащая Сталину, и каждый раз идея кризиса опиралась на конфликт как движущую силу развития, и каждый раз мы воспевали кризис: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Образование представляет собой уникальную систему, которая рано или поздно приведет к тому, что концепция кризиса как движущей силы истории будет подвергнута критике. И придет переосмысление. Да, конфликт двигает историю, но наряду со взаимопомощью. Взаимопомощь выступает одним из могущественных факторов эволюции. Их баланс необходим. Я думаю, что рано или поздно, при всех вариантах развития, тенденция разнообразия будет поддержана, индивидуальность станет ценностью.

Самый серьезный риск сегодня в России — это опасность появления режима клерикального патриотизма. Если эпоха 90-х, близкая мне по идеологии, давала веер разнообразия, то сегодня усиление государства проявляется в том, что оно ищет опору в послушании. Что такое религия? Это ответы на все вопросы, это уникальная социальная психотерапия. Когда страна становится территорией непонятного завтра, кто-то должен пообещать рай, четкую траекторию развития. Именно это и обещают разные религиозные системы. Так было всегда. Всегда появлялся тот, кто говорил, что мы завтра будем жить в светлом будущем. Напомню (как самую близкую к нам) программу построения коммунизма от Никиты Сергеевича Хрущева, напомню блестящую утопию Томмазо Кампанеллы. Я понимаю, что Хрущев и Кампанелла не «близнецы-братья», но тенденция к тому, что есть финальная цель, существует. Если обществом движет только конфликт, то рано или поздно одна из тенденций приведет к очередному нарастанию тоталитарных систем. Она приведет к тому, что мы окажемся в одном ГУЛАГе. Но вместе с тем никогда, даже 

во времена Освенцима, не было ситуации, когда бы не слышны были голоса Личностей. Всегда было некое количество неадаптантов. Я вспоминаю образ Чижевского**, гениального исследователя, влюбленного в Вернадского. Когда кончился его лагерный срок, он сказал: «Если можно, мне необходимо в лагере побыть, чтобы закончить свои вычисления. Хотя бы еще два месяца». Или Виктор Франкл***, автор гениальной книги «Человек в поисках смысла» с подзаголовком «От лагеря смерти к экзистенциализму». Во все времена тенденции к разнообразию были, есть и будут. Они рано или поздно прорвутся. Они тем более прорвутся тогда, когда общество столкнется с кризисными ситуациями. И наконец, любой, кто будет строить политический режим клерикального патриотизма, должен знать, что во все времена живет, по Бахтину, смеховая культура, карнавальная культура, которая ищет разнообразия. Про которую даже в церкви говорят: «Почто юродивого обидел?» Которая словами шутов, юродивых, дон-кихотов, Марка Захарова, Аркадия и Бориса Стругацких говорит о том, как нарабатываются механизмы, пользуясь термином Юрия Лотмана, по «нарастанию неопределенности».

Сегодня вселенский кризис образования. В Японии, в США, в Германии, в России. И поэтому модернизация, попытки создать иные системы образования можно видеть в разных странах мира. Сегодняшняя система образования в России предоставляет больший веер возможностей, чем в СССР, где образование было жестко включено в тоталитарную идеологию. Но современная вариативная система образования приводит к тому, что там, где не сложилась школа, основанная на личности директора или талантливых учителей, качество образования может падать, да так, что СССР и не снилось. И самое плохое, что сегодня может произойти, — падение ценности знаний. Мы пришли к ситуации, когда распадается связь времен. Я сталкиваюсь с тем, что дети не знают произведений Достоевского, Толстого. А это вопрос не знаний, а культурных генов. При распаде связи времен конфликт поколений становится предельно жестким.

Когда мы обсуждаем ЕГЭ или другие изменения в сфере образования, то не видим различия между социальными и инструментальными инновациями. ЕГЭ воспринимается как социальная инновация, поскольку образование по радиусу воздействия затрагивает всех. Возражать против ЕГЭ — все равно что возражать против колеса. ЕГЭ — это прежде всего попытка построения независимой системы оценки качества знаний. Чтобы не учитель, который вел уроки, оценивал знания ученика, и не школа, которая за него отчитывается. Поэтому вопрос надо ставить не о том, нужен ли нам ЕГЭ, а о том, нужна ли независимая система оценки качества знаний. Мой ответ: да, нужна. Но она не должна отбросить традиционные способы оценки знаний. Вопрос — в создании многомерной системы, чтобы не отвергалось то, что юный человек прошел за свою длинную школьную историю. По поводу ЕГЭ я предложил формулу: «Единый, но не единственный». ЕГЭ не должен сводиться к тестам по системе «да–нет». Современный человек должен уметь решать не только типовые задачи.