Потом мама рассказывала, что к областному прокурору в Горно-Алтайск для разговора их пригласили еще в марте. Им предложили вернуться в Москву, но дать заверение в том, что впредь они не будут нарушать закон. Они отказались и поэтому еще несколько месяцев провели в ссылке, хотя потом их все равно отпустили. Они не могли себе позволить написать такую бумагу. Это означало, говорила мама, косвенно признать, что они нарушили закон, исповедуя свою веру. Ведь их — моих родителей Зою Крахмальникову и Феликса Светова — судили за веру. Не удивляйтесь: еще 25 лет назад издание текстов религиозного содержания, в самиздате, а тем более на Западе, считалось «антисоветской агитацией и пропагандой, осуществляемой в целях подрыва советской власти». Сегодня те тексты, которые мама печатала в сборниках «Надежда», свободно продают в церквях, и тем, кто родился в постсоветскую эпоху, и в голову не придет, что кого-то за издание подобных текстов сажали в тюрьму и признавали политическими заключенными.
Но вот парадокс: тогда, 25 лет назад, гораздо проще было понять и объяснить, почему того или иного арестованного называют политзэком. Все они являлись идеологическими врагами власти. Их сажали за взгляды, за убеждения.
„
Им предложили вернуться в Москву, но дать заверение в том, что впредь они не будут нарушать закон
”
Сегодня, когда мы обсуждаем список российских политзаключенных, который лидеры Болотной передали в администрацию президента, нам порой трудно понять, чем объединены все эти люди. Ведь среди них, пожалуй, за исключением нацболов, нет тех, чьи убеждения были бы идеологически чужды нынешней власти.
Тем не менее уверена: все они — «ученые-шпионы», «экстремисты», сотрудники опальной компании ЮКОС — политзаключенные. Почему?
Изменилась природа власти. Для нее теперь важнее выгода, нежели идеология. Все фигуранты списка политзэков сидят по заказным, сфабрикованным делам. И каждый раз в их осуждении был заинтересован кто-то из представителей власти. Или кто-то из структур, близких к власти. А поскольку независимого суда в России уже нет как минимум 12 лет, то судьи послушно выносят те решения, которые от них ожидают. И каждый раз в осуждении тех, кого мы называем политзаключенными, присутствует политическая составляющая. Возьмем самый очевидный для меня случай — дело чеченской девушки Зары Муртазалиевой. Я уже пять лет езжу к ней в колонию и абсолютно уверена: она невиновна. Муртазалиева осуждена на восемь с половиной лет за подготовку взрыва в торговом центре «Охотный Ряд». Никакого взрыва никогда не было. В чем же политическая составляющая ее дела? Пожалуйста: все последние годы ФСБ периодически отчитывалась за предотвращение терактов и поимку врагов. В 2004 году таким страшным врагом была назначена Муртазалиева. Без доказательств, с помощью фабрикаций и лжесвидетельств, полученных под давлением.
«В сентябре закончатся мои восемь с половиной лет. Восемь с половиной лет, вычеркнутых из жизни» — так с горечью сказала она мне на последнем нашем свидании в декабре 2011 года.
В 80-х, кажется, таких больших сроков политзэкам не давали. Похоже, по сравнению с путинскими временами те были «вегетарианскими».
Проспект Сахарова и Болотная требуют от властей немедленного освобождения политзаключенных. Освободить их совсем нетрудно. Но милосердной бывает лишь власть сильная. Слабая — жестока и недальновидна.
Tweet
