Квартира 109. Потоцкий Юрий Александрович, 54 года, Потоцкая Татьяна Викторовна, 40 лет, Капитанов Виталий Александрович, 19 лет, не найден». На стенде с надписью «Помним, скорбим», неровно выведенной красной гуашью, около 40 фамилий. Каждая сопровождена фотографией и краткой биографической справкой: «работал на заводе», «учила детей английскому языку», «была замечательной бабушкой, которую любил весь двор», и т.д. Это — самые «яркие» жертвы теракта, они погибли целыми семьями. Стенд «Помним, скорбим» установлен в холле школы № 1085, что в двухстах метрах от эпицентра взрыва. Соседствует он с большим объявлением: «Начинается набор школьников для поездки в Прагу на осенние каникулы». Школьники, однако, толкутся именно у траурного стенда, просят сфотографировать их на фоне изображения семьи Потоцких и корчат рожи в камеру оператора местного кабельного канала — тот терпеливо ждет окончания перемены, чтобы снять тех же Потоцких без помех. На вопрос: «Знаете ли вы, что здесь произошло десять лет назад?» — учащиеся отвечают почти хором: «Дом взорвали». Вопрос «Кто и зачем это сделал?» вызывает уже серьезные разночтения. 12-летний мальчишка в обтягивающей белой майке с надписью Gucci вполне серьезно сообщил, что «здесь взорвалась американская атомная бомба». Одетая по форме девочка его же возраста принялась рассказывать о том, что «протек газ, и очень много газа». Но были, конечно, и такие, которые прямо заявляли: «Виновные — террористы». Правда, кто это такие, откуда взялись, чего, собственно, хотели и поймали ли их — объяснить уже не мог никто.
«Кажется, они нам мстили»
С 9 утра из дверей школы строем периодически выходят старшеклассники и направляются к мемориалу-памятнику жертвам теракта. Почетный караул из двух человек, как объяснила девочка Юля из 9-го класса, меняется каждые пять минут — «иначе спина затекает». Юля тоже не может сказать, почему ей в последние теплые деньки приходится стоять по стойке смирно возле куска металла. Одна радость — на уроки не надо. «Я слышала — взорвали, но больше ничего не знаю, — она толкает в бок свою подругу. — Почему я все время отдуваюсь?! Ты отвечай!» Подруга Маша оказывается более политически подкованной: «Дом взорвали террористы. Кто это такие? Чеченцы. Это доказано. Я в интернете читала, что сразу после взрыва чечен позвонил и сказал: «Так вам, русским, и надо». — «А зачем они это сделали?» — «По-моему, они нам за что-то мстили. Не помню уже за что...» Со взрослыми ситуация обстоит не многим лучше. Слева от мемориала кучкуются мелкие служащие управы района «Печатники». Они уже заготовили «на вечер» несколько коробок свечей и три венка, пока спрятанных за толстой березой (помимо родственников жертв теракта ожидается приезд высоких гостей из мэрии). Один из венков почему-то не траурный, а вполне себе праздничный — цветов российского триколора. Диджей, ставящий на полную громкость «Реквием» Моцарта с казенного ноутбука, говорит, что «венки и диски с музыкой выдало начальство в управе, только вот про чай и кофе они забыли, а торчать тут всем до полуночи». В три часа дня на место трагедии приезжает замглавы управы госпожа Невская, как позже выяснится, только что переехавшая в Москву из Костромы. На новом посту она всего месяц, а потому, по словам одного из ее молодых подчиненных, «дама вообще не в курсе ничего, вчера весь день сидела в интернете, читала про взрыв и учила речь, так что брать у нее интервью совершенно бессмысленно». И действительно: каналу «Столица», как по заказу подъехавшему строго к появлению замглавы, Невская, запинаясь и краснея, сказала, что «на этом месте, конечно, случилась чудовищная трагедия, мы все скорбим, но Россию не удалось сбить с выбранного пути».
С Каширки на Гурьянова
Со стороны дороги к ограде мемориального комплекса подходит седой мужчина в расстегнутой рубахе, из-под которой виден крест. С ним женщина в солнцезащитных очках, которую он поддерживает обеими руками. К памятнику они даже не подходят, цветов и венков не кладут. Как только к ним устремляются корреспонденты The New Times, женщина тут же отходит в сторону, метров на двадцать, всячески показывая, что говорить не будет. Отдуваться за нее приходится мужчине. Он оказывается строителем Евгением, который осенью 99‑го работал на улице Гурьянова на стройке многоэтажки неподалеку от места взрыва. От Евгения сильно пахнет алкоголем, говорит он не очень связно, все время сбиваясь на плач. «Это все при мне случилось... Я в ночную работал... Сразу сюда прибежал... Ребят, я такого тут насмотрелся... Извините, не могу больше...» С начала дня Евгений оказывается дай бог десятым, кто пришел к мемориалу по зову сердца. Была еще учительница из школы возле метро «Печатники», потерявшая свою любимую ученицу, супружеская пара, у которой погибли друзья, и совсем старенькая бабушка с Шоссейной улицы, которая «слышала взрыв и ее аж подбросило». Взрыв и на самом деле был такой мощности, что в домах по всей улице вылетели стекла. На месте, где когда-то стояла стандартная для Москвы панельная девятиэтажка, сейчас целых четыре небоскреба — по меркам окраины, разумеется. Постояв возле подъезда дома номер 19 (он вымахал в 25 этажей), мы встречаем женщину, которая рассказывает, что из уцелевших жильцов никто здесь не живет. Большинство не захотело каждый день переживать ужас заново, хотя были и такие, для кого смена места жительства стала еще боїльшим стрессом. «Всех переселили в Марьино и на «Братиславскую», — рассказывает Нина Георгиевна. — А кто захотел вернуться обратно, когда построили новые дома, не смогли этого сделать. Им сказали: «Хотите здесь жить? Доплачивайте за метраж». Дома-то новые, квартиры намного больше, чем в том же Марьино. Заплатить никто не смог — деньги огромные...» Затем Нина Георгиевна рассказывает и вовсе удивительную историю: оказывается, в 1999 году она жила в доме № 9 по Каширскому шоссе — ровно через дорогу от того места, где спустя три дня после взрыва на Гурьянова взлетел на воздух еще один дом. «Я после этого три дня у себя в квартире всех кормила, — говорит она. — Ну так, по-простому — макароны, гречка, чай с булками. Там ведь в соседних от взорванного здания домах жить было нельзя: водопровод прорвало, стекла все выбиты, газа и света нет, стены того и гляди рухнут. Народ выгнали, а многим идти совершенно некуда. Я сутками у плиты стояла. А сюда мы с мужем переехали семь лет назад — с Каширки нас выселили. Поначалу было тяжело — мы фактически из одного кошмара попали в другой. Но потом ничего, привыкли. Раньше здесь много народу у подъезда толпилось, все расспрашивали, искали кого-то. Сейчас уже почти никто не приходит — ни к подъезду, ни к памятнику. Если хотите найти выживших, сходите лучше в храм-часовню, которую после теракта установили. Там пара старух иногда приходит, что здесь раньше жили».
Три дня рождения
В храме, с лицевой стороны которого мемориала не видно, стоит гробовая тишина — никого. Но в три часа дня на пороге появляются старик со старухой. Ставят свечи за упокой. Выясняется, что эта супружеская пара потеряла при взрыве всю семью: сына, невестку, ее мать и двух внуков. В квартире № 123 находились Рыхлецкая Любовь Николаевна — 74 года, Рыхлецкая Наталия Сергеевна — 47 лет, Боровский Владимир Леонидович — 44 года, Боровская Нина — 12 лет и Боровский Сергей — 6 лет. Сама квартира оказалась в эпицентре взрыва, так что тел так и не нашли. Людмиле Алексеевне Боровской, матери Володи, и ее мужу, ветерану Великой Отечественной войны, «повезло» — их в момент теракта дома не было: они переехали на другую квартиру, в Крылатское. Вся память, что осталась у них от целой семьи, — это часть ковра, сушившегося на балконе, его нашли висящим на дереве в ста метрах от Гурьянова, 19. «У Наташи, моей невестки, день рождения 10 сентября, — рассказывает Людмила Алексеевна, — у Сережи — тремя днями позже, а Наташина мать приехала погостить, потому что родилась 5-го. Мы всегда праздновали всей семьей три дня рождения подряд. Сережа к тому же только-только пошел в нулевой класс и очень ждал, когда мы с дедом приедем...» По словам Боровской-старшей, в доме № 19 на первом этаже долгое время находился магазин «Свет». Потом его закрыли, а на входе повесили объявление: «Помещение сдается в аренду». «Долго оно провисело, но за несколько дней до взрыва его вдруг сняли — туда заехали новые хозяева. Они ходили по квартирам и предлагали сахар в мешках, очень дешево. Наташа рассказывала — симпатичные такие ребята, славянской внешности. Два мешка она у них купила, поставила в коридоре, чтобы варенье на зиму сделать. Так и не открыла их. Я ей еще говорила: «Ты с ума сошла? Зачем тебе столько?» А она только бурчала в ответ: «Не пропадет...» Знаете, у меня отец, мать умерли, брат погиб сразу после войны — это больно, но это нормально. Но пережить сына и внуков... и даже не похоронить их... Я кое-как это вынесла, а дед не смог — у него через три дня инсульт случился. Он ведь не говорит ничего, не слышит, еле ходит. Хорошо хоть на горшок сам может сесть и меня узнает...»
В храме, с лицевой стороны которого мемориала не видно, стоит гробовая тишина — никого. Но в три часа дня на пороге появляются старик со старухой. Ставят свечи за упокой. Выясняется, что эта супружеская пара потеряла при взрыве всю семью: сына, невестку, ее мать и двух внуков. В квартире № 123 находились Рыхлецкая Любовь Николаевна — 74 года, Рыхлецкая Наталия Сергеевна — 47 лет, Боровский Владимир Леонидович — 44 года, Боровская Нина — 12 лет и Боровский Сергей — 6 лет. Сама квартира оказалась в эпицентре взрыва, так что тел так и не нашли. Людмиле Алексеевне Боровской, матери Володи, и ее мужу, ветерану Великой Отечественной войны, «повезло» — их в момент теракта дома не было: они переехали на другую квартиру, в Крылатское. Вся память, что осталась у них от целой семьи, — это часть ковра, сушившегося на балконе, его нашли висящим на дереве в ста метрах от Гурьянова, 19. «У Наташи, моей невестки, день рождения 10 сентября, — рассказывает Людмила Алексеевна, — у Сережи — тремя днями позже, а Наташина мать приехала погостить, потому что родилась 5-го. Мы всегда праздновали всей семьей три дня рождения подряд. Сережа к тому же только-только пошел в нулевой класс и очень ждал, когда мы с дедом приедем...» По словам Боровской-старшей, в доме № 19 на первом этаже долгое время находился магазин «Свет». Потом его закрыли, а на входе повесили объявление: «Помещение сдается в аренду». «Долго оно провисело, но за несколько дней до взрыва его вдруг сняли — туда заехали новые хозяева. Они ходили по квартирам и предлагали сахар в мешках, очень дешево. Наташа рассказывала — симпатичные такие ребята, славянской внешности. Два мешка она у них купила, поставила в коридоре, чтобы варенье на зиму сделать. Так и не открыла их. Я ей еще говорила: «Ты с ума сошла? Зачем тебе столько?» А она только бурчала в ответ: «Не пропадет...» Знаете, у меня отец, мать умерли, брат погиб сразу после войны — это больно, но это нормально. Но пережить сына и внуков... и даже не похоронить их... Я кое-как это вынесла, а дед не смог — у него через три дня инсульт случился. Он ведь не говорит ничего, не слышит, еле ходит. Хорошо хоть на горшок сам может сесть и меня узнает...»
«Приготовьтесь...»
В полночь 9 сентября, во время официальной траурной церемонии, на месте взрыва дома по улице Гурьянова Боровских не было. Была управа «Печатников» — уже в полном руководящем составе. Лужков отсутствовал, хотя был заявлен. Впрочем, чиновники справились и без него, вдохновенно произнеся речи о том, как «темные силы хотели воспрепятствовать рождению новой России». А рядом с мемориалом повесили инструкцию по противодействию террористам, второй пункт которой гласит: «Если вас захватили в заложники — приготовьтесь физически и морально к возможному суровому испытанию».
