«Гамлет» берет Берлин, «Онегин» едет на Воды

На фестиваль Theatertreffen в Берлин привезли спектакль «Гамлет» из Швейцарии. Видавший виды немецкий зритель долго аплодировал стоя актерам и режиссеру Яну Боссе

Артур Соломонов, Берлин

Длинноносый, в очках, этот юноша смешон. Не только из-за внешнего вида и поведения — торжествует, ввернув удачное словечко, шарахается от тех, кто ему противен. Он смешон, потому что во всем естествен.

Такого Гамлета привезли в Берлин из Цюриха. Со стороны режиссера ставить сегодня «Гамлета» — или высокомерие, или безумие, или все вместе — высокомерное безумие. На всех сценах мира, в городах больших и малых, в театрах столичных и не очень Гамлет под мирное посапывание публики задается вопросом: «Быть или не быть?» Сходить на «Гамлета» — светский ритуал, которому должна сопутствовать почтенная скука — якобы верный знак того, что ты присутствуешь на крупном событии.

Но если за «Гамлета» берется молодой режиссер, желая сказать что-то оригинальное, когда по поводу этого произведения написано столько научных трудов, сыграно столько спектаклей, — это не только риск, но и абсолютная проверка всех творческих сил. Необходимо колоссальное напряжение воли и освобождение ума от тысячи усвоенных мнений об этой трагедии, чтобы взглянуть на историю Гамлета непредвзято: молодой человек, однажды осознав непреложные законы жизни, а также нормы и ритуалы, следуя которым живут люди, с отвращением отказался стать участником этого карнавала.

Выпьем за Гамлета!

Вокруг сцены расположились зрители. Перед каждым — столик с металлической тарелкой и кружкой. Когда Клавдий возглашает тост «За Гамлета!», все дружно поднимают бокалы; когда Горацио требует трижды произнести клятву: «Мы никому не расскажем о том, что здесь видели», — зритель послушно клянется. Сидящий рядом с тобой дяденька в смешных гольфах оказывается Горацио, а девушка в соседнем ряду — Офелией.

А после антракта зрители обнаруживают, что первый ряд исчез, и тогда начинается вежливая и тактичная, но все же борьба за места. Зритель, привыкший к тому, что в театре можно спокойно поглазеть, как актеры играют любовь и смерть, перестал ощущать себя в безопасности. Забеспокоился. Особенно после того, как несдержанный Гамлет засандалил металлическим стулом в самую гущу зала. Обошлось без жертв, но даже самые большие скептики поняли, что «Гамлет» — действительно трагедия. Конечно, не только благодаря провокациям швейцарский «Гамлет» выделяется на фоне постановок этой пьесы. В цюрихском спектакле показано, сколько ярости, отчаяния и ужаса содержит в себе эта трагедия, обычно разыгрываемая степенно и с очень бережным отношением к шекспировскому шедевру, которое в итоге оказывается губительным для спектакля.

Все размышления о том, что Гамлет — великий философ-жизнеотрицатель; что на человека, не готового к испытаниям, была возложена миссия «восстановить вывихнутый век»; что загробные тайны были явлены Гамлету с появлением Призрака и дальнейший его путь — постепенное умирание — имеют к живому театру столь же мало отношения, как любое пространное рассуждение. Этот спектакль замечателен тем, что философия явлена через плоть актеров, что здесь можно «мысль почувствовать».

Этот Гамлет не только философствует — он страдает, убивает, отказывается от любви, убивает снова, устраивает дьявольский спектакль, снова убивает… Он словно через кожу получает новое знание о жизни, ему физически больно от того, что он понял. Хотя поначалу он не желает столь глубоко постигать мир: когда Призрак его отца говорит о преступлении, совершенном во дворце, Гамлет, как паук, на четырех руках-ногах пытается убежать от нового знания…

Сомнения в буквальном, а не переносном смысле разъедают его. Окружающие, видя, сколь рационально его безумие и как безумны разумные речи, как мгновенно он совершает скачок от сострадания к убийству, от витиеватых речей к жестоким действиям, понимают: он затянет всех в небытие. Помогает ему в этом театр. Переоценка ценностей, которую, паясничая и страдая, на наших глазах совершает Гамлет, делает его актером. Он актерствует, провоцирует, чтобы удостовериться, из какого непрочного материала сделан человек, его убеждения и представления о том, как устроен мир. Он устраивает театр, разоблачающий ту театральную жизнь, которую давно ведут обитатели замка. И уничтожает этот театр вместе со всеми действующими лицами.

Зрелище — петля

«Зрелище — петля, чтоб заарканить совесть короля», — говорит Гамлет. Заарканить — точное слово, именно это делает Гамлет со всеми, кто становится невольным участником его печальной игры. Своим спектаклем Гамлет срывает тот спектакль, который десятилетиями ведут во дворце: привычные нормы поведения, обычность лицемерия и предательства — все это больше не работает, и каждому приходится ощутить себя вне привычной роли. Гамлет несется к Офелии со всех ног из одного конца сцены в другой, а когда подбегает вплотную, грубо отталкивает ее. «Я люблю», — говорит Офелия, он всматривается в нее, отвечает ей движением и взглядом и вдруг — смеется ей в лицо. Этот мир его больше не заманит. К Офелии подошел человек, который знает всему цену и понимает, сколь она ничтожна.

Он с грохотом сбрасывает на пол посуду, крушит столы, и это — предвестие разрушения мира, которое ему суждено устроить. Не сумев «восстановить вывихнутый век», Гамлет уничтожает все вокруг себя. Безумие и самоубийство Офелии наносит ему последнюю рану: больше нет нитей, связывающих его с жизнью.

Чем ближе конец спектакля, тем больше шума и грохота: взламывается пол сцены — так открывается могила, куда лягут все персонажи, нередко слышны чьи-то вопли, звуки совокупления, тяжелое и частое дыхание, невнятное бормотание. Все это исчезает в тихой музыке, чтобы потом ворваться в нее вновь. И побеждают, конечно, хаотичные, нестройные звуки, которые издает распадающийся мир.

На этом «Гамлете» вспоминаются слова из другого произведения Шекспира: «Жизнь — это сказка, рассказываемая идиотом, полная шума и ярости и лишенная всякого смысла». Хотя, невзирая на шум и ярость, смысл все же есть. Он в том, чтобы однажды перестать играть.

В Берлине занимаются театральными экспериментами, в российской провинции делают ставку на классическое прочтение. В Государственной филармонии на Кавказских Минеральных Водах поставили оперу П.И. Чайковского «Евгений Онегин»

Олег Дусаев

Как опошлится прелестная картинка Пушкина, когда она перенесется на сцену с ее рутиной, с ее бестолковыми традициями, с ее ветеранами и ветераншами, которые безо всякого стыда берутся… за роли шестнадцатилетних девушек и безбородых юношей!» — писал Чайковский об опере «Евгений Онегин» своему постоянному спонсору и другу Надежде фон Мекк 6 декабря 1877 года. Композитор не ошибся в своих предсказаниях. Как только не ставили «Онегина» с тех пор. В XIX–XX веках на сцене появились большегрудые могучие Татьяны в ночных рубашках, лысеющие пожилые Ленские, еле втискивающиеся в сюртуки. Конец XX и начало XXI века ознаменовались еще более смелыми постановками. «Энциклопедия русской жизни», как говорил о романе Пушкина Белинский, превратилась на оперной сцене в энциклопедию оригинальности и эпатажа.

Из последнего стоит вспомнить, например, постановку Кшиштофа Варликовского в Баварской опере (2007 год), где Онегин стал чуть ли не геем, лежал на кровати то с Ленским, то с Татьяной. Знаменитый полонез исполняли почему-то полуодетые ковбои. Публика была не очень довольна. Большой театр с режиссером Дмитрием Черняковым (2006 год) устраивает Ленскому не дуэль, а случайную гибель из-за неосторожного обращения с оружием. Полусумасшедшая Татьяна влезает на стол и там пишет свое письмо. Оперная примадонна Галина Вишневская назвала эту постановку «осквернением национальных святынь» и именно из-за этого отказалась справлять свой юбилей в Большом театре.

Юная классика

Кисловодская постановка осталась незамеченной критикой, ведь у нас не принято внимательно следить за культурными событиями, происходящими в провинции. А зря. Пожалуй, этот в самом хорошем смысле слова скромный спектакль вполне соответствовал мечтам и чаяниям композитора. И постановочная, и музыкальная часть оказались на очень высоком уровне. При том, что из столичных театров приехали только исполнители мужских ролей. Все женские партии блестяще исполнили провинциальные артистки: Елена Филимонова (Татьяна), Марина Васильева (Ольга), Анна Гузаирова (Ларина), Алина Шакирова (няня). В спектакле был также занят Государственный камерный хор Республики Калмыкия и Академический симфонический оркестр филармонии. Постановку осуществил Денис Азаров. Ему всего 22 года, режиссерское образование он получил в ГИТИСе, в мастерской Иосифа Райхельгауза.

«Поставить «Евгения Онегина» мне пришлось всего за 7 дней, — рассказывает Денис. — У меня, конечно, сердце кровью обливалось, что так мало времени». Учитывая юный возраст режиссера, можно было представить, что он всласть поэкспериментирует, покажет такое, чего не видели ни в Большом театре, ни в Баварской опере. Однако вышло наоборот. Это полноценная классическая постановка. «Конечно, спектакль может иметь авангардную форму, — сказал Азаров корреспонденту The New Times. — Но надо понимать содержание. Это ведь не «Леди Макбет» Шостаковича, где можно экспериментировать с формой, где сама музыка этому способствует. «Евгений Онегин» — нечто совершенно иное. Когда в театре начинают слишком эксперименти- ровать, мне сразу кажется, что режиссер прикрывается, прячет то, чего он не понимает, под масками, все придумывает. В наше время экспериментом скорее является то, что люди выходят в костюмах своей эпохи и при этом заставляют зрителей сопереживать».

Дорога молодым

«Когда я увидела молодого человека, — говорит генеральный директор филармонии Светлана Бережная, — я подумала, что будет юношеский максимализм и прожектерство. Но я услышала идеи и понимание того, как это сделать. Меня обрадовало то, что столь молодой человек понимает, чего он хочет достичь и какими средствами».

Имя Светланы Бережной известно и в московских музыкальных кругах: она сама молодой руководитель (ей нет и 40) и одна из лучших органисток мира. Безусловно, столь высокому качеству работы творческого коллектива способствует то, что концертной организацией руководит действующий артист, а не чиновник. В филармонии много молодежи, в том числе и на ответственных постах: например, дирижеру оркестра Илье Гайсину всего 24 года. «Я считаю, — говорит Бережная, — что свежий молодой взгляд способен дать больше, чем крупное имя. Я доверяю потенциалу и доверяю молодости, которая способна своротить горы».