Ночь с законом. С задержаниями моей дочери я уже свыкся (всякий россиянин, активно осуществляющий свои конституционные права, быстро становится правонарушителем). Впрочем, дочь брали и в Белоруссии, так что она и есть международная преступность. Вечерний звонок о том, что их с друзьями опять задержали, меня, конечно, огорчил, но процедуру я уже знал: повестка, «административка», штраф тысяча рублей. К ночи я ждал девушку домой
П ервую тревогу нагнала на меня Людмила Михайловна Алексеева: их могут запереть, сказала она. А опыт у Алексеевой такой, что не приведи господи. Я их правозащитного сленга еще не выучил и, помню, уточнил: что значит «запереть»? Да то и значит! Когда, позвонив уже ближе к часу ночи, дочь успела сказать, что у них забирают мобильные телефоны и таки «запирают», я позвонил Николаю Сванидзе (он был в курсе дела и сам предложил звонить в любое время, если что...) Я решил, что это, пожалуй, и есть «если что».
Закон судьи Радионовой
Правонарушение дочери и Ко состояло вот в чем. Судья Радионова потребовала от них покинуть зал открытого судебного заседания, где судили их товарища. Сделано сие было в жанре женского каприза: «Пока вы не уйдете, я не буду продолжать заседание». Дочь и Ко попытались вернуть судью в юридический жанр, предложив ей объявить процесс закрытым (на открытом они имели право находиться). Требование соблюдать закон и взъярило судью Радионову до такой степени, что она вызвала милицию. Четверку вывели не только из зала, но и заметно дальше (до «обезьянника» в УВД), а потом, из милицейского протокола, выяснилось, что они нецензурно бранились на заседании суда.
Рождение этой версии случайно застал адвокат — он своими ушами слышал, как судья Радионова согласовывала эту «нецензурную брань» по телефону. Абонент Радионовой мне не известен, но прокуратура легко могла бы это узнать — ну, если бы вдруг захотела. Ау, прокуратура, ты еще не захотела?
Перформанс с хаером
…Ночной приезд в Краснопресненский УВД члена Общественной палаты скорректировал жизнь вышеозначенного УВД довольно основательно. Менты начали вести себя так, как, по их представлениям, должны вести себя милиционеры. Это напоминало пьесу из французской жизни в исполнении крепостного театра графа Шереметьева.
А тут как раз, для красоты сюжета, привели снаружи двух пьяных парней: один был пьяный интеллигентный, зато другой — чистая картинка из советского «Крокодила»: в цепях, с хаером и растатуированный, в курточке на майку, по сезону. Этот второй с ходу начал нести ментов страшным адресным матом; не прошло и пяти минут, как каждый из работников УВД уже сходил на все буквы по пять раз. Ошарашенные менты, сглотнув, начали просить его ПО-ДО БРОМУ, но «хаер» только распалялся от безнаказанности, и менты впали в ступор: поступить ПО-ОБЫЧНО МУ при члене Общественной палаты они не могли, а как поступать по закону — не знали.
Это продолжалось минут двадцать: «хаер» громко честил ментов, а менты только косились в сторону Сванидзе тоскливыми глазами. Наконец, где-то там, внутри, созрело некое организационное решение, и пьяниц увели на перевоспитание куда-то в даль светлую, где нет членов Общественной палаты.
Процесс увода выглядел так: мент сделал деревянный театральный жест в сторону двери и громко сказал: «Пройдемте, господа!» (Тут самое время заметить, что над дверью УВД висела надпись Exit. То есть пьеса была из английской жизни...)
Несколько человек ушли, и мы остались в предбаннике отделения с двумя сумками теплых вещей на всю эту молодежную арестантскую артель, кое-какой едой, термосом чая и, вы будете смеяться, сухарями; остались в компании бригады нелегальных белорусов, чей хозяин уехал на каникулы в Италию, не сделав им вида на жительство…
«Не съем, так поднадкусаю»
Белорусы терпеливо сидели на полу вдоль стенки — в двух шагах от нас со Сванидзе и далеко за пределами трех часов, предусмотренных законом. За стеклом, в специальном помещении, моя международная рецидивистка изучала с адвокатом протоколы задержания. Было начало четвертого ночи… На одиннадцать утра у них был назначен суд.
В одиннадцать утра никакого суда не было, и в двенадцать не было, и в час тоже. Задержанных просто держали в камерах, ничего не объясняя ни им, ни адвокатам. И ни адвокат, ни подъехавший в УВД юрист из аппарата Уполномоченного по правам человека не могли сдвинуть с места это скрипучее колесо. По статье, которую выписала им щедрая Радионова, их можно было держать взаперти трое суток, и торопиться милиционерам было некуда.
Адвокат уехал писать жалобу на Петровку, 38, и вот тут задержанным велели собираться. Задержанные в суд без адвоката ехать не хотели, но колесо вдруг стремительно завертелось в обратную сторону: когда адвокат приехал с Петровки в суд, тот уже за- канчивался — всех отпускали под повестку!
А спустя несколько дней, на следующем суде, дело и вовсе вернули на доработку в УВД, что в переводе с юридического на русский означает его фактическое прекращение: власть огородами уходила от прямого позора…
Почему вечером их надо было «запирать» в камере на ночь, если наутро оказалось возможным отпустить под повестку? Загадка неразрешимая, если оставаться в рамках закона и в логике здравого смысла. Но всем же всё понятно, не так ли? Власть показала демократическим активистам, кто в доме хозяин: припугнула, нагадила в меру сил... «Не съем, так понадкусаю».
Дочь с ее товарищами «понадкусали», по здешним меркам, самую малость. Сергея Константинова надкусили посерьезнее, избив, посадив на несколько суток и снова избив. Главу «Обороны» Олега Козловского попросту похитили и засунули в воинскую часть…
Все это, заметьте, происходило и продолжает происходить в Москве, в поле зрения Уполномоченного по правам человека при Президенте РФ и Общественной палаты… Достаточно ли у вас фантазии, чтобы перенести действие — ну, скажем, в Уфу? В Элисту, Кемерово, Йошкар-Олу, не говоря уже об Ингушетии, не к ночи будь помянута? Вот все то же самое (протестный пикет, задержание, ночевка в отделении милиции, суд), но только без папы-ньюсмейкера, Владимира Лукина и Николая Сванидзе?
Страшно?
Мне тоже.
