Предприниматель Алексей Козлов отсидел три года и два месяца. А должен был — пять. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ 20 сентября отменила приговор. В редакцию он пришел вместе с женой и автором The New Times Ольгой Романовой: рассказывал, как выжить в тюрьме и что должен знать каждый, кто живет, а значит, может сесть, в Отечестве
Верховный суд направил ваше дело на новое рассмотрение. У вас не возникло желание на всякий случай уехать подальше?
Нет. Есть желание наказать тех, кто меня посадил. И не столько заказчика этого дела, сколько следователей и судью, потому что они-то государственные служащие. Они должны бояться брать деньги, потому что сейчас был я, а завтра будет кто-то другой. В моем деле есть сфальсифицированные документы. Это можно доказать только при повторном рассмотрении. Верховный суд на той стадии, на которой находится дело, по закону не имеет права исследовать эти доказательства, это может сделать только суд первой инстанции. Или следователь, если дело будет возвращено на доследование. Так что это — принципиальный вопрос.
Что вы теперь собираетесь делать?
Я собираюсь использовать свой опыт, чтобы участвовать в изменении этой системы. Бесполезно бороться с отдельными тюремщиками или следователями — надо именно менять систему.
Правила
Какое самое первое и самое сильное ощущение, когда выходишь на свободу?
Нереальность всего происходящего. Хотя понимаешь, что вот она, свобода, но, зная систему и не ожидая от нее ничего хорошего, все равно сомневаешься, а вправду ли это свобода? А уже на следующий день, когда я шел по Перми, возникло чувство, будто я не сидел вовсе, а все это прочитал в страшном романе. Будто эти три года спал летаргическим сном. Потому что эти два мира сильно отличаются, это фактически параллельные миры. Мы живем в XXI веке, а там XIX век. Здесь люди, с которыми можно разговаривать на нормальном русском языке, на темы, которые тебе интересны, здесь ритм жизни совершенно иной. Но самое главное, повторю, — это абсолютно два разных мира. Разные отношения между людьми, вообще все разное.
К чему было тяжелее всего привыкнуть? К запахам, параше, распорядку?
Когда сидишь в таких местах, стараешься не обращать на все это внимания. Ведь с этим ничего сделать нельзя. Если будешь на этом концентрироваться, все силы и эмоции уйдут на это. В СИЗО человек борется прежде всего за свою жизнь и здоровье: условия нечеловеческие. Очень много встречается случаев, когда люди заезжают здоровыми, а потом оказываются в больнице в Матросской Тишине.
Самое важное в тюрьме — организовать свой быт внутри. Многие люди, попадая туда, считают, что через пару дней выйдут, так что быт — ерунда, мелочи. Это неверно. Надо немедленно забыть о всех делах на воле. Не должно существовать иных проблем, кроме как проблем внутри камеры. Это очень сложно, да, но от этого во многом зависит успех твоего уголовного дела: важно остаться здоровым. Надо понять, что и как, научиться общаться с сокамерниками, выстраивать с людьми отношения и учиться у них.
Как конкретно? Вот привели вас в камеру и —?
Первый вход в камеру не страшен. До попадания в СИЗО арестант несколько ночей проводит в изоляторе временного содержания и уже успевает пообщаться с такими же, как и он. Некоторые сидели неоднократно и могут рассказать, какие правила царят в тюрьмах. Когда арестант заходит в камеру, принято угощать его чаем или чифирем: мол, присоединяйся. Делает это смотрящий или, если смотрящего в этой камере нет, старожил. Начинают спрашивать: кто ты, что ты? И если ты человек нормальный, коммуникабельный, то, ответив, сам спросишь: какие у вас тут порядки, что и как у вас принято. Тебе все подробно объяснят. Более того, добавят: если чего-то не понимаешь, не знаешь — спрашивай, за незнание спроса нет. Вот если не спросил и что-то не так сделал, можно пострадать. Отношения внутри камеры зависят от твоего поведения. Я сидел с одним человеком — весь из себя крутой, при деньгах, зашел в камеру и говорит: «Я КМС по боксу». Ему рассказали, что здесь и как, он не понял. Будь ты хоть мастер спорта, спать ляжешь — тебя прирежут. Надо с людьми ладить.
А что за правила?
Ну, например: если кто-то за столом обедает, завтракает, ужинает, на парашу никто ходить не должен. Где-то это просто параша, где-то это уже отгороженный санузел, но дверцы все равно нет. Нарушишь правило один раз, два, на третий в лучшем случае получишь по морде. Нельзя прерывать разговор двоих людей — они могут обсуждать важные дела. Нельзя даже слушать их разговор. Например, кто-то решает, где лучше спрятать мобильник, а в этот разговор вмешивается третий. Если потом телефон найдут, то претензии будут к этому человеку, пусть даже он никому ничего не говорил.
Чужое без спроса нельзя трогать, ни в коем случае. Запрет на матерные ругательства. Нельзя здороваться за руку с «обиженным», с «петухом», и нельзя у него ничего брать. Смотрящий рассылает указания, их надо неукоснительно соблюдать. Если ты эти указания не соблюдаешь, то с тебя могут спросить. Побьют, проще говоря.
В тюрьме не бывает мелочей. Нельзя проявлять неуважение к сокамерникам: например, на чей-то день рождения все пьют из одной кружки. Даже если ты сидишь с туберкулезником, все равно должен пить из этой кружки. Хотя, конечно, человека с открытой формой туберкулеза с тобой в одну камеру не сажают.
Смотрящий — это обязательно стукач?
По-разному. После войны с Грузией по Бутырской тюрьме, например, пошла команда: смотрящими не могут быть грузины. Сделали русского, он, естественно, был на связи с оперчастью. В задачу смотрящего входит диалог с администрацией. Например, наркотики. Воры, естественно, не могут запретить наркотики, потому что ну как это запретишь? Поэтому запреты обычно ставятся следующего рода: нельзя передавать наркотики в передачах, чтобы не ломали сигареты, не вскрывали консервы. Говорят так: «У тебя есть деньги на наркотики, покупай у мусора». То есть пускай тебе приносят «мусора», если что, его за это же и арестуют, но ни в коем случае не через передачу, чтобы не страдала основная масса. А бывает другая ситуация — приезжает комиссия по правам человека из Евросоюза в Бутырский централ, и смотрящий говорит: ни одной жалобы чтобы не было этой комиссии по правам человека. Вопрос: чьи он интересы отстаивает? Как здесь говорится, он шагает от оперов.
Администрация должна как-то следить за гигиеной?
Им по барабану. В Бутырской тюрьме им было вообще по барабану. У нас мусор из камеры вывозили раз в неделю в 30-градусную жару. И раз в неделю водили в душ. Вы понимаете, что это такое?
Из того, что разрешено, что всегда должно быть под рукой?
Пусть не будет денег, пусть сложно с передачами, но всегда должен быть жир — сало, барсучий жир, потом лимон и чеснок. Не надо черной икры, не надо красной, но вот это обязательный набор — помогает от туберкулеза. 9% отсидевших выходят с этой болезнью. Я ел сало практически ежедневно.
Деньги
В тюрьме приходится платить за все?
Да, алгоритм очень простой. Например, у тебя 159-я статья, часть четвертая — мошенничество, крупный размер. Значит, есть бабки. Иди сюда, давай деньги. Ах, не будешь давать деньги? Тогда переведем в такую камеру, где зимой нет тока — в такой сидел Сергей Магнитский. Я тоже потом в этой камере сидел, но позже.
Что это за камера?
С 37-го по 45-й номер идут самые маленькие в Бутырской тюрьме камеры. Когда я был в 41-й камере и лежал на нижней шконке, у меня ноги упирались в дверь. На всех камерах в Бутырке у глазка пишут: нельзя подходить к глазку ближе чем на два метра. А там через два метра уже окно. Из окна ледяным холодом дует.
А кто прессует и на деньги разводит, охранники?
Да, это чистый бизнес СИЗО, местного начальства. У ментов другой бизнес. Например, мои следователи приезжали в Бутырку, чтобы добиться от меня признательных показаний, и для этого подключали уже местных оперов. Они ведь работают в связке. А дальше уже руководители СИЗО говорят: «Давай-ка мы тебе, голубчик, создадим условия, чтобы ты нам платил, а иначе будут у тебя совсем другие условия». В частности, нашей камере предложили — нас там было три платежеспособных человека — платить 500 тыс. рублей ежемесячно.
За что?
Просто чтобы все было хорошо. У Комнова**Полковник Дмитрий Комнов — бывший начальник Бутырского СИЗО был посредник, который и сейчас, видимо, работает там — церковный староста. Меня привели в храм, и там Комнов предложил сделку. Мы отказались, и тогда меня перевели в камеру к смотрящему. Он начал разговор иначе: «Ты ж понимаешь, у тебя этап скоро, тебя по-любому осудят. Могут отправить в хорошую зону, где нормальные бытовые условия, а могут в такую, где и полугода не проживешь: на Север, где холода. А мы еще и сообщим в эту зону, чтобы к тебе там было очень плохое отношение. Так что, если хочешь, чтобы все было хорошо и на этапе, и в зоне, ты должен заплатить». То есть давили уже с помощью уголовников. Но надо понимать, что смотрящий делает такие вещи по поручению того, кто заведует переводами в тюрьме, — дежурного помощника начальника тюрьмы или начальника тюрьмы. Рязань, например, стоила $20 тыс. — там хорошая зона.
Что такое хорошая зона?
Хорошая — та, которая не за полярным кругом, где 40-градусный мороз, а в спальном помещении температура плюс 3–4 градуса. Хорошая зона, где разрешены теплая одежда, нормальная обувь. Ведь та форма одежды, которую обязаны носить осужденные, приводит только к хроническим заболеваниям. А если ты не носишь положенную форму одежды, значит, автоматически злостно нарушаешь режим содержания. За это тебя посадят в карцер, и УДО ты не получишь. То есть либо гробишь здоровье, либо уходишь по УДО.
Вы не стали платить, но вас все-таки не отправили за полярный круг?
Дело в том, что если ты хоть один раз им заплатишь — больше не слезут. А мне повезло во многом благодаря публичности моей истории.
За что, кроме хорошей зоны, еще надо платить?
За улучшение бытовых условий.
Платишь — делают?
Да, но возможен вариант, когда деньги возьмут и кинут. Даже если не кинут, не получится заплатить, а потом сказать: все, спасибо, больше ничего не надо. Допустим, нужен мобильный телефон. Обращаешься к сотруднику СИЗО, он отвечает: «О’кей, с тебя 20 тыс. рублей». Платишь — и тебе приносят телефон. А через две недели вдруг обыск, и телефон отбирают. Ты опять его просишь. Он говорит: «20 тыс. рублей». Опять платишь. Потом опять обыск, опять отбирают. Ты на крючке. Тебя используют как дойную корову. Так что за твои деньги они делают то, что просишь, но так, чтобы ты все время платил. Например, офицеру, который знает, что в вашей камере сейчас будет обыск, можно скинуть все запрещенные предметы. Это стоит 500 рублей. И таких статей дохода очень много.
Они там миллионеры?
Они, как правило, очень быстро скукоживаются и садятся, потому что перестают понимать, с кем можно иметь дело. Коррумпированный сотрудник будет и наркоманам помогать, а это уже 228-я статья УК (незаконный оборот наркотических и психотропных средств. — The New Times). Такими, как правило, занимается даже не управление собственной безопасности, а Госнаркоконтроль.
Tweet
