Парадоксы сетевых революций

5 декабря 2011 года. Чистые пруды

Как Владимир Путин и оппозиция провели свободное время в 2012 году

Что мы должны помнить о том событии, годовщину которого отмечаем, так это то, что оно было для всех полной неожиданностью.

Собственно, весь год и ушел на попытки эту неожиданность осмыслить, понять, что с ней делать. Одни (сами знаете кто) пытались представить ее как эксцесс и вернуть «реальность» к тем представлениям и порядкам, которые были до. Мол, все на месте: Путин популярен, за ним нефть, лояльность запуганных и прикормленных элит, верность свирепых силовиков. Другие, наоборот, пытались развить неожиданный успех массовых протестов, сделать их главным «опрокидывающим» фактором политического процесса, тараном. И те и другие не очень преуспели.

„

Путину не удалось сформулировать новую президентскую, лидерскую повестку. Он огрызался, пугал, летал со стерхами, боролся за рейтинг, демонстрировал самоуверенность, опять пугал, опять демонстрировал. Но это не очень работало. Дело в том, что Путин весь год стремился доказать, что эпоха не сменилась, что мы остаемся в 2000-х, но эта заветная, выстраданная им мысль как раз почти никому не оказалась интересна.

Путину, впрочем, многое удалось. Он сумел локализовать протест, ограничить его

 резервацией московских маршей и Координационного совета. И главное: сумел не допустить бунта в элитах. Но при этом, безусловно, не сумел решить главную задачу. Рейтинг, едва подняв голову после очередной телеканонады, уже на следующей неделе клюет носом. А лояльная Путину вертикально-бюрократическая армия (запуганная им) выглядит деморализованной. И ясно, что те самые люди, которые ежедневно сочиняют планы по нейтрализации оппозиции, приехав домой, кроют своих генералов хлеще, чем люди с площади. Их можно понять: теряющий поддержку «гарант стабильности» на глазах превращается для них в источник нестабильности более реальный, чем молодежь с плакатами.

Оппозиции тоже не удалось развить успехи прошлого декабря в победоносную атаку. Впрочем, разговоры о слабости оппозиции таят в себе двусмысленность. Для одних эти разговоры — выражение фрустрации по поводу неудавшейся революции, для других — удобная дверь (как говорили старинные дипломаты), за которой можно спрятать свою неготовность порвать с привычным меню путинских кнутов и пряников. Мол, если бы оппозиция была более солидной, то — конечно, а пока, извините, дел по горло, сами понимаете — контракты в Сочи…

Так называемая несостоятельность оппозиции — тоже прямое следствие неожиданности событий прошлого декабря. Ведь получается, что ее организационное ядро, каким мы видим его сегодня, не готовило внезапно взметнувшуюся волну, но скорее было вынесено на ее гребень. Это парадокс «сетевых революций»: социальные сети резко снижают издержки оппозиции на мобилизацию сторонников, но в результате она оказывается плохо структурированной, не имеющей внятной программы и организационного ядра в тот момент, когда люди уже вышли на площадь.

Вообще, ламентации по поводу слабой оппозиции, хотя и имеют под собой некоторую почву, выглядят отчасти так, как выглядел бы мужчина, которому говорят: «У вас дети сопливые и грязные, вытрите им нос» — а он, горестно на крошек взглянув, восклицает: «Да разве ж это дети!» Слабость оппозиции — это слабость нашей политики, нашего политического сообщества. И откуда же взяться ей сильной, если десять лет общество вытесняло политику из поля своего актуального интереса.

События годичной давности не были неудавшейся антипутинской революцией. Они были знаком смены эпох — окончания неполитической эпохи и начала политической. И скажем честно, если бы г-н Путин после декабрьских митингов бежал, переодевшись в женское платье, никто бы не знал, что с этим делать. Потому что свобода, в отличие от несвободы, это не состояние, а процесс. Который, как говорил Михаил Сергеевич Горбачев, «пошел».

Фотография: Василий Попов