«Налицо все признаки инкриминируемого преступления»

Еще накануне оглашения приговора председатель Ленинского райсуда Константин Зайцев — тот самый, который в начале процесса клялся здоровьем собственных детей, что его суд независим — объяснял автору и ее коллеге, как опытные люди по первым строкам всегда отличат обвинительный приговор от оправдательного. Если в начале приговора судья говорит «Суд установил..»  — то приговор обвинительный, а если «подсудимые обвиняются…» — то оправдательный. Довольно быстро судья Блинов произнес «суд установил», а затем и «…Навальный совершил… организовал…» — и опытным людям стало ясно, что он зачитывает обвинительный приговор. Чуда не случилось. 

«Организовал. Значит, красивой сцены с оправданием не будет», — написал Навальный в своем твиттере. А депутат Госдумы Илья Пономарев, каким-то образом оказавшийся в зале несмотря на то, что его не было в списках, в том же твиттере признался, что утром поспорил с Тором, что Навального оправдают: «Похоже, я ему должен теперь...» 

Однако еще какое-то время тон сообщений подсудимых и наблюдателей за процессом был если не сильно оптимистичным, то по крайней мере нарочито бодрым. Шанс на условный срок оставался, а факт регистрации Навального кандидатом в мэры Москвы усиливал аргументы тех, кто ждал от власти последовательных действий: раз зарегистрировали, то должны дать поучаствовать. Обвиняемые и их адвокаты улыбались, шутили, Навальный и Офицеров периодически оборачивались и взглядами подбадривали своих жен. В зале были и родители Навального: в какой-то момент отец не выдержал и присел, приставы сначала попытались заставить его слушать приговор стоя, но затем, увидев, что ему и правда тяжело стоять, отстали. 

Но по мере того, как судья зачитывал приговор, тон сообщений в соцсетях становился все более унылым. Текст приговора не просто слишком сильно — местами до степени смешения — напоминал обвинительное заключение. Аргументация тоже говорила явно не в пользу мягкого приговора. Обращал на себя внимание выбор цитат из показаний свидетелей: в основном судья цитировал бывшего гендиректора «Кировлеса» Вячеслава Опалева, заключившего сделку со следствием и получившего 4 года условно за то, что признался в совместном с Навальным и Офицеровым преступлении. Его показания Блинов счел достоверными, хотя все, кто присутствовал при его допросе в суде, помнят: даже после того как Опалеву трижды зачитали его собственные показания на предварительном следствии, главным ответом на большинство вопросов было «не помню» или «все, как в прОтоколе». Не вошла в приговор и характеристика Опалева, данная свидетелем Вотиновым — бывшим помощником губернатора Белых, отбывающим наказание по обвинению в получении взятки от того же гендиректора «Кировлеса»: Вотинов в течение часа рассказывал суду, что доверять Опалеву нельзя. 

Очень выборочно использовал Блинов и показания тридцати с лишним директоров лесхозов, многие из которых, будучи свидетелями обвинения, фактически выступили на стороне защиты: все они рассказывали, что договор с ВЛК для них не был обязательным и сам Опалев разрешал не поставлять лес, если это было невыгодно. Зато все доказательства защиты Блинов счел несостоятельными. Многие задавались вопросом: для чего два с половиной месяца исследовать доказательства, если потом почти все отвергать? 

Нервозность разливалась по залу и ощущалась физически. С глухими звуками на пол периодически падали не только ручки, но и ноутбуки. 

Было что-то особенное и в том, как Блинов зачитывал приговор. Во-первых, он говорил заметно громче, чем обычно. Во-вторых, говорил как-то необычно резко для себя, с напором. 

«Не нравится мне все это, — произнесла Ольга Романова, специалист по судам и тюрьмам, создатель «Руси сидящей», стоявшая за спиной автора в майке с надписью «Навальному волю. Путин вор». — Нехорошее у меня предчувствие». 

Один раз — примерно через два часа после начала оглашения — судья сделал 10-минутный перерыв. Подсудимые, их адвокаты и жены вышли в боковую дверь, слушателям и журналистам выйти не разрешили даже в туалет. «Если человек отсюда выходит, то его место занимает кто-то другой», — объявил пристав. За его спиной толпились люди с камерами, которым места в зале не досталось: списки писались с утра среды, на место в зале вместимостью 60 человек претендовали более ста, а пропустили не больше 50. «Здесь еще человек 10-15 влезет, может, пропустите?» — предлагали журналисты приставам. «Приказ председателя суда зал не загромождать», — отвечали они. 

Судья Зайцев, в середине апреля радушной улыбкой встречавший в своем суде слушателей по делу «Кировлеса», на этот раз не скрывал, что помогать прессе он не собирается. «Для меня главное — обеспечить гласность процесса. Для этого достаточно запустить одну камеру, — говорил он автору накануне оглашения приговора. — А помогать всем фотографам и операторам заснять эмоции на лице судьи я не собираюсь. Ведь и вы (журналисты) к нам не испытываете приязнь, и мы к вам тоже не испытываем». 

Председатель суда Зайцев не только признался в нелюбви к прессе, но и немного проговорился. На вопрос, сколько будет зачитываться приговор, он ответил, что текст приговора занимает около ста страниц, и потому за один день все закончится. На вопрос, видел ли он приговор, если знает, сколько в нем страниц, он после едва заметного замешательства ответил, что ничего не видел, но предполагает, исходя из фабулы обвинения и числа опрошенных свидетелей. 

После перерыва в зале стало еще тяжелее. Судья ускорил чтение и продолжил отвергать все доводы защиты до единого, на лицах адвокатов все реже появлялись улыбки, и все чаще — выражение недоумения, и только прокурор Богданов, хоть и переминался с ноги на ногу из-за долгого стояния, но периодически смотрел в зал и на подсудимых с выражением торжества. 

У Навального сел телефон, и ободрить своих сторонников в твиттере он уже не мог. С улицы, где находились десятки сторонников подсудимых, стали приходить сообщения о прибытии то автозаков с ОМОНом, то «Газели» ФСИН. Стало понятно, что приговор не только обвинительный, но речь скорее всего пойдет о реальном сроке. 

«Навальный — организатор преступления, — читал Блинов, — Офицеров — пособник преступления…. Суд не верит доводам, что сделка между ВЛК и «Кировлесом» была гражданско-правовой. Налицо все признаки инкриминируемого преступления…» В сообщениях от следящих за процессом появлялось все больше нецензурных слов. В зале становилось еще более душно — а может это только казалось — и еще хуже слышно говорящего. Люди с задних скамеек потянулись через проход ближе к судье, пытаясь ловить каждое его слово, но улавливая в лучшем случае одно из трех. 

Наконец Блинов подошел к завершающей части приговора. Суд признал виновными и приговорил… В этот момент защелкали затворы фотокамер, и Блинова перестали слышать совсем. Сзади переспрашивали тех, кто впереди: «Сколько? Сколько дали?» Кто-то произнес слово «условно», и на несколько секунд окружающие поверили, что срок условный, хотя, как вскоре выяснилось, судья имел в виду, что никаких причин давать условно он не видит. 

И только когда из боковой двери в зал быстро и почти бесшумно вошли несколько человек конвоя и встали, отделив осужденных от публики, стало понятно: сейчас возьмут под стражу. “Навального приговорить к пяти годам”, — зачитывал судья, и конвоиры смыкали ряды вокруг осужденных. Навальный обернулся, чтобы передать жене телефон и часы — он выглядел бледным и немного ошарашенным. 

Еще какое-то время была неразбериха насчет того, сколько лет получил Офицеров: не все услышали “четыре года”, и часть присутствующих с задних скамеек какое-то время говорили про три. Закончив читать, судья Блинов буквально выбежал из зала, даже не спросив, как полагается, у подсудимых, понятен ли им приговор. 

В гуле голосов — переспрашивающих, уточняющих, выражающих ужас и отчаяние, передающих новости в прямой эфир — послышалось громкое: “Пропустите родителей!” — и толпа расступилась. Приставы не возражали, чтобы подсудимые обнялись с родными: Алексей поцеловал мать и жену, пожал руку отцу. Лидия Офицерова обняла Петра, после чего села на корточки и заплакала. Она до последнего не хотела верить в то, что ее мужу грозит реальный срок. Сам Офицеров, кажется, был готов: рядом с ним лежала подготовленная папка с документами, фамилией и годом рождения. А за час до взятия под стражу он написал в Facebook: «Ко мне много людей прямо сейчас добавляется в друзья. Мне не жалко, но есть возможность дружбы в 1,5 часа, уж извините если что». 

Прощание Офицеровых 

Через несколько часов после того, как осужденных выведут из зала в наручниках, депутат Госдумы Дмитрий Гудков навестит их в СИЗО и напишет в твиттере: «Итак: Навальный в хорошем настроении. Просил всех сохранять бодрость духа, призывает выйти на Манежку, продолжать сопротивление и помочь...» Ольга Романова объявит номер «Яндекс-кошелька» Лиды Офицеровой — и в интернете начнется сбор средств на помощь семье с пятью детьми. 

Несколько десятков активистов в сопровождении журналистов пройдутся по улицам Кирова к первому СИЗО, скандируя: “Путин — вор”, “Не забудем, не простим”, узнают, что осужденных увезли во второе СИЗО, и двинутся туда. По пути полицейские задержат двух человек, но вскоре отпустят. 

Ближе к вечеру, когда на Манежной площади в Москве уже начнутся задержания участников многотысячной стихийной акции в поддержку Навального, придет удивительная и чуть ли не единственная за этот день позитивная новость: областная прокуратура оспорила решение судьи Блинова о взятии Алексея Навального и Петра Офицерова под стражу в зале суда. Прокуроратура полагает, что арест был незаконным, поскольку обвинительный приговор еще не вступил в силу, и настаивает на сохранении прежней меры пресечения в виде подписки о невыезде. Рассмотрение апелляции в Кировском областном суде назначено на 10:00 19 июля. 

А еще через день или два судье Блинову, возможно, позвонит его бывший коллега по суду в Куменах судья Юрий Бушуев, с которым корреспонденты The New Times беседовали накануне оглашения приговора. Он пригласит его куда-нибудь и спросит, как все было на самом деле. И, возможно, тот ему все расскажет, но этот рассказ судья Бушуев, если верить его словам, собирается сохранить в тайне.