На саммите в Питтсбурге много говорилось о том, что из США и ведущих европейских стран поступает все больше позитивных данных, сигнализирующих о конце глобального экономического спада. Мир наконец может вздохнуть с облегчением?
В том, что спад окончательно преодолен, абсолютной уверенности нет. Многое зависит от экономической политики ведущих государств. Хочется надеяться, что правительства не совершат очередных ошибок, которые бы затруднили подъем из глубин кризиса. В этой связи очень важны две вещи. Во-первых, надо избежать протекционизма: не возводить торговые барьеры между странами, а, напротив, продолжить либерализацию мировой торговли. Во-вторых, нужно, чтобы самые крупные страны Запада решали проблему возросшего общественного долга (суверенного и корпоративного) не через повышение налогов.
Естественные силы
Члены G20 в коммюнике по итогам встречи высказались в том духе, что вмешательство государств в экономическую жизнь в ходе нынешнего кризиса было оправданным и полезным. Судя по всему, вы не разделяете эту точку зрения.
В механизм рыночной экономики встроены естественные силы оживления. Например, в период экономического спада уменьшаются цены на некоторые виды товаров. Но начиная с какого-то момента их падение становится поводом для увеличения числа покупок, то есть растет спрос. Важно, чтобы вмешательство государства в экономику не сковывало естественные силы оживления. Другими словами, если государство не совершает каких-то больших ошибок в политике, то можно рассчитывать, что оживление продолжится и ситуация будет стабилизироваться.
По-вашему, правительства не должны были вмешиваться в экономическую жизнь в разгар кризиса?
Вмешательство вмешательству рознь. У меня не вызывает возражений деятельность центральных банков, которые увеличивали ликвидность в финансовом секторе, чтобы избежать банковского коллапса. Зато большие возражения вызывает способ, которым многие правительства проводили спасательные операции в отношении частных финансовых институтов. Когда у банков возникает убеждение, что они всегда могут рассчитывать на спасение, получая от властей деньги по низким ставкам, это ведет к появлению в экономике порочного круга.
Какие же центральные банки должны предпринять шаги сегодня?
Центробанки, вмешиваясь в экономическую жизнь, создали дополнительную денежную массу. А теперь задача состоит в том, чтобы этот денежный «навес» не навредил экономике. И тут должно проявиться мастерство финансового управления со стороны Центробанков. Если начать стерилизацию избыточной денежной массы слишком рано, это навредит начавшемуся оживлению экономики. А если слишком поздно — приведет к росту инфляции. Чтобы пройти между этими Сциллой и Харибдой, требуется настоящее чутье денежных властей, математическими формулами проблему не решить.
Лидеры «Большой двадцатки» в Питтсбурге решили, что $10 трлн на борьбу с кризисом
недостаточно
В начале кризиса много говорилось о том, что должна подвергнуться изменениям мировая финансовая архитектура. Сейчас лидеры ведущих стран предпочитают об этом не вспоминать. Почему?
Потому что главные решения принимаются не международными финансовыми организациями, как бы много они о себе ни воображали. Ключевые решения принимают правительства ведущих государств. И нынешний кризис порожден не какой-то имманентной слабостью капитализма, а серьезными ошибками в экономической политике государств, особенно крупных — Соединенных Штатов, Западной Европы, России...
Искусственное оживление
Вы упомянули Россию. Известно, что вы бываете в нашей стране и дружите с российскими экономистами-либералами, в частности с Егором Гайдаром. В курсе ли вы того, что происходит с российской экономикой?
В какой мере страны почувствовали удар кризисной волны зависело и от того, насколько велики были ранее их экономические проблемы. В российской экономике и перед кризисом хватало слабых мест, которые не преминули потом сказаться. Во-первых, как мы знаем, Россия сильно зависит от экспорта нефти и газа. Когда в мировой экономике наблюдается подъем, цены на эти ресурсы растут, и в российской экономике все складывается наилучшим образом. Когда же цены на нефть падают, то ситуация сразу ухудшается. Поэтому некоторые из моих российских друзей утверждают, что высокая цена на нефть — беда для России: нет никаких стимулов для реформ, потому что и так много денег. В этом тезисе что-то есть! Во-вторых, очень высокими темпами росли кредиты корпораций. Конечно, это способствовало оживлению экономики, но я бы назвал такое оживление искусственным. Что и показал кризис: ваша экономика сразу упала очень глубоко и больно.
Насколько влияние кризиса на российскую экономику уникально или мы повторяем опыт других стран?
Экономики разных государств сильно отличаются друг от друга, чтобы проводить прямые параллели. Однако практически все страны, которые перед кризисом пережили заметное оживление, затем экономически очень сильно упали. Судите сами: в Испании и Ирландии был строительный бум, стремительно росли жилищные кредиты. В странах Балтии слишком быстро росли бюджетные расходы, а также объемы кредитов. Именно эти страны затем пережили самое глубокое падение своих экономик.
Потому что главные решения принимаются не международными финансовыми организациями, как бы много они о себе ни воображали. Ключевые решения принимают правительства ведущих государств. И нынешний кризис порожден не какой-то имманентной слабостью капитализма, а серьезными ошибками в экономической политике государств, особенно крупных — Соединенных Штатов, Западной Европы, России...
Искусственное оживление
Вы упомянули Россию. Известно, что вы бываете в нашей стране и дружите с российскими экономистами-либералами, в частности с Егором Гайдаром. В курсе ли вы того, что происходит с российской экономикой?
В какой мере страны почувствовали удар кризисной волны зависело и от того, насколько велики были ранее их экономические проблемы. В российской экономике и перед кризисом хватало слабых мест, которые не преминули потом сказаться. Во-первых, как мы знаем, Россия сильно зависит от экспорта нефти и газа. Когда в мировой экономике наблюдается подъем, цены на эти ресурсы растут, и в российской экономике все складывается наилучшим образом. Когда же цены на нефть падают, то ситуация сразу ухудшается. Поэтому некоторые из моих российских друзей утверждают, что высокая цена на нефть — беда для России: нет никаких стимулов для реформ, потому что и так много денег. В этом тезисе что-то есть! Во-вторых, очень высокими темпами росли кредиты корпораций. Конечно, это способствовало оживлению экономики, но я бы назвал такое оживление искусственным. Что и показал кризис: ваша экономика сразу упала очень глубоко и больно.
Насколько влияние кризиса на российскую экономику уникально или мы повторяем опыт других стран?
Экономики разных государств сильно отличаются друг от друга, чтобы проводить прямые параллели. Однако практически все страны, которые перед кризисом пережили заметное оживление, затем экономически очень сильно упали. Судите сами: в Испании и Ирландии был строительный бум, стремительно росли жилищные кредиты. В странах Балтии слишком быстро росли бюджетные расходы, а также объемы кредитов. Именно эти страны затем пережили самое глубокое падение своих экономик.
В России начало кризиса ознаменовалось резким ослаблением национальной валюты. Сейчас в стране дискутируют о возможности новой девальвации...
Думаю, что Россия стоит перед более существенной проблемой, нежели девальвация, а именно — выбором денежно-курсовой системы. У России смешанная система, эклектичная, которая обычно не выдерживает испытания на долгую перспективу. Между тем сейчас в мире преобладают две системы. Либо страна связывает накрепко свою денежную систему с какой-то из мировых валют, либо выбирает систему плавающего курса. Думаю, что такой большой стране, как Россия, больше подходит вторая система. Кстати, она действует и у нас, в Польше.
Думаю, что Россия стоит перед более существенной проблемой, нежели девальвация, а именно — выбором денежно-курсовой системы. У России смешанная система, эклектичная, которая обычно не выдерживает испытания на долгую перспективу. Между тем сейчас в мире преобладают две системы. Либо страна связывает накрепко свою денежную систему с какой-то из мировых валют, либо выбирает систему плавающего курса. Думаю, что такой большой стране, как Россия, больше подходит вторая система. Кстати, она действует и у нас, в Польше.
Но денежные власти России утверждают, что у нас именно плавающий курс...
В этом случае курс валюты не определяется Центробанком напрямую, а только колеблется в зависимости от рыночных сил. В то же время Центральный банк имеет конкретную цель своей денежно-кредитной политики, которая публично объявлена. Эта цель определяется конкретными данными инфляции. Скажем, цель польского Центробанка — не допустить роста инфляции выше 2,5% в год. Именно этому подчинена вся денежная политика польского ЦБ. Точно такая же система в Чехии, Венгрии, в зоне евро. Евро плавно колеблется по отношению и к доллару, и к иене. Российские же денежные власти к такой определенности не пришли до сих пор. С помощью манипуляции валютным курсом российский ЦБ решает абсолютно разные задачи в разное время. Кризис показал: серьезным заданием для России является реформа всей курсовой системы и связанной с ней денежной политики.
В этом случае курс валюты не определяется Центробанком напрямую, а только колеблется в зависимости от рыночных сил. В то же время Центральный банк имеет конкретную цель своей денежно-кредитной политики, которая публично объявлена. Эта цель определяется конкретными данными инфляции. Скажем, цель польского Центробанка — не допустить роста инфляции выше 2,5% в год. Именно этому подчинена вся денежная политика польского ЦБ. Точно такая же система в Чехии, Венгрии, в зоне евро. Евро плавно колеблется по отношению и к доллару, и к иене. Российские же денежные власти к такой определенности не пришли до сих пор. С помощью манипуляции валютным курсом российский ЦБ решает абсолютно разные задачи в разное время. Кризис показал: серьезным заданием для России является реформа всей курсовой системы и связанной с ней денежной политики.
Следите за инвесторами
В России некоторые полагают, что кризис закончится, когда стабильно высокими станут цены на нефть. А что следует считать концом кризиса в мировом масштабе?
В глобальном масштабе я бы предложил смотреть на то, как меняются объемы частных инвестиций. Что бы там ни говорили, частные инвесторы лучше всех оценивают будущие экономические риски. Если размеры частных инвестиций в экономику растут — это верный признак того, что оценка ее перспектив повышается. А государственные инвесторы зачастую плохо считают, кроме того, они порой вынуждены играть на публику, чтобы набрать политические очки. Что же касается веры некоторых экспертов в высокие цены на нефть, то я бы не обольщался на этот счет. Ни одна страна, которая в большой степени зависит от экспорта и цены одного вида сырья, не чувствует себя уверенно. Как раз наоборот: успешность российской экономики будет зависеть от того, какими темпами будут развиваться другие, несырьевые секторы.
Об этом говорят многие, начиная с российского президента. Но в реальности наша экономика сразу начинает «дышать», как только вырастают цены на нефть, и «задыхаться», если они падают...
И все же имеется мировой опыт. Исторически в экономике ряда стран, например, Канады или Австралии, экспорт сырья играл большую роль. Но успех их развития, особенно во второй половине ХХ века, был предопределен тем, что они активно развивали другие отрасли экономики. Сегодня эти страны — полноправные члены «Большой семерки», и никто не ассоциирует их экономическую мощь с поставками сырья. Мне кажется, это неплохой пример для России.
Лешек Бальцерович родился 19 января 1947 года. С отличием окончил факультет внешней торговли Главной школы планирования и статистики в Варшаве, продолжил обучение в Джонсоновском университете Нью-Йорка. Работал в научных институтах Польши и международных финансовых организациях. В 90-х годах — вице-премьер и министр финансов в трех кабинетах министров Польши. Получил всемирную известность как создатель успешной концепции рыночной трансформации польской экономики, впоследствии названной «план Бальцеровича». Возглавлял либеральную партию «Союз свободы». В 2001–2007 гг. — председатель Национального банка Польши. Профессор, заведующий кафедрой международных сравнительных исследований самого крупного экономического вуза в Польше — Главной торговой школы в Варшаве. Женат, трое детей.
