Осень будет долгой

Большинство опрошенных The New Times аналитиков — политологов, экономистов, социологов — либо вовсе отказывались делать прогнозы даже на краткосрочную перспективу, либо осторожно отвечали, что в ближайшие месяцы серьезных политических изменений ждать не стоит. Некоторые, впрочем, делали оговорки: многое зависит от того, как пройдет митинг оппозиции, намеченный на 15 сентября.

Августовские опросы «Левада-Центра» показали, что рейтинг Владимира Путина вернулся на уровень декабря 2011-го (с 69% в мае упал до 63% в августе): симпатизируют ему не более 22%, и примерно столько же испытывают негативные чувства — в диапазоне от откровенного «отвращения» до «настороженности». «Вялая лояльность к Путину значительной части населения сохраняется — это 45–47%. А критические настроения растут, — сказал The New Times директор «Левада-Центра» Лев Гудков. — Но динамика свидетельствует о постепенной эрозии режима». По словам Гудкова, на отношение к Путину акции протестов повлияли лишь в крупных городах, в провинции же люди просто устают верить предвыборным обещаниям и теряют надежду на возвращение того роста благосостояния, который наблюдался в период с 2003 по 2007 год: «Говорить о слиянии социального недовольства и политического протеста в ближайшие месяцы не приходится. Ресурсы терпения и поддержки Путина достаточно велики. Люди будут терпеть до последнего. И тут важна не острота протестного недовольства, а его длительность, которая размывает состояние апатии».

Политологи, которых опросил The New Times, уверены, что те меры реагирования, которые были приняты властью в конце весны и летом, вероятно, будут иметь развитие. Но модных сейчас в интернете сравнений с Белоруссией эксперты избегают.

«Система сама вводит себя в предельно нестабильное состояние, — поясняет политолог Глеб Павловский свое нежелание говорить о ближайшем будущем. — Фактом, однако, является то, что сегодня практически никто во власти не решается даже приблизительно сказать, как будет выглядеть ее курс на ближайшие два месяца. Чего-то более странного у нас не было, наверное, с того времени, когда Ельцин лежал на операции осенью 1996 года».

По мнению Павловского, то, что нам довелось наблюдать летом, — это «демонстративно тиранические акты», и такая тенденция сохранится: «Взять, например, закон об НКО — он формально затрагивает не меньше миллиона человек в стране. Но при этом все понимают, что речь идет о том, чтобы унизительно преследовать десятка два человек. Серьезного политического смысла в этом нет никакого, но люди, которые это инициируют, видимо, думают, что принимают меры «чрезвычайного законодательства», призванного укрепить режим. Но чрезвычайное законодательство работает лишь в том случае, когда имеет некий элемент разума, а сейчас на поверхность выходят с совершенно безумными инициативами люди, которых обычно прячут, как говорится, пока дети не лягут спать».

Директор Межрегиональной электоральной сети поддержки, политолог Григорий Голосов называет всю летнюю кампанию власти «контрнаступлением»: «Это похоже на очень ранние фазы демократизаций в латиноамериканских странах 70–80-х годов, как успешных, так и не успешных. Исход не предрешен. Практика показала, что на любую либерализацию, на любой смягчающий шаг власти идут только под давлением. Поначалу власть испугалась, и был сделан ряд уступок вроде возвращения выборов губернаторов и либерализации избирательного законодательства. Как только давление ослабело, а это случилось весной, они взяли свое назад. Поэтому многое зависит от того, как пройдет митинг (оппозиции) 15 сентября».

С Голосовым согласен и профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, политолог Владимир Гельман. Пять месяцев назад он опубликовал в The New Times статью «Как умирают авторитарные режимы» (№ 10 от 19 марта 2012 года), где привел примеры демократизации авторитарных систем. По мнению Гельмана, варианты, которые он описал, по-прежнему возможны в долгосрочной перспективе (5–10 лет), но именно ближайшие месяцы дадут ответ на вопрос, какой именно путь будет избран, — это будет ясно и по тому, как будет развиваться протестное движение, и по тому, каковы будут результаты региональных и местных выборов осенью, где оппозиция намерена принимать активное участие: «Меры, которые власть предпринимает сейчас, направлены прежде всего на запугивание. При этом запугать стремятся даже не тех, кто выходит на митинги (они для власти, возможно, уже потеряны), а колеблющихся. Это контрнаступление власти, вероятно, будет продолжаться еще какое-то время. Если оно не даст результата и протесты не исчезнут, то возможен обратный процесс — в сторону смягчения режима».

Эксперты The New Times полагают, что во внимание нужно принимать и реакцию Запада на происходящее в России. По словам Глеба Павловского, ситуация в России наконец стала интересовать не только правящие элиты за границей, но и тех, кто эти элиты выбирает и переизбирает, о чем свидетельствует, к примеру, массовая поддержка Pussy Riot. Кроме того, нестабильность политической ситуации может повлиять на сознание иностранных инвесторов: «Возможно, они бы поняли массовые преследования оппозиции и, может быть, втайне даже поддержали бы их, потому что инвесторы в принципе не против авторитарных режимов, но только если эти авторитарные режимы предсказуемы. А тут происходит нечто мелкое и бессмысленное с политической точки зрения. Я думаю, в начале осени какие-то серьезные люди в верхах попытаются привести в чувство премьера и президента и настоять на минимальном сценарии демократизации, потому что риску подвергается экономическая база режима».

Впрочем, пока о действительно серьезных шагах со стороны западных стран говорить преждевременно. Директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин напомнил, что еще неизвестно, в каком виде будет принят тот же закон Магнитского: «Для Запада это скорее просто возможность отказывать во въезде, ссылаясь на закон. Вряд ли он будет касаться только России и вряд ли там будут указаны конкретные персоналии. Сейчас, на мой взгляд, реакция Запада довольно сдержанная: критикуют за точечные репрессии, жестокие и жесткие приговоры, но не более того».

По мнению же Владимира Гельмана, именно фактор Запада делает невозможным «белорусский вариант» развития ситуации: «Это тесно связано с таким явлением, которое Владислав Сурков назвал «оффшорной аристократией». В Белоруссии режим не зависит от проблем, связанных с легализацией капитала за границей. Перед нашей же властью стоит проблема соблюдения некоей видимости приличий. Белоруссии все равно, есть список Магнитского или нет. А у России ситуация другая».

Правда, еще около года назад Владимир Путин объявил «возвращение стратегических отраслей национальной экономики из оффшоров» приоритетной задачей. И если вспомнить о том, что управляющая активами Геннадия Тимченко швейцарская компания Ural Invest прошлым летом перевела свой офис в Москву, нацлидер был услышан и понят.

Но член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер считает, что такие случаи останутся единичными: «Когда идет давление со стороны Запада, при этом уже с чисто экономической, а не политической стороны, то ответов два: либо стать цивилизованной страной, либо вернуть все домой. Но, на мой взгляд, если наверху будут настаивать на втором варианте, возможен обратный эффект — люди начнут выводить свои капиталы из России гораздо интенсивнее, а если какие-то активы и вернутся, то я не уверен, что возникнут новые рабочие места — деньги скорее будут заморожены в какую-нибудь недвижимость. Инвестиционный климат сейчас слишком плох даже для наших привластных инвесторов».

«Архаичная и неэффективная система госуправления является основным источником рисков, — согласен с Гонтмахером проректор Российской экономической школы Константин Сонин. — Нам не угрожает никакая катастрофа, даже при (разумно) катастрофическом развитии событий «снаружи» (например, распаде еврозоны или резком замедлении роста в Китае). У правительства есть немалые возможности для бюджетного маневра и при необходимости для дополнительных заимствований. Другое дело, что система госуправления ухудшает перспективы роста в средне- и долгосрочной перспективе».

Таким образом, не катастрофа, не крах, а стагнация. Осень будет долгой.