Сергей Анатольевич, откуда взялась цифра $17,8 млрд, которые Россия собирается брать в долг? Это результат расчета или размер дыры в бюджете, которую нечем закрыть?
Я бы использовал термин не «дыра», а «бюджетный дефицит». Поскольку он уже образовался, правительство ищет источники его покрытия. В предстоящие три года одним из основных таких источников станут государственные внешние заимствования. Поэтому Минфин собирается предложить рынку облигации государственных внешних займов, рассчитанные на интерес международных инвесторов. Другой вопрос — в состоянии ли эти зарубежные инвесторы купить такой большой объем облигаций Российской Федерации? Здесь мы можем только строить прогнозы. Но вот авторитетный инвестиционный банк Credit Suisse изучил ситуацию на рынке внешних заимствований за 8 месяцев текущего года. Выяснилось, что почти два десятка развивающихся стран — таких как Бразилия, Польша, Индонезия, Турция, Словения — проводили вполне успешные размещения $1–1,5–2 млрд, причем некоторые страны неоднократно. Значит, много суверенных заемщиков с рейтингами кредитных агентств, сопоставимых с российскими, вернулись на рынки и успешно заимствуют. Следовательно, мы имеем все основания быть оптимистичными в своих ожиданиях.
Полезная кривая
Когда начнется размещение облигаций и с какой периодичностью мы собираемся выходить на рынок?
Даже для такого большого суверенного заемщика, как Россия, размещать единовременно объемы свыше $2 млрд, видимо, нецелесообразно. После столь долгого перерыва во внешних заимствованиях нам предстоит по существу заново выстроить кривую доходности финансовых инструментов. Мы с коллегами начиная с 2004 года отстаивали позицию, что суверенный заемщик должен присутствовать на рынке всегда, вне зависимости от того, благоприятная конъюнктура или нет, есть спрос на внешние займы или нет. Ведь осуществляя в «тучные годы» хотя бы один выпуск облигаций в год, мы получили бы весьма благоприятную кривую доходности. И сейчас, когда деньги действительно нужны, у России был бы шанс «разместиться» на гораздо лучших условиях. Но, к сожалению, в условиях финансового благополучия и бюджетного профицита прошлых лет наша позиция не была воспринята людьми, принимающими решения. И в следующем году мы будем заимствовать на условиях менее выгодных, чем потенциально возможно.
Какими именно могут оказаться эти условия?
Это всегда вопрос текущей конъюнктуры: в последние годы финансовые рынки и при экономическом подъеме, и при спаде отличались большой волатильностью. Но мы можем ориентироваться на ставки этого года тех стран, которые проводили заимствования и чьи кредитные рейтинги сопоставимы с нашим, — например, Колумбии или Бразилии. У них доходность по 10-летним бумагам — чуть меньше 6%. Если мы при 10-летнем займе в долларах США выйдем на уровень 5,875%, то это будет неплохой результат.
Деньги живые и мертвые
Россия отказалась от кредитов МВФ, которые мы могли получить на гораздо более выгодных условиях (см. подробнее The New Times № 32 от 14 сентября 2009 г.) На ваш взгляд, это оправданное решение?
Было бы очень странно, если бы я комментировал решения премьер-министра. Но мой опыт подсказывает, что суверенный заемщик, имеющий инвестиционные рейтинги, не использует кредиты международных финансовых институтов. Ведь такого рода кредиты всегда являются обусловленными, то есть связанными с выполнением определенных условий, которые ставит МВФ. Поэтому развитые страны предпочитают не связываться с этим видом заимствований. Когда страна привлекает ресурсы МВФ, она как бы расписывается перед всем миром в том, что испытывает серьезные финансовые трудности. Посылать такого рода сигнал в преддверии выхода России на рынки облигационных займов и возможного повышения нашего кредитного рейтинга я считаю неправильным. В конечном итоге негативный эффект от такого рода действий может обойтись стране дороже.
Совсем недавно Россия предоставила кредит Венесуэле, по слухам — $30 млрд. То есть мы, с одной стороны, скребем по сусекам на внешних рынках, а с другой — раздаем гораздо большие суммы?
Я не готов комментировать приведенные вами цифры: по моим данным, размер кредита был $2–2,5 млрд. Но главное не в цифрах, а в том, что речь идет, по существу, о разных финансовых конструкциях. Когда мы выходим на рынки и продаем наши облигации, то получаем живые деньги, которые поступят на счет Федерального казначейства в Центральном банке. При предоставлении кредитов зарубежным заемщикам чаще всего речь идет о связанных кредитах. Наш заемщик — будь то Венесуэла, Куба или кто-то еще — никаких живых денег не увидит. Он на указанную сумму получит российскую продукцию. Контракты фиксируют цену товара в иностранной валюте, поэтому формально кредит предоставляется в иностранной валюте. Фактически же предприятие-экспортер получает деньги из федерального бюджета в рублях, и они из страны как таковые никуда не уходят. Идет загрузка мощностей, создание рабочих мест, развитие технологической базы. Поэтому нет смысла противопоставлять наш облигационный заем венесуэльскому кредиту — это финансовые потоки различных уровней.
На поляне с «Газпромом»
Россия входила в кризис, обремененная очень большими долгами частных компаний — около $500 млрд. Какова сейчас ситуация?
Я в Минфине много раз ставил вопрос о том, что наращивание корпоративного долга — это тревожная тенденция. В то же время по международным коэффициентам, характеризующим долговую устойчивость страны (отношение суверенного и корпоративного долга к ВВП страны), мы никогда не выходили за допустимую границу. И сейчас эти коэффициенты сработали — никакой особой катастрофы, связанной с большими внешними долгами компаний, не случилось. Более того: после того как правительство приняло решение через ВЭБ обеспечить рефинансирование внешнего корпоративного долга крупных российских заемщиков, лишь пятая часть выделенных ресурсов была использована. Корпорациям были поставлены достаточно жесткие финансовые условия, поэтому они предпочли самостоятельно заниматься рефинансированием своих долгов и достижением договоренностей с кредиторами. Тем не менее в фанфары трубить рано: проблема никуда не делась, она даже приобрела новую грань.
Какую именно?
Россия, как суверенный крупный заемщик, может столкнуться на рынке с очень крупными корпоративными заемщиками, например, «Газпромом» или «Роснефтью». То есть может сложиться ситуация, что мы в одном месте в одно время будем пытаться брать с рынка сопоставимые по суммам, срокам и прочим параметрам кредиты, конкурируя друг с другом. В этой связи, естественно, требуется определенная координация действий. Думаю, что Минфин имеет право знать кредитные планы крупнейших корпораций, а они — наши.
До нуля недалеко
Что будет с Резервным фондом? Одни эксперты говорят, что он закончится в 2010-м, другие — что раньше, третьи — что дорогая нефть его наполнит?
Министр Алексей Кудрин заявил, что средства фонда будут полностью потрачены к концу 2010 года. Коллеги из международного департамента Минфина, в частности, заместитель его руководителя Петр Казакевич, подтверждают такую оценку. Это связано с прогнозом исполнения федерального бюджета. Полностью покрыть дефицит за счет заимствований — внутренних и внешних — мы не можем. Принятые социальные обязательства правительство намерено достаточно жестко выполнять, что предопределяет судьбу Резервного фонда. Но Резервный фонд ведь и создавался как «загашник» на черный день. Все понимают, что кризис и есть тот самый день.
А что делать, если бюджетный дефицит будет и в 2011 году, а Резервного фонда уже не останется?
Будем надеяться, что за следующий год Россия накачает мускулатуру как международный суверенный заемщик, тогда мы с большей гибкостью и оперативностью сможем осуществлять заимствования. По крайней мере, планы по внешним займам на ближайшие три года большие — каждый год привлекать по $18–19 млрд. С другой стороны, по мере выхода глобальной экономики из кризиса будут расти объемы производства, а значит, и масса прибыли, получаемая предприятиями. Соответственно, будет увеличиваться и налоговая составляющая доходной части бюджета. Дело же не только в цене на нефть (хоть это и важный источник пополнения доходов казны), но и в объемах производства как такового.
В ожидании вердикта
Мы с вами беседуем в здании Минфина в кабинете с надписью «заместитель министра Сергей Сторчак». Здесь государственный флаг и портрет президента Медведева. Ваш статус остался таким же, каким он был до возбуждения против вас уголовного дела?
Согласно решению министра финансов, я нахожусь в отпуске без сохранения содержания на период, пока идет разбирательство. Оно до сих пор продолжается — соответственно, продолжается и мой отпуск. Де-юре я остаюсь заместителем министра. Но де-факто те функции, которые я исполнял ранее, возложены на моего коллегу — заместителя министра Дмитрия Панкина. В этот кабинет я приезжаю не так уж часто, главным образом чтобы поддерживать себя в рабочей форме. Иногда я выступаю в своеобразной роли консультанта. Например, накануне Алексей Кудрин прислал мне бумагу с просьбой высказать свои соображения: что может предложить Минфин в развитие предложений, сформулированных в статье президента «Россия, вперед!»
Ваш адвокат обратился с ходатайством в Генпрокуратуру о прекращении вашего уголовного дела. Каковы перспективы такого исхода?
Мне не хотелось бы углубляться в эту тему. В настоящий момент мы знакомимся с материалами дела. Могу добавить только, пользуясь дипломатической терминологией, к которой я привык за годы ведения международных переговоров, что позиции сторон — обвинения и защиты — за последний год не сблизились и остаются прежними.
Сергей Сторчак — заместитель министра финансов РФ с октября 2005 года. С 1998-го по 2004‑й — зампредседателя ВЭБ. С 2004-го по 2005-й — директор департамента международных финансовых отношений, государственного долга и государственных финансовых активов Минфина. 16 ноября 2007 года по решению Басманного суда взят под стражу по обвинению в покушении на хищение денежных средств в размере $43 млн из госбюджета РФ. 21 октября 2008 года выпущен под подписку о невыезде. Автор книги «Условные обязательства» (2009), которая была написана за время нахождения в СИЗО.
