Этой весной исполняется 75 лет с той поры, когда на украинской земле свирепствовал голодомор
— А когда люди начали умирать от голода?
— В 1933 году.
— Когда? Осенью? Зимой?
— Когда цвели вишни...
Из разговора с Подлубной Прасковьей Сергеевной, с. Новоандреевка, Украина
Свiча пам’ятi»(«Свеча памяти») — так называется недавно вышедшая в Киеве на украинском языке книга — собрание устных свидетельств о голоде на Украине в 1932—1933 годах. Ее составитель — доктор исторических наук, профессор Валентина Борисенко. Вместе со своими студентами она ходила по селам и записывала рассказы очевидцев.
Что пережили сами
Много десятилетий о Большом голоде начала 30-х нельзя было говорить ничего. Не существовало самого слова «голодомор», которым сейчас называют голод 1932–1933 гг. на Украине. Не было и серьезных исследований за рубежом. Первым заставил историков посмотреть правде в глаза американец Роберт Конквест, издав в 1986 году книгу «Жатва скорби», которая явилась результатом проекта Гарвардского университета украинских исследований. Конквест писал: «Самое ценное в воспоминаниях, особенно если это воспоминания самих крестьян, — их неприкрашенность, объективность и соответствие действительным событиям. Они заслуживают полного доверия».
Из-за долгого замалчивания тема голодомора до сих пор сравнительно мало исследована, вызывает споры, порождает кривотолки. Ценность «Свечи памяти» еще и в том, что она не содержит каких-либо выводов и оценок. Просто старые люди, очевидцы тех страшных событий, рассказывают своими словами (сохранены неправильности живой устной речи) то, что видели сами, что пережили.
Посланцы Сталина
В начале тридцатых на Украине (и по всему Советскому Союзу) началась коллективизация. Вспоминает Пасичин Яков Петрович (Черкасская область): «Как арестованных, всех заводили в сельсовет, и вот держат ночь, две — подпишись в колхоз и все».
«Кто не хотел идти в колхоз добровольно, тех наказывали, они уже считались врагами народа» (свидетельствует Панченко Катерина Антоновна, Харьковская область).
И вот что странно (нам теперешним странно, несчастным постсоветским людям, привыкшим к тому, что лучше плюнуть да повиноваться силе — плетью обуха не перешибешь): украинские крестьяне в колхозы все равно не шли, даже когда стало ясно, что просто так все это не кончится.
С «непослушными» обходились жестко. Обложили налогом. Невозможным, неподъемным. С конфискацией в том числе и семян. (Кстати, семенной фонд конфисковывали и у колхозов, так что по сути спасения не было и там.) Когда отдавать было уже нечего, по селам пошли активисты, «посланцы Сталина», как выразилась Новохатская Галина Ивановна (Киевская область): «И послал Сталин на чердак. Где у кого хоть пригоршня какой крупы была припрятана, всё посланцы Сталина подчистую поотбирали, не оставили ни грамма. Картошку из земли выкапывали». Продовольствие собирали для Советской республики? Нет. По устным свидетельствам, приведенным в книге, забирали вообще всё. Иван Даниленко, село Свичковка: «Брали не только съестное, но и лопаты, топоры, вилы», «одежду, платки» (Панченко К.А.), «подушки, юбки, платки, сорочки» (Колос П.В., с. Круты).
Действовали подчас, следуя какой-то изуверской логике: «Из печи вытаскивали сваренное и выливали на двор», «крупу, фасоль, если найдут, высыпают в грязь», «убили нашего пса и бросили его на воз мертвого». С собаками и котами отдельная история. Начавшие пухнуть и умирать с голоду люди ели воробьев, жаб, мышей, ну и несчастных котов и собак, которых было поначалу полно в селах и которые вот таким трагическим образом спасали своих хозяев от неминуемой смерти (часто лишь отдаляя ее). Любопытный в связи с этим документ от 28 февраля 1933 года приводится в книге: распоряжение наркома СССР наркому УССР, согласно которому требовалось отлавливать по селам собак и котов. Цифры отлова таковы. 1931 год: 731 254 собаки и 670 450 котов; 1932 год: соответственно 726 157 и 696 603; 1933 год: 647 260 собак и 938 027 котов...
От беды не уйти
Оставалась трава, съедобные корешки. В селах помнят, как специально присланные группы, жители их запомнили под названием «камнезамы» (искаженно-сокращенное от «комитета незаможных» — то есть бедных — селян) вытаптывали огороды и лебеду. А колоски в поле? Говорит Войтюк Петро Сергеевич (Жмеринский район): «… Вот один у нас кузнецом был, а у него трое детей, пошел, сорвал несколько колосков, увидели, привели в сельский комитет: «Так ты, значит, пошел красть?» — начали его бить, мучать, голову скрутили полностью, задом наперед голову выкрутили и так со ступенек вниз столкнули». Глобальная жестокость рождает жестокость обыденную, но не менее бесчеловечную. Применялся и классический сталинский метод — доносительство. Укажешь на другого — получай долю. «Зимой, когда люди начали пухнуть от голода, было объявлено, что кто скажет, у кого еще что-то припрятано из съестного, тот сможет получить часть найденного себе» (Ганченко И.Н., Черниговская область). На дорогах выставили заградотряды, чтобы голодные крестьяне не могли вырваться в поисках спасения.
Люди умирали. Хоронить мало у кого оставались силы. Вот здесь власть уже «помогала». Многие вспоминают, что сельсоветы выделяли специальные подводы, к ним приставляли мужчин, «которые еще могли ходить», и те каждый день обходили село, хаты, вытаскивали трупы, подбирали их и на улицах, свозили в общую яму. Некоторые еще были живы, но на последнем издыхании. Титарчук Мария Олексиевна (Черкасская область): «Собирали тех, кто умер, да брали и тех, кто живой еще. Один просил: «Ты меня не бросай на дно ямы, а положи с краю, я, может, еще вылезу». Так его и положили, он и вылез, сосал молочко из колосков, выжил».
1933-й — самый тяжелый. Цвели вишни, умирали люди. Да, шли уже в колхоз, там давали по черпачку кулеша в день. «Когда созрели буряки, людей вывозили в поле собирать буряки. Люди были опухшие, ляжет, бывало, на бок и собирает, потому как давали кусок хлеба за это» (Антонина Залевская, с. Литвиновка).
Воспитание голодом
Сколько умерло людей? Точную цифру назвать, наверное, невозможно. Есть данные по отдельным областям. Например, исследователи определили, что в Харьковской области в 1932–1933 гг. погиб каждый третий житель села («Столиця вiдчаю», Харкiв; Нью-Йорк; Львiв, 2006). Известно, что в те годы «смертность настолько приняла широкие размеры, что ряд сельсоветов прекратил регистрацию умерших» (из письма начальника Харьковского областного отделения ГПУ начальнику ГПУ УРСР, опубликованного в сборнике «Украiнський хлiб на експорт», К., 2006.)
По данным профессора новейшей истории Неаполитанского университета Федерико II Андреа Грациози, на всей Украине за период 1932–1933 годов погибло от 3,5 до 3,8 миллиона человек. Был ли этот голод организован или возник стихийно? Даже на основании приведенных выше бесхитростных свидетельств можно составить определенное мнение. Но доверимся исследователям.
Катастрофическая нехватка продовольствия может быть вызвана стихийным бедствием, неурожаем. Урожай 1932 года не был очень высоким, тем не менее он превосходил урожай 45-го, когда массовых смертей от голода не наблюдалось. Голодомор стал результатом «сталинского решения наказать голодом и страхом определенное число национальных и этносоциальных групп, казавшихся реально или потенциально опасными», — делает свое заключение Андреа Грациози. И как доказательство этого страшного вывода приводит письмо секретаря Украинской компартии Косиора от 15 марта 1933 года, с жутковатым цинизмом писавшего в Москву, что «голодовка не научила еще очень многих колхозников уму-разуму».
На кого списать вину?
…Этой весной исполняется 75 лет с той страшной поры, когда цветение вишен возле украинских хат сопровождалось мучительным умиранием людей. Сейчас о голоде и голодоморе уже говорят. В том числе и у нас в России. Но вот парадокс — иногда в ответ на слова «голодомор на Украине» и призывы почтить память погибших звучит возражение: но ведь и в России был голод, и люди тоже пухли, страдали и мучились! Верно. Но почему так? Почему не рефлекторное сочувствие на первом месте, а возражение? Возможно, дело в том, что сами мы не собираем свидетельств людей, живших и страдавших на российской земле, не издаем воспоминаний очевидцев, не ставим памятников, а ведь скоро и спросить будет не у кого!
И еще одно немаловажное обстоятельство (может, как раз самое главное): не на кого нам списать преступления прошлых режимов. Голодомор — тяжелая тема. Впрочем, таких тем у нас наберется вагон и маленькая тележка: Ленин—Сталин, репрессии, террор, новые политзаключенные... Когда целью провозглашается могущество государства, на сомнительные истории в прошлом открыто и непредвзято лучше не смотреть.
