Кодовый язык

«Мы знали, что все наши разговоры подслушивают и дома тоже слушают, поэтому по телефону ничего существенного не обсуждали, иногда специально говорили что-то якобы важное, чтобы сообщить дезинформацию.А действительно важные вещи писали на специальных досках, которые назывались «русско-русский разговорник», — вспоминает известный диссидент Владимир Буковский. Их еще называли «писалками», и в СССР они попадали из-за границы. На этих досках можно писать специальными палочками или просто ручками — все написанное потом легко стиралось. «Лучше было пользоваться такими досками, чем писать на бумаге, а потом бегать сжигать бумагу в туалете», — говорит Александр Подрабинек, отсидевший в советских лагерях по «антисоветской» статье.

«Конспираторы мы были фиговые, не приспособленные к этой закодированной жизни, — говорит известный антрополог Наталья Садомская, чей муж философ Борис Шрагин в 1968 году был уволен с работы за подписание писем в защиту Александра Гинзбурга и других политзэков. Придумывали кодовые слова и очень быстро их забывали. Вот хрестоматийная история: «Например, мы условились, что если кто-то прочитал самиздатскую книгу и надо ее передать другому, то я звоню и спрашиваю: «У тебя селедка на окне?» И это значило, что книжка прочитана и можно ее передать другому. Но люди забывали, что это конспирация, и вот, бывало, спросишь: «Селедка на окне?» А человек отвечает: «Я ее еще не прочитал…»

Или, например, другой типичный разговор: «Я вам на днях принесла пирог. Вы его съели?» Ответ: «Да, я его съела, дала поесть мужу, сейчас его мама доедает, а потом вам отдам».

Журналист Владимир Тольц говорит, что телефонная конспирация про пирожки и про другие угощения в разговорах о самиздате казалась многим наивной и легко угадываемой, поэтому названия книг кодировали и собеседник не всегда с ходу мог понять, что имеется в виду, но догадывался по интонации.

«Хронику текущих событий» (самиздатские сборники, где месяц за месяцем печаталась информация о репрессиях) называли «Повесть временных лет». «Архипелаг ГУЛАГ» называли то «Архипом», то «Острова», то «Учебником географии».

«Если по телефону сообщали об обыске, то говорили: «У такого-то сегодня были гости», — вспоминает Тольц. — Если нашли много «криминального», то говорили примерно так: «Были изумлены обилием угощений, всего не съели, но много унесли с собой». Это значило, что всей антисоветчины не нашли, но многое все же изъяли. Про допросы на Лубянке: «NN посетил «Детский мир». Понравилось. Во вторник снова пойдет».

Когда арестовали физика Андрея Твердохлебова, одного из основателей Комитета прав человека**В апреле 1976 г. осужден на 5 лет ссылки за распространение книг Сахарова и Солженицына., по телефону о его аресте сообщили кодированно: «Взяли черствые булки».

«Любого из вас, вне зависимости от того, как вы призовете людей собираться — в социальных сетях или разошлете информацию голубиной почтой, в листовках или с помощью агитаторов, если захотят признать организатором, оштрафуют или посадят. Это дикие формулировки вне правового поля», — говорит о новом законе о митингах Геннадий Гудков.

Политик уверен, что людей это не испугает, а лишь заставит прибегнуть ко всякого рода уловкам и ухищрениям. «Я, например, уже сегодня сказал, как буду «призывать» на митинг: «Я в три часа собираюсь прогуляться по Тверской, не ходите никто со мной, пожалуйста».

«Конечно, для всех будет понятно, что я на самом деле имею в виду, — смеется Геннадий Гудков. — Приходите на Тверскую поддержать меня! Не исключаю, что в суде эти слова могут быть оценены как завуалированный призыв к массовым беспорядкам и я буду признан их организатором со всеми вытекающими последствиями».