Жутовскому — 75

Накануне 75-летнего юбилея художник Борис Жутовский открыл в галерее «Романовъ» выставку работ, созданных им за последние полвека. Все выставляются впервые — за исключением четырех, что были размещены на знаменитой выставке в Манеже 1962 года. Тех, что вызвали гнев Хрущева. Как говорит сам художник, генсек тогда дал ему вексель: «На меня орал глава государства — я должен был кем-то стать»

Вся эта история с Манежем мне уже осточертела. И неожиданно совершенно она как бы обрела новый контекст. Я, готовясь к выставке, вспомнил, что в лето 62-го года по заданию Белютина¹ мы сделали некоторое количество картинок. Когда нагрянула выставка в Манеже, мы выбрали наиболее спокойные. Нам казалось, что начальство может быть удовлетворено. Дураки, конечно… А потом от страха и досады на все происходящее я все эти картинки засунул в гараж. Лишь недавно вспомнил о том, что они там есть, и под кучей баллонов старых и ржавых канистр я нашел 11 картонов того времени, два из которых успел к выставке реставрировать.

После Манежа я два года был без работы. Правда, в издательстве сказали: Боба, делай книжки и выписывай деньги на приятелей, — но формально я не имел права работать. Потом, в октябре 1964-го, Никиту сняли, его «враги» были прощены, их оставили в покое — не более того. Первая выставка у меня состоялась, когда мне было 58 лет, — ничего этого нельзя было выставлять. Слава богу, не сажали.

Мне повезло: жена была хорошая. Она спрашивала: «Боба, сколько у нас денег на сберкнижке? » Если было прилично, она говорила: «Я работаю, я получаю зарплату, деньги у нас есть, значит, вот эти ближайшие полгода не делаешь книжки, а делаешь свои картинки».

Я не верю в то, что существует абстрактное искусство. Какой бы художник ни был, картина — это все равно ассоциативная реакция на видимое, проживаемое, чувствуемое или вспоминаемое. Другое дело, что она может не иметь аналогии по контуру, по цвету или по форме. У меня нет абстрактных картин, есть картинки, в которые я играю. Игра — очень важное дело. Например, одна из тем, которая для меня кажется важной, — это случайное и закономерное. Природа — это случайно. То, как золото и лак играют между собой, — явление природы, это они играют, не я. Или когда я делаю рельефы и они покрываются кракелюрами. Я знаю только одно: как я могу сварить «кашу» до такой степени, чтобы кракелюры были мелкие или крупные. Это единственное, чем я могу управлять. Все остальное — само по себе. Я прихожу наутро в мастерскую и смотрю, что и как треснуло. А дальше... Дальше я должен придумывать. Это все не на раз, не спонтанно. От начала до завершения картины проходит, наверное, не меньше полугода.

Ремесло не может быть торопливым. Процесс должен занимать ровно то время, которое он должен занимать. Да, мне для того, чтобы точно решить, куда и что положить, требуется гораздо меньше времени, чем когда-то. Но за этим-то стоят 50 лет ремесла! Самосовершенствование важней успеха, сто процентов. Только одержимость ремеслом есть качество существования человека на земле. Только постоянное стремление к самосовершенствованию через 20 лет превратит вас в неповторимого профессионала.