«Путину больше не подам руки»

Буфет для сотрудников РАМТа заполнен средневековыми посетителями. Это не успевшие переодеть костюмы актеры, забежавшие сюда в перерыве между репетициями. Прихрамывая, входит красивая девушка c каштановыми волосами. Это Александра Розовская. На субботнем спектакле «Алые паруса» она порвала связку на ноге: бинт, лидокаин — и репетиции с полудня, вечером — спектакли. Саша почти всегда играет главных героинь: Ассоль, Золушку, Дульсинею в «Дон Кихоте». «Много интересной работы, — Саша стучит по столу. — Как бы не сглазить».

Мюзикл «Норд-Ост» был для Розовской первым серьезным спектаклем. Ей было 13, когда она спела «Как много девушек хороших» и прошла кастинг. И 14, когда случилась та самая постановка мюзикла.

В момент захвата здания террористами Саша находилась в репетиционном зале. К годовщине премьеры «Норд-Оста» труппа готовила концертную программу «Мировые мюзиклы в гостях у Норд-Оста»**Позже концерт переименовали в «Норд-Ост, мы с тобой!». Во время репетиции вошел человек в камуфляже с автоматом в руках. Он приказал всем выйти из репетиционного зала. Сначала дети подумали, что это розыгрыш, и засмеялись, но когда увидели, что спектакль остановлен и люди вокруг в панике, поняли, что это не шутка.

Из всех переговорщиков, прошедших в здание театра, Саша видела только Леонида Рошаля, который вывел с собой несколько детей младше 13 лет. Остальных не выпускали. «Нам объяснили, что в Чечне дети нашего возраста уже воюют и мы — полноценные бойцы», — рассказывает Саша.

Каждый раз, когда кого-то выводили, у детей появлялась надежда, что в следующий раз заберут их. Ребятам приказали позвонить родителям, чтобы те устроили на Красной площади митинг с требованием вывести войска из Чечни. Отец Саши — художественный руководитель театра «У Никитских ворот» Марк Розовский рассказал The New Times, что c самого утра пришел на Красную площадь, но увидел, что она перегорожена. Перед кордоном Марк Григорьевич увидел своих друзей и коллег — Александра Гельмана, Юрия Ряшенцева, Михаила Козакова, Владимира Долинского. Солдаты ответили, что пропустят людей, если народу соберется много и митинг санкционируют. Тогда Марк Розовский через эфир «Эха Москвы» позвал москвичей их поддержать. Но митинг все равно не согласовали. После этого люди, пришедшие на митинг, решили поднять плакаты прямо за кордоном на Васильевском спуске. «Мне запомнился один улыбчивый миллиционер, который ходил в толпе и аккуратно переписывал в блокнот с плакатов все тексты и лозунги», — говорит Розовский. Детей все равно не освободили. Марка Розовского возмущает, что до сих пор никто не понес ответственности за террористический акт.

Все трое суток ребята спали, подложив под голову сиденья, сорванные с кресел. «Нам казалось, что, если ими накрыться, это спасет от бомбы». Педагоги писали им молитвы, чтобы их могли читать те, кто не помнит слов. «Я не знаю, как рассказать, что там происходило», — говорит Саша.

Когда в зал пустили газ, дети стали разрывать сценические костюмы, которыми они укрывались от холода, и смачивать их водой, чтобы дышать cквозь мокрую ткань, прикладывая ее к лицу. Александра вспоминает, как одна из шахидок попросила дать мокрую тряпку и ей. «Есть версия, на нас ставили опыты с этим газом, который якобы не был виден и не чувствовался. Виделся и чувствовался. Там даже не все уснули».

После теракта Александра в театре не выступала и быть актрисой не собиралась. В 2004-м, еще школьницей, она ходила на курсы журналистики при МГУ и писала в «Огонек». А потом все опять измени-

лось: «Я была почти уже зачислена на журфак, но сходила на спектакль Петра Фоменко «Безумная из Шайо». Тогда я поняла, что театр — это то, чем я хочу заниматься. Все вокруг говорили, что я сошла с ума, туда поступить невозможно. Но мне было важно доказать самой себе, что я смогу».

Саша Розовская прошла конкурс, в котором на одно место претендовали 1100 человек, и окончила ГИТИС с красным дипломом. Работу в РАМТе считает удачей: «Здесь понимающие и помогающие коллеги, атмосфера любви».

Но вот по театральному радио звучит приглашение продолжить репетицию, актеры в буфете неторопливо начинают собираться, и мы поднимаемся в гримерку. У 24-летней актрисы Розовской все по-взрослому: букеты цветов, самодельная кукла Ассоль, которую какой-то поклонник оставил на проходной. И рядом, на столе, — фотографии погибших на Дубровке: подруги Кристины и двоюродного брата Арсения. «Это мои ангелы-хранители», — произносит Саша, и лицо ее приобретает детское и растерянное выражение. Ей снова 14 лет.

Это чудо и большая удача. И раз я выжила — значит, нужно воспользоваться возможностью жить, а не проживать. Мы не чувствуем жизни, упускаем самое важное. Нельзя тратить жизнь на страхи, на скуку, на осторожничанье.

Мои героини, и Золушка, и Ассоль — это девочки, которые верят в «не должное случиться», несмотря ни на какие трудности. Чуда может и не произойти, но мы всегда должны жить с такой установкой, что оно случится. Верить — это невероятно сложно.

В финале «Алых парусов» Ассоль и Грей на сцене РАМТа не дотрагиваются друг до друга: «Так нужно, чтобы каждый увидел что-то для себя. Кто-то говорит, что потом будет хеппи-энд, а кто-то ждет кораблекрушения. После «Норд-Оста» я поняла, что времени у нас очень мало. Нужно уметь доставать себя из панических состояний, как барон Мюнхгаузен за волосы из болота.

На этом же «театральном» столике лежит сборник статей Анны Политковской «За что?» Розовская старается читать все, что пишут о теракте: «О «Норд-Осте» я вспоминаю несколько раз в день. Разве что через десять лет начинают забываться некоторые лица террористов. Время не лечит. Просто сейчас об этом легче говорить».

Саша не выносит звук отклеиваемого скотча: при них смертницы крепили им взрывчатку к поясу. Не может видеть женщин в парандже, хотя ненависти к чеченцам у нее нет. Не может оставаться спокойной, когда на нее в шутку или во время игры направляют бутафорский пистолет. Она помнит, как звучит автоматная очередь, которую выпустили в начале спецоперации. Некоторое время после теракта ей было тяжело входить внутрь зданий, и особенно — в Театр на Дубровке. Здесь она играла еще дважды. Переодеваться пришлось в той же гримерке. «Почему это случилось именно со мной? Понимаете, это же произошло со многими людьми. Я задаю себе другой вопрос: не почему, а что нужно делать, что поменять в себе, раз уж это случилось?»

После трагедии президент пригласил детей к себе на прием. Александра была тогда «не такой сознательной», не очень понимала, что происходит, и руку ему пожала: «Сейчас я бы этого уже не стала делать».

«Я помню, как на приеме президент рассказывал про то, как спецназовец «Альфы» обезвреживал смертницу, как он ворвался в зал и увидел, что в одной руке у смертницы — контакты от бомбы, а в другой — пистолет. Шахидка выстрелила и промахнулась, а боец выстрелил прямо в глаз и снес ей полголовы. Вот я помню, как Путин нам, детям, рассказывает это с горящими глазами, а я это выслушиваю, пью чай со сладостями и смотрю в позолоченную чашечку».

Саша предполагает, что таким образом президент хотел показать уровень профессионализма людей, проводивших спецоперацию. Но в профессионализме простых бойцов она и не сомневается: они с отцом до сих пор мечтают найти и поблагодарить того, кто вынес ее из зала.

„

Все трое суток ребята спали, подложив под голову сиденья, сорванные с кресел. «Нам казалось, что, если ими накрыться, это спасет от бомбы»

”

Вопросы у Саши исключительно к организаторам спасательной операции. Она начинает говорить, как усыпленные газом люди погибали, потому что у них западал язык, и когда их везли в машинах скорой помощи, не было никого, кто бы мог за ними проследить; один родитель вынул из черного мешка своего еще дышащего ребенка…

Прием у Путина и компенсация в 60 тыс. рублей после трагедии — это все участие государства в жизни

Александры Розовской после теракта. В суд ее семья не подавала. Ей до сих пор непонятно, какие последствия вызвал в организме газ. Так как состав его неизвестен, медики не проводят никаких профилактических процедур, а анализы крови у нее до сих пор бывают плохие. После укола антидота, который ей сделали в шею, Саша два месяца не могла повернуть голову.

Каждый год в конце октября Саше звонят журналисты. В этом году позвали на два федеральных канала. В одной передаче попросили, чтобы все бывшие заложники обнялись и «выдержали мхатовскую паузу».

«Это вообще что такое? — говорит Саша. — Я не хочу спекулировать на теме «Норд-Оста». Я бы пошла, если бы там нам ответили на вопрос, за что наградили чиновников, организовывавших спецоперацию. Но они же не расскажут».

Посреди разговора внешне совершенно спокойная и веселая Саша показывает свои мокрые ладони: «Я волнуюсь — раньше такого у меня никогда не было, мне сказали, что это от газа и должно пройти в 18 лет».

Актеры детской труппы, выжившие после «Норд-Оста», стали соседями по театрам. Они ходят к друг другу на премьеры. «Между нами — особенная связь. И когда мы сидим в большой компании, мы понимаем, что есть между нами то, чего никогда не сможем объяснить другим».

Розовская c ходу перечисляет всех товарищей поименно: Олег Савцов, Алиса Горшкова из МХАТа; Филипп Авдеев, Роман Шмаков из мастерской Кирилла Серебренникова; Максим Сальников, Даша Фомина, Аня Цуканова из Щукинского училища; Виталик Розенвассер, Миша Филиппов из ГИТИСа.

Играет Саша теперь и с некоторыми артистами из взрослой труппы «Норд-Оста», чем очень гордится. «Очень люблю Елену Казаринову, она мне помогала готовиться к поступлению в ГИТИС. В спектакле «Норд-Ост» она играла мою бабушку».

Каждый год в ночь с 25 на 26 октября, в ночь осуществления спасательной операции, Саше снится «Норд-Ост». Меняются детали, лица, но окончание сна — всегда плохое. Первые три года она просыпалась в страхе, последние шесть лет боится засыпать, только под утро может подремать немного. «Мне психолог сказала, что нужно попытаться представить тот же сон, только с хорошим концом, но пока не получается», — говорит Александра.

В конце разговора Саша добавляет: «Если нам это дано, мы должны это помнить. Легче ничего не знать, как будто все в порядке. Нам всегда кажется: от тебя ничего не зависит. А потом вдруг это касается лично тебя. Пожалуйста, запишите: я хочу быть жадной до жизни. Эти слова Окуджавы нам повторяет наш мастер Алексей Бородин: «Пусть я буду жадный — только не скупой».