«Я не верю в Апокалипсис». Джордж Ромеро привез в Москву новый фильм о нашествии зомби, восставших из могил. «Дневники мертвецов» — идейное продолжение «Ночи живых мертвецов», «Рассвета мертвецов», «Дня мертвецов» и «Земли мертвецов». Новый фильм культовой серии — об эпидемии «цифрового» видео и интернет-безумии, поразившем планету Земля. Об истоках и последствиях любви к мертвецам режиссер рассказал в интервью The New Times
Джордж Ромеро — Антону Долину
В новой картине Ромеро затронул самую актуальную тему: повсеместное распространение непрофессионального видео. Герои фильма — группа дурачков-студентов с кинематографического факультета. Они разъезжают на микроавтобусе по Штатам и снимают все, что видят, а видят они конец света, восстание мертвых из могил.
Ромеро приговаривает к уничтожению вселенную бесконечных относительных величин, где «того, что не снято на видео, не существует». «Дневники мертвецов» — кино о том, что сперва отмирают мозги, а смерть прочих органов тела — вопрос технический. А также о столкновении виртуального мира с безусловной реальностью восставшего трупа.
Эксперт по живым мертвецам
Признайтесь, вы с детства живыми мертвецами грезили?
Нет, что вы! Все началось с моего первого фильма — «Ночи живых мертвецов». Мы были шестидесятниками, верили, что мир и любовь изменят нашу планету к лучшему… А потом поняли, что этого не случится. Именно тогда я прочитал «Я — легенда» Ричарда Матесона. Я сразу понял, что этот роман — о революции, а не о борьбе с вампирами. Мрачная книга: там в конечном счете в живых остается только один человек. И я подумал: а ведь каждая революция начиналась в одну прекрасную ночь. Тогда меня посетила мысль снять фильм об этой ночи. А какие изменения, по-вашему, можно признать истинно революционными?
Ну конечно, возвращение мертвых к жизни! Сперва я написал рассказ об этом. И еще тогда понял, что превращать людей в вампиров, как это сделал Матесон, нелепо. Я предпочел живых мертвецов. Слова «зомби» я не употреблял, кстати, это все интеллектуалы уже потом за меня додумали. Так все и началось.
О продолжении тогда не думали?
Я не хотел снимать продолжения. У меня, честно говоря, мурашки по спине бегали, когда критики писали о «Ночи живых мертвецов», что, мол, «это и есть подлинное американское кино»… Неуютно себя чувствовал. Мне были нужны по-настоящему серьезные изменения в обществе, чтобы вновь взяться за камеру и снять фильм о мертвецах. Десять лет спустя такие изменения случились: люди начали объединяться в гигантских торговых центрах, которые росли, как грибы. Тогда у меня родился замысел «Рассвета мертвецов». Так и повелось: я стал главным экспертом по живым мертвецам. Техника несложная. Я наблюдаю за тем, что творится в мире, а потом наводняю свои наблюдения толпами зомби.
Грядет новая война
Вы намеревались снять «ужастик» или имели в виду социальную критику? Вообще-то мы просто собирались снять фильм ужасов. Но шестидесятые, сами понимаете, сделали так, что некоторые темы сами проявились через наш фильм. Самым важным для нас было разрушение семьи. Затем — последние пятнадцать минут, которые я действительно хотел сделать похожими на телерепортаж: уличные схватки такого типа мы видели по телевидению все чаще. А самый большой шум поднялся из-за того, что главный герой был чернокожим. Мы ничего не имели в виду! Дуэйн Джонс был нашим другом и лучшим возможным актером на роль, вот и все. Фильм стал еще более мощным после убийства Мартина Лютера Кинга. Хотя мы его не имели в виду: мы ехали с первым отпечатком копии в Нью-Йорк, когда узнали, что Кинг убит. Мы ничего не предвидели, мы реагировали на пережитое. Мы жаждали реформ и чувствовали, что грядет новая война, хотя власти и предпочтут назвать ее «рядовой спецоперацией».
Когда вы придумываете новую социальную метафору, где можно использовать живых мертвецов, сразу снимаете новый фильм о зомби?
Звучит несколько примитивно, но так и происходит. (Смеется.) Первые четыре фильма я снимал из расчета «одна картина в десять лет». «Дневники мертвецов» появились на свет быстрее, но идея появилась у меня еще на съемках «Земли мертвецов». Я хотел сделать кино об интернет-буме, о том, что сегодня каждый — сам себе оператор и сам себе журналист. Надо было снимать быстрее, пока другие не додумались! Я все равно опоздал: «Без цензуры» Брайана де Пальмы и «Монстро» появились раньше. Но я ничего о них не знал, честно! Вот как проявляется коллективное бессознательное. Я не жалею, что сделал этот фильм именно сейчас. К тому же «Земля мертвецов» была на мой вкус слишком масштабной и голливудской…
По-моему, она была чистой пародией на Голливуд.
В руководстве Universal этого явно не поняли. Как и того, что одним из героев «Земли мертвецов» был Дональд Рамсфелд. (Смеется.)
Международные мертвецы Вы снимаете фильмы о капиталистических зомби. А о социалистически тоталитарных не думали, не пробовали?
Не уверен, я ведь живу в Штатах, а там мы все — жертвы пропаганды и мало что знаем о происходящем за пределами страны. Я снимаю фильмы об Америке. А вывести на экран международных мертвецов не решился бы.
Как объяснить то, что людей по-прежнему пугают ваши старомодные, медленные живые мертвецы?
В моих фильмах других вы не увидите. Я традиционалист. Хотя кто испугается таких мертвецов! Из-за чертовых видеоигр и комиксов эти монстры стали популярными, знакомыми, родными. Я жду, когда в «Маппет-шоу» появится кукла-зомби. Для сегодняшней публики это просто традиционный монстр, как ожившая мумия, вампир или оборотень. Я сам по-другому смотрю на мертвецов. Мне необязательно были нужны зомби. Это могло быть цунами! Зомби символизируют необратимые изменения. Люди не узнают их, не понимают, отрицают, пытаются жить, как прежде. Они слепы.
На афише «Дневников мертвецов» написано «Последний фильм на Земле». Но вы ведь снимете еще фильм о зомби?
О, я-то был бы счастлив! Я обожаю жанр и в восторге от необходимости каждый раз изобретать новые способы убийства зомби. Ничего нет приятнее. А если мне надо деньжат подзаработать, я достаю из шкафа зомби — и дело в шляпе. (Смеется.)
А как вам фильмы других режиссеров о живых мертвецах?
Не очень-то. Я люблю «Зомби по имени Шон», но это зверь другой породы — практически дань почтения мне! «28 дней спустя» мне понравился, «28 недель спустя» — еще больше, но там нет мертвецов, только зараженные! Это уже другая история. «Обитель зла» мне не по душе, новый «Рассвет мертвецов» неплох, особенно первые пятнадцать минут, но слишком уж похож на видеоигру. А я боевиков делать никогда не буду. Но я не соревнуюсь ни с кем. Я снимаю фильмы, которые всегда будут собирать больше денег на DVD, чем в кинотеатрах. Мне много не надо: сижу в Питтсбурге, своими делами занимаюсь, к кассовому успеху не стремлюсь. К тому же хоть я и люблю жанровые фильмы, но не они заставили меня когдато взяться за камеру.
Невинность теряют лишь раз
Знаю, вы любите «Голову-ластик» Дэвида Линча?
У этого парня потрясающая фантазия, он мне очень нравится! Хотя «Голова-ластик» вышел одновременно с моим фильмом «Психи» и заслонил его для публики: ведь у них был один дистрибьютор, который сделал ставку на Линча. Впрочем, я все равно его люблю.
В кино сейчас реже ходите?
Реже. За последнее время мне и понравилисьто только «Преданный садовник» — тоже своего рода фильм о живых мертвецах, и пара картин Гильермо дель Торо. Он отличный парень и очень изобретательный.
А поклонники очень достают?
Не без того. Главное, все хотят снимать кино о зомби, и все — чтобы побольше крови. Нет в этом ни искусства, ни идей, только попытки напугать. И все кричали, чтобы я снял ремейк «Рассвета мертвецов». Но я не мог и не хотел. Невинность теряют лишь один раз.
Почему, вы думаете, фильмов о зомби в мире снимается все больше?
Люди все больше боятся — особенно в Америке. Боятся террористов, взрывов, конца света. А политики играют на этом. Я же не верю в Апокалипсис. Меня воспитали католики. Говорили, что все мы будем рано или поздно живыми мертвецами. (Смеется.) Но меня эта перспектива никогда не радовала. Да и чем рай лучше ада? Помню, когда моя бабушка умерла, все вокруг говорили: «Она на небесах!» Тогда я впервые и подумал еще про себя: «Может, так, а может, и нет».
