Жизнь холодна. Австрийский авангардист и радикал Ульрих Зайдль снял больше десяти документальных фильмов — и лишь два игровых. Причем первый из них, «Собачья жара», получил в Венеции Гран-при, а второй, совсем новый «Импорт-экспорт», наделал не меньше шуму (хотя и остался без наград) год назад в Каннах. Теперь это шокирующее зрелище, большая часть которого снималась на Украине, добралось до наших экранов. Обозреватель The New Times не только посмотрел кино, но и пообщался с Зайдлем в Вене и Каннах
Ульрих Зайдль, не расставаясь с любимым моноклем (вопрос не стиля, а плохого зрения), уже второй год не вылезает из монтажной маленькой венской студии, рассматривая раскадровки и колдуя над гигантским отснятым материалом. На секунду оторвавшись от монитора, он соглашается выпить глоток самогона в честь собственного дня рождения, а потом возвращается к работе: не до празднования. В эту минуту он еще не знает, что его «Импорт-экспорт» будет представлять на конкурсе Канн-2007 Австрию — страну, кинематограф которой в глазах всего мира исчерпывается двумя именами: Ульрих Зайдль и Михаэль Ханеке. Оба скептики и философы, провозвестники нового, отнюдь не сладостного, стиля: натурализм на грани фола, шоковая терапия по-австрийски.
Отщепенцы
В отличие от Ханеке Зайдль не полиглот и не космополит, он не снимает ремейков собственных фильмов в Штатах и не ставит Моцарта в Парижской опере.
Герои «Импорта-экспорта» — отщепенцы. Первый — туповатый юнец Паули, потерявший работу охранника и сопровождающий отчима в путешествии по маршруту Вена — Донецк (они надеются продать на Украине игровые автоматы, списанные австрияками по ненадобности и выброшенные на помойку). Вторая — украинская медсестра Ольга, попробовавшая виртуально торговать собой через интернет, а потом подавшаяся в эмиграцию в далекую Вену, где ей удается устроиться уборщицей в дом престарелых.
Вот еще одно преломление давно известного сюжета о Востоке и Западе, что Зайдля, впрочем, не смущает: «Я рассказываю об Австрии потому, что это моя родина, а не потому, что это ад на земле, так уж сильно отличающийся от других европейских государств! — говорит он обозревателю The New Times. — Хотя подозреваю, что любое высказывание, справедливое в отношении Австрии, могут к себе применить также Германия, Франция или Италия. Откуда шок? Просто мы привыкли не замечать некоторых аспектов жизни — например, мы ничего не знаем о том, как умирают в хосписах одинокие старики.
Одиночество в обществе потребления — вот что меня интересует. Моя задача — показать зрителю его отражение и не позволить отвернуться. Меня сводит с ума то, что восточноевропейские страны до сих пор видят в Западной Европе модель для подражания. А обитатели той же Австрии живут в блаженной уверенности, будто такого счастливого общества, как у нас, не знала история. Приходится развеивать некоторые иллюзии. Собственно, я этим занимаюсь уже лет пятнадцать и привык ко всеобщему недовольству. Мол, как можно гадить в собственном гнезде! Хотя после Гран-при в Венеции ко мне стали относиться мягче. То же самое, кстати, случилось с Эльфридой Елинек после Нобелевской премии».
Перепад температуры
Предыдущий фильм Зайдля «Собачья жара» — горячечный ужас повседневности, которая кипит и плавится при температуре +350 по Цельсию. Именно в таких условиях снималось то кино, это, напротив, — на морозе. «Импорт-экспорт» — ледяная картина, в которой бытовая безнадега замораживает все эмоции: это касается и персонажей, и зрителей. Чем дальше, тем нестерпимее. Паули пробивается сквозь жестокие украинские метели, Ольга пытается согреть своим телом остывающего старика, которому осталось жить считаные часы. Нет ни хеппи-энда, ни даже трагической развязки: только последний, окончательный холод завершающего фильм, бесконечно повторенного (чтобы наверняка дошло) слова tod — «смерть». Потом зритель долго приходит в себя. Отогревается.
«Поверьте, я не заказывал температуру –300 и не мог ее предвидеть! — оправдывается Зайдль. — Мне говорили, что на период наших съемок выпал самый зверский холод за последние тридцать лет. Но мне было необходимо снимать зимой, на натуре. Когда я думаю о Восточной Европе, то представляю себе зиму. Для меня принципиально важно делать кино не в построенных декорациях, а в условиях, приближенных к реальности, и на натуре. Первоначально, кстати, мы думали о Румынии, нам даже помогал с выбором массовки и места съемок Кристиан Мунджиу, будущий фаворит Канн. А потом я решил, что Украина позволяет показать более резкий контраст с благополучной Австрией. Я проехал всю страну, говорил с людьми в маленьких шахтерских городках и, надеюсь, понял многое, что мне удалось показать в фильме. Нет, я знаю, что на Украине полно нуворишей, их жизнь очень благополучна, но эти аспекты меня не интересовали…»
Могильщик идеализма
Ульрих, герой лучшего австрийского романа ХХ века — «Человека без свойств» Роберта Музиля, — противопоставлял чувству реальности чувство возможности. Зайдль — могильщик идеализма, хотя и прирожденный гуманист, возвращается к чувству реальности. Если кого-то и можно сегодня назвать подлинным реалистом в кино, то только его. Дело отнюдь не в инстинкте документалиста и артистах-непрофессионалах. Метафоры Зайдля, его песни одиночества и неприкаянности вырастают из пугающе узнаваемой фактуры и поэтому действуют как самая наглядная из всех возможных агитаций. Увидев сгущенную реальность, в которой человек человеку даже не волк, а что-то вроде мебели, зритель ощутит то самое сострадание, которого начисто лишены обыкновенные герои фильмов Зайдля. Это необходимый и желанный эффект: увидеть на экране настоящих людей и хотя бы на миг ощутить настоящими людьми самих себя.
«Дело не в моей любви к экспериментам или в опыте документалиста. Просто мне было важно найти людей, переживших то же, что их персонажи. В случае австрийского паренька — безработица и безделье. В случае девушки с Украины — нищета и полное неведение во всем, что касается устоев европейской жизни. Я нашел эти качества в Пауле Хоффмане и Екатерине Рак.
Не подумайте, что, приближая кино к реальности, я всерьез верю, будто фильм может изменить мир или политическую ситуацию — увы, как бы я об этом ни мечтал… В этом смысле я завзятый пессимист. Однако кино способно заставить человека изменить свое мнение. И даже толкнуть его на поступок».
