Солженицын нашего времени

В Москве уже наступил день приговора, а в Нью-Йорке еще был вечер. Зал модного Ace Hotel был переполнен до толчеи и духоты, и на улице оставалось еще человек триста: и там толчея в летней духоте. Аншлаг на благотворительном вечере чтений во второй половине августа — это даже по нью-йоркским меркам что-то запредельное. И тем, что в программке числились главные имена нью-йоркского андерграунда, аншлаг никак не объяснишь: на свои собственные выступления таких толп они, как правило, не собирают. А тут они читали довольно неровные тексты — переводы стихов требовали слишком пространных объяснений, которых, впрочем, никто не давал, а речи — речи звучали как хорошие, безусловно, речи молодых прогрессивных западных политиков, но в год Occupy Wall Street этого добра — хороших, а иногда и блестящих политических речей — было навалом.

Слушая переводы речей подсудимых на процессе Pussy Riot, в особенности речь Надежды Толоконниковой, трудно было отделаться от ощущения, что здесь, в Нью-Йорке, в исполнении левацких поэтов и художников они звучали куда органичнее, чем по-русски в клетке Хамовнического суда. В этом один из секретов успеха Pussy Riot: заговорив на языке, понятном для вовлеченной в политику западной публики, участницы группы дали им возможность идентифицироваться с собой. Чтецы на том вечере — художницы Кэрен Финли и Джастин Бонд, поэт Айлин Майлз — сами были такими 25 лет назад. Их — Финли, например, — за хулиганство в искусстве лишали грантов Государственного фонда искусств, был огромный скандал, и дело дошло до Верховного суда (Финли проиграла). А Pussy Riot спустя четверть века примерно за то же самое арестовали, заковали в наручники, судили в клетке, приговорили к заключению.

Дав западной аудитории возможность идентифицировать себя с ними, Pussy Riot совершили по отношению к государству Путина то, что Александр Солженицын сделал по отношению к советской власти, опубликовав в 70-е годы «Архипелаг ГУЛАГ». Они перевернули отношение Запада к режиму, установившемуся на одной шестой части суши.

У того нью-йоркского вечера была еще одна особенность, заметила которую я почти случайно. Организаторы послали мне сценарий заранее и предложили выбрать кусок для чтения. Я знала, что выберу: диалоги Толоконниковой с потерпевшими. Но их не было в сценарии. Как не было и выступлений потерпевших и прокурора. Дело не в том, что организаторы вечера не посчитали нужным представить точку зрения противоположной стороны — они не газета, в конце концов, чтобы создавать видимость сбалансированности. Дело в том, что те части судебного разбирательства, которые казались мне самыми яркими, самыми вопиющими, им были попросту неинтересны. Им и сам суд был интересен только постольку-поскольку невольно предоставил трибуну участницам панк-группы. С противоположной стороной все ясно: она — безусловное зло. Путинский режим в глазах западного левака, то есть представителя самой политически активной (и как правило, меньше всего вовлеченной во внешнюю политику) части общества, — безусловное зло. Серое, банальное, не заслуживающее пристального внимания зло. И это — достижение Pussy Riot.

Не единственное их крупное достижение, кстати. Просто у больших произведений искусства бывает много неожиданных последствий.