«Пока у власти нет реальных оппонентов, ее устраивает управляемый суд»

Да. Эта идея предложена и поддержана рядом видных общественных деятелей, и члены Совета считают необходимым обсудить это предложение с Дмитрием Медведевым. До сих пор не были приведены какие-либо разумные аргументы против того, чтобы признать эту амнистию актуальной и заслуживающей скорейшего рассмотрения.

За прошлый год число коммерческих организаций, прекративших свою деятельность, составило 45,3% от общего числа зарегистрированных. Это был год, когда впервые объем прекратившего существование бизнеса превысил объем вновь возникшего: развитие нового не компенсировало потерь. Проведение амнистии было бы положительным сигналом бизнесу. Это был бы сигнал и законодателям о необходимости скорейших изменений в регулировании, потому что нельзя сажать предпринимателей за то, за что сейчас сажают. Ведь преступными признаются фактически даже нарушения чисто административного характера, если само предпринимательское дело принесло большой доход. Не причинение кому-то какого-то вреда и не получение прибыли, а просто получение большого дохода даже без учета вложенного.

Да, оно становится уголовным только по одному признаку — по признаку получения большого дохода, даже не по величине прибыли, а именно дохода. Но ведь есть и затраты. Разве это допустимые основания для уголовной ответственности? Необходимо менять такой уголовный закон. Только при этом условии призыв «не кошмарить бизнес» может быть реально принят практикой.

Представители судебной системы и даже некоторые ученые сразу же обвинили инициаторов, во-первых, в безграмотности, так как экспертиза — это не то, что можно проводить общественными силами. Экспертизу проводят только сами суды с помощью специалистов-экспертов, которых они же назначают. Во-вторых, в том, что само понятие «резонансные дела» противоречит принципу равенства. И в-третьих: это, мол, ограничивает независимость суда. Пришлось объяснять, что речь идет об акции гражданского общества, которое хочет знать, что происходит в судах, и хочет это правильно понимать, а у неспециалистов часто нет возможности понять это правильно. Общество должно получить ясную картину того, что происходит в судах от специалистов, которые никоим образом не претендуют на то, чтобы влиять на суд. И может быть, поняв реакцию общества, власть пришла бы к выводу, что ей надо соответствовать каким-то представлениям, которые обществом одобряются.

Сейчас проводятся две экспертизы. Одна уже близится к завершению — по делу Магнитского. Там речь идет об анализе условий содержания обвиняемого под стражей как приведших к смерти. Это даже не совсем юридическая экспертиза, хотя часть ее вопросов относится к процедурам — ареста, обжалования ареста, освобождения от ареста. Другая экспертиза касается дела Михаила Ходорковского.

Эту экспертизу проводят независимые эксперты, каждый из них работает абсолютно самостоятельно. Совет не будет редактировать их заключения, мы их просто сложим вместе и представим президенту с сопроводительной запиской, в которой будет рассказано, как они появились. Заключения пишутся по разным аспектам дела — уголовно-правовым, процессуальным, налоговым, вопросам гражданского права, прежде всего в части, касающейся собственности. Представим себе, что в заключениях будет обнаружено нарушение правовых принципов при привлечении обвиняемых по этому делу к ответственности. Что это значит? Приговор, если он основан на нарушении правовых принципов, должен быть пересмотрен. Никто не скажет, как он должен выглядеть, но нарушения, которые были в этом приговоре отмечены, не должны быть повторены в других делах. Для этого могут быть использованы разные процедуры.

Да. Но жалоба адвокатов — для суда. А есть другие возможности. Разве эта экспертиза не может убедить юристов во власти? Они могут реагировать, не затрагивая независимости суда и не давая ему никаких указаний. Могут, допустим, использовать свое право на помилование, есть такой вариант как амнистия в отношении определенной категории дел, где отмечаются одни и те же нарушения при привлечении к ответственности. Разве это невозможно? Вообще власть, которая хотела бы смотреть вперед, должна принять какие-то меры, чтобы подобные нарушения закона не повторялись. Есть такие меры? Есть. Они воплощены во многих законопроектах, которые инициируются Советом. Цель — изменить закон так, чтобы его нельзя было произвольно и нелепо интерпретировать.

Боятся.

Каждый судья боится, что когда он примет решение не об аресте предпринимателя, а о том, чтобы взять с него залог или подвергнуть домашнему аресту, ему скажут: «Ты принял такое решение, потому что ты получил взятку».

Президент решил, а вышестоящее судейское начальство, которое имеет право возбудить против судьи дисциплинарное производство, чтобы лишить его статуса, может, например, заподозрить судью в получении взятки за определенное решение. Самое ужасное, эти подозрения могут и не подтверждаться приговором суда, вступившим в законную силу, как это требуется, когда речь идет о таком серьезном преступлении против правосудия. Официально даже не будут предъявлять судье такое обвинение. По утверждению председателя одной из квалификационных коллегий, всегда найдется, за что судью можно лишить должности.

„

Каждый судья боится, что когда он примет решение не об аресте предпринимателя, а о том, чтобы отпустить его под залог или под домашний арест, ему скажут: «Ты принял такое решение, потому что ты получил взятку»

”

А зачем рисковать? Пусть лучше вышестоящий суд отменит постановление об аресте как явно незаконное, судья продемонстрирует «строгость», а вышестоящая инстанция покажет, как она эффективно исправляет отступления от закона.

Независимый суд был бы нужен власти при существовании сильной оппозиции. Нужен, чтобы при смене власти защитить людей от возможных притеснений и преследований. Это общеизвестно: пока у властной элиты нет реальных оппонентов, ее устраивает управляемый суд. В 2005 году в докладе комиссара ООН по правам человека, который изучал российские суды, был сделан вывод: независимость судей не обеспечена. Тогда все правоохранительные ведомства должны были дать письменную оценку этим выводам. Глава Высшего Арбитражного суда Антон Иванов сформулировал ее в потрясающих словах: «Претензии судебной власти на ее независимость от власти политической необоснованны, потому что сам суд является элементом этой власти, осуществляемой в интересах общества».

Судьи должны измениться. Но для этого должны измениться объективные условия, в которых они живут и действуют. Эти объективные условия складываются из многих факторов, в том числе и из законодательства о судах, например.

Простой пример. У нас судья назначается на должность только при том условии, что председатель Верховного суда представит его как кандидата президенту. Да, судья до этого должен сдать экзамены, победить в конкурсе, пройти собеседование в квалификационной судейской коллегии, которая оценит качества кандидата, составит о нем свое мнение и напишет заключение по поводу его кандидатуры. Но эти бумаги ничего не значат, если председатель суда не захочет его рекомендовать. У квалификационных коллегий, конечно, есть право: если председатель отказался представлять кандидата — подтвердить свою рекомендацию. Это обязывает председателя рекомендовать кандидата. Но квалификационная коллегия состоит из судей, которые работают в судах под началом того же председателя, и если они станут себя вести самостоятельно, это может кончиться для них не лучшим образом.

Ограничить административные полномочия председателей судов — одна задача, но есть и другая: нужно развести эти две функции — функцию рекомендации для назначения и функцию удаления судьи с должности. Это не может быть в одних и тех же руках, а у нас это одни и те же фигуранты — квалификационная коллегия и председатель суда. Была прекрасная идея — дисциплинарного судебного присутствия, сейчас мы его получили, что-то, может быть, оно сделает в области защиты судей от произвольного преследования. Но оно состоит из судей Высших судов, хотя по закону о судебной системе заявлено как особый судебный орган. Этот судебный орган, по сути, не должен иметь никакого отношения к тем судам, которые рассматривают дела — гражданские, уголовные, арбитражные. У него должна быть одна функция — это суд по персональным делам, и он должен быть органом правосудия. Когда граждан судят, то говорят, что им должно быть обеспечено независимое правосудие. Почему же, когда судей судят, им не должно быть обеспечено независимое правосудие?

Да, действительно, администрация президента разрабатывала проект судебной реформы. Но доклад о нем — больше года назад — на Совете по совершенствованию правосудия при президенте вызвал не просто разочарование, но и абсолютное удивление. В качестве главных мероприятий реформы были предложены, например, декларирование судьями доходов или запрет претендовать на судейские должности для тех, кто имеет родственников, занимающихся адвокатской практикой. Я знаю не один случай, когда супруг или супруга кандидата в судьи вынуждены были попрощаться с профессией адвоката.

Прокуроры — могут, работники МВД тоже. Считается, что это не мешает судье.

Общество обязательно должно иметь инструменты социального контроля за правосудием, начиная, например, с открытого проведения судебных процессов. Каждый человек, права которого определяются судом, имеет право на то, чтобы это делалось не в тайных застенках, а прилюдно. Почему? Чтобы при людях было стыдно, и чтобы людям, которые и есть общество, было ясно, с каким судом они имеют дело. Это самая главная форма социального контроля за правосудием. Специалисты же — юристы и журналисты — должны помогать обществу не только в получении объективной информации о правосудии, но и в ее понимании.

Сейчас нет. В том-то все и дело. Судья знает, если он не вынесет решение, которое требуется, ему будет плохо. Поэтому общество ему безразлично. Поэтому ответственность, некий стыд перед обществом, как регулятор поведения, практически исчезли.

Судейского бунта не будет никогда. Судейский молчаливый саботаж случался когда-то в почти доисторические времена. Например, король во Франции хотел расправиться со своим политическим оппонентом и требовал смертного приговора, а судейское сообщество могло не подчиниться. Существовали правила: смертный приговор должен подтвердить высший в судебной системе судья — а для него стыд перед судейским сообществом был весомее.

Это примеры личного героизма. А героизм не может быть системой деятельности.

Изнутри самого суда — нет. Потому что он регулируется извне.

У нас они попадут в ту же систему зависимости. Приток новых людей не может изменить ситуацию. Ведь по-прежнему существует следствие и прокуратура с обвинительным уклоном, по-прежнему несогласие вышестоящего суда с вынесенным решением считается минусом для судьи.

Толчок может дать любое событие, мы не знаем, каким оно может быть. Как в случае с распадом СССР. Я, например, давно и долго уповаю на то, что государство само увидит совершенно явственно, что нынешняя ситуация бесперспективна.