Полагаю, однажды, когда будет создана скульптурная группа отцовоснователей партии «Единство» — «Единая Россия», я буду вправе рассчитывать на то, что меня изваяют в виде колосса, стоящего чуть в стороне, — в виде фигуры Первохулителя. Именно я первым критиковал партию власти буквально через несколько часов после того, как она была придумана.
Дело было так: Борис Абрамович Березовский занемог в конце августа 1999-го и стал лечиться в военном госпитале имени Вишневского на Новорижской трассе. Я решил навестить его, купил пакетик мандаринов, чтобы строго соответствовать жанру, посмотрел репродукцию картины «Некрасов у постели умирающего Белинского», придал выражению лица побольше скорби и поехал. Болезнь у Бориса Абрамовича крылась не в голосовых связках и не в легких. Это было ясно уже на дальних подступах к оцепленной охраной палате. Голос его отдавал распоряжения самым энергичным образом. В коридорчике больничном на уныло-добротной скамеечке армейской сидел Миша Леонтьев и писал от руки прокламацию и обращение от имени только что придуманной партии. Палата была номинально двухкомнатной — комнатки крошечные, первая почти полностью занята диваном, обтянутым плюшем. На плюше — Игорь Шабдурасулов, тогда еще генеральный директор Первого канала. Игорь звонил и уговаривал кого-то с лицом вполне безразличным, отчасти и виноватым даже. Через открытую дверь во второе крошечное помещение я увидел Березовского. Он — абсолютно больной, казалось, был единственным источником жизни и здоровья в окружавших его людях. Он заряжал их энергией. Он творил историю. «Сережа, мы их всех вы…бем!» — возвестил он страшно. Верилось с трудом. Широкий жест героя чуть не опрокинул капельницу. «Попросить поменять?» — я показал на капельницу рукой.
«Ты не понимаешь, — стал спорить Березовский уже без крика. Совсем серьезным голосом и по слогам повторил: «Ты не понимаешь, мы их всех торжественно вы…бем, у них нет ни малейшего шанса». — «Ну и слава Богу», — я счел благоразумным не спорить, я не знал точно, какая у него болезнь. «Медведь — хорошее название? Или Единство? Медведь — лучше? Какой медведь, скажи, белый лучше или бурый? Он какой должен быть? Грозный и добрый одновременно, как русские, понимаешь? Тебе нравится? Но чтобы ни в коем случае не такой, как у Шишкина, те уже приелись», — Березовский задавал вопросы очень темпераментно. Я нашел в его речи небольшую паузу и вставил: «Смотря для чего ты это задумал?»
Партии быть!
«Партия, мы строим партию. Будет партия, там будет Шойгу, я его уговорю, там бабу надо какую-то, придумай, пожалуйста, потом еще спортсмен будет известный. И эта партия придет первой на парламентских выборах 12 декабря. Хорошая идея?» — «Полное дерьмо», — сказал я. Внимание! Это и был акт первохулительства. «Полное дерьмо, ты отлично знаешь, что я не верю в победу, уже 13 декабря наши трупы будут в назидание повешены на Красной площади». Я ушел разочарованный. Мне казалось, что в условиях, когда все губернаторы в партии Лужкова—Примакова, мы должны красиво показаковать напоследок и красиво умереть, а не отвлекаться на несбыточные мечты о победе. Я сказал: «Борис, это полное дерьмо. От себя могу гарантировать, что противник узнает на своей шкуре, что такое казачий рейд по тылам врага. Противник даже, может быть, почувствует у меня, что такое бомбардировка Дрездена, но я не верю в партстроительство вообще без какой бы то ни было политической платформы». Березовский не сдался. Он щедро тратил деньги, он уговаривал людей обещаниями. Он часы проводил в уговорах Сергея Шойгу на его даче в Архангельском. Помощники Бориса Абрамовича переписали аккуратненько программу партии Лужкова—Примакова, поменяли порядок абзацев и обложку. Потом Шабдурасулова перевели в администрацию президента Ельцина — там тоже никто не верил в победу, но там не собирались умирать, они хотели сдаваться и страшно завидовали перебежавшему к врагу Ястржембскому. Так вот, Шабдурасулов по поручению Березовского и от имени Ельцина звонил губернаторам и просил у них все равно какую комнатку в областных администрациях и все равно какого представителя для фиктивной этой медвежьей партии триумфаторов. Губернаторы были уже в большинстве своем в партии Лужкова—Примакова, так что соглашались неохотно и представителя давали самого плохонького. Партия была жалкая, конечно.
Ватага Путина
И однажды мне сказал Березовский, что Шойгу очень обижается, что я в эфире называю «Медведей» «ватагой Путина». «Они спрашивают, за что ты их гробишь», — сказал Борис.
«Я их не гроблю совсем, я комплиментарно называю их ватагой, но они же точно не партия. Есть ватага Лужкова, есть ватага Путина. Мне трудно найти в них признаки партийности», — я старался за маской наивности скрыть презрение.
Березовский тоже это понимал. В апреле 2000 года он ходил к Путину и рассказывал, и доказывал, что надо теперь, после победы 26 марта (на президентских выборах 2000 г.) заняться наконец серьезным партстроительством.
«Понимаешь, Володя, — говорил он Путину и пересказывал мне этот разговор в тот же день, — отцы-основатели в США — просто умные люди. Они отстроили самонастраивающуюся систему, отвечающую до сих пор духу времени. Мы с тобой, Володя, должны создать такую же по степени надежности и саморегуляции систему из двух партий: одна — правый центр, другая — левый центр. Выбери, какую возглавишь ты, какую будешь строить под себя, а я возьмусь строить другую».
Березовский полагал, что Путину больше подойдет более популистская левоцентристская партия с социально-ответственной риторикой. Сам же хотел строить настоящую партию правого центра. Ни за что не догадаетесь, что ответил на его предложение Путин. Он сказал следующее: «Очень, очень интересно, Борь, обязательно надо попробовать. Ты начинай работу в этом направлении». Очень скоро после этого Березовский был вынужден перебраться на жительство сначала во Францию, а затем и попросить политического убежища в Великобритании. Такое партстроительство.
