Кто остается в «театре-доме»

Самый популярный жанр близящегося к концу сезона — актерский бунт, беспощадный, но вовсе не бессмысленный. Длительная борьба группы бунтовщиков Московского драматического театра им. Станиславского закончилась некрасивым, если не сказать подлым, увольнением главного режиссера театра Александра Галибина.

Подлость советских увольнений — в их подковерности, когда увольняемый узнает о своей участи по телевизору. Галибин прожил три года в одном из самых проблемных московских театров, как в окопе — под неустанным обстрелом «диверсионной» группы во главе с артистом Владимиром Кореневым и профсоюзным лидером Марком Гейхманом. Доносы и интриги вымотали и режиссера, и творческий коллектив, утомленная борьбой труппа празднует победу и, видимо, готовится к новой схватке — с новым худруком, которым стал по воле московского департамента культуры Валерий Белякович. Галибин пришел в театр со своей программой, открыл малую сцену, пытался обновить репертуар, сделал несколько экспериментальных интересных работ, пустил в театр молодых режиссеров и молодую драматургию, заставил работать растренированную труппу. Но — проиграл.

Бунт в Театре им. Маяковского тоже завершился победой труппы. Сергея Арцибашева на посту главного режиссера сменил Миндаугас Карбаускис. Удивительно, что актеры в течение почти девяти лет наблюдали, как рушится — в прямом и переносном смысле — легендарная Маяковка, и не сопротивлялись этому гниению. За девять лет арцибашевского руководства театр окончательно потерял лицо и превратился в районный Дом культуры с обшарпанными стенами, душным буфетом и витающим на сцене запахом тушеной капусты. Арцибашев держал артистов ролями, а кассу — антрепризными комедиями. Прозрение наступило внезапно и единодушно — связи в московском правительстве Арцибашеву не помогли.

Под занавес сезона случился еще один бунт. На сей раз артисты пошли на открытую войну против основателя и лидера легендарной Таганки Юрия Любимова и его супруги и соратницы Каталин, которая называет актеров не иначе как «быдлом» и «тварями». Тревожные сигналы из Таганки раздавались давно — Любимов в своих публичных высказываниях не раз грозил отставкой и поливал своих артистов на чем свет стоит, не стесняясь в выражениях. Но на гастролях в Чехии случился настоящий скандал, поводом для которого стали, как водится, товарно-денежные отношения. После возвращения в Москву Любимов вновь объявил о своем уходе из театра, однако тут же уволил двадцать сотрудников, включая артистов и административных работников. Чем кончится этот позор, неизвестно. Возможно, днями ситуация прояснится.

Все эти некрасивые истории говорят об одном: российский репертуарный театр срочно нуждается в капитальном ремонте. Раздутые штаты государственных театров неизбежно приводят к иждивенчеству, к появлению так называемого балласта, который тянет театр в тину, в болото творческого застоя. У худрука, по сути, нет никаких властных полномочий: он не вправе регулировать состав коллектива, административно-хозяйственную деятельность, репертуарную политику. Институт главных режиссеров распадается — при наличии плеяды успешных талантливых постановщиков разных поколений чиновники мечутся в поисках кандидатур на руководящее кресло. Назначения носят случайный и абсолютно немотивированный характер по одной простой причине: никто не хочет!!! Не хочет входить в эти запущенные вольеры с вороватыми администраторами, голодными артистами, подозрительными директорами и расплодившимися тараканами. Никто не хочет с ходу попадать в пространство тендеров, распилов и откатов, в котором все уже распределено и новый главный становится лишь винтиком в четко отлаженной машине. Похоже, в этом смысле театр мало чем отличается от любой государственной структуры, начиная отделением милиции и заканчивая администрацией президента.

Успешные режиссеры предпочитают либо оставаться свободными художниками, либо строить свой театр с нуля со своей командой, как это делают Сергей Женовач, Кирилл Серебренников, Дмитрий Крымов. Чтобы ни перед кем отчета не держать. Тем более перед чиновниками от культуры, которые меряют успех кассой. Позорная история с фактическим изгнанием из страны театрального гения Анатолия Васильева ничему их не научила: личная дружба, взаимный интерес или демонстрация лояльности по-прежнему являются главными критериями кадрового отбора.

В одной только Москве на сегодня 129 театров. Сколько из них могут похвастаться постоянными аншлагами? Три? Пять? За счет чего существуют эти раздутые труппы с однообразным антрепризным репертуаром, занимающие драгоценные (во всех смыслах) исторические здания? Штатное расписание и «вечные» контракты освобождают большинство театральных коллективов от творческой конкуренции, приучают к ленивому, пассивному существованию, к профанации творческого процесса. Лишенные необходимости ежедневно подтверждать свою творческую состоятельность, эти пыльные, утерявшие профессиональную форму люди злобой встречают любого, кто посягнет на их убогий образ жизни, который они гордо именуют «традициями».

Расставаться с мифом о великом русском репертуарном театре придется рано или поздно. Невозможно прикрывать срамные места этой навязшей в зубах демагогией о величии традиций, все давно сгнило. Возраст наших театральных руководителей давно превысил пенсионный, в ужасе перед грядущей нищетой они из последних сил держатся за свои кресла. Вынести их из этих кресел можно только вперед ногами, как членов Политбюро. Большинство давно путают «свою шерсть с государственной», воспринимают свои здания и своих сотрудников как частную собственность, со всеми вытекающими отсюда последствиями: от бытового хамства до абсолютной творческой недееспособности.

На одном из театральных форумов директор регионального театра простодушно признался, что, для того чтобы осуществить очередную постановку, ему пришлось вступить в «Единую Россию». Тут же нашлись и деньги, и возможности. Зал, набитый театральными деятелями России, дружно рассмеялся. Смеялся и председатель СТД, член «Единой России» Александр Калягин.

На внезапном слете творческой интеллигенции в городе Пензе, куда по прихоти премьера спешно вылетели театральные худруки по отдельному списку, моральные авторитеты были свидетелями разноса, который устроил Путин астраханскому губернатору. «Я ему про театр, а он мне про телевидение и про Кремль!» — с кривой усмешкой кивал Путин на лепечущего по видеотрансляции губернатора. На реплику «У них свои театры, а у меня свой театр. Представлений хватает!» — зал услужливо засмеялся, как и на угрожающую «шутку» премьера о Собянине: «Бандит ваш Сергей Семеныч!» Все это было отвратительно. Жалобы на плохие законы и плохих артистов, на недостаточное финансирование и систему тендеров, слезные просьбы о ремонте и лампочках, выпрашивание денег и полномочий… Апофеозом стало выступление Марка Захарова, который жаловался Путину (!!!) на то, что Джульетту играет 90-летняя старуха. «Хорошо хоть играет?» — гыгыкнул Путин.

Видно, что многим было неловко: унизительная атмосфера этого мероприятия, проходящего в жанре «барин, челом бьем, защиты просим», все поставила на свои места, точно и безжалостно распределила роли. И как бы потом ни оправдывались участники этой встречи, сколько бы ни рассказывали о конструктивности и полезности, ни отчитывались о решенных после этого форума проблемах — стыд все равно остался. Этим людям, которых государство держит на коротком поводке, на строгом ошейнике госбюджета, постоянно приходится совершать свой нравственный выбор — «ради дела». Не каждому так везет, как Армену Джигарханяну, которого в списках приглашенных не оказалось, и старику пришлось запихиваться обратно в автомобиль и тащиться из аэропорта в Москву. Никто из его коллег не возмутился этим фактом. А наоборот — еще и посмеялись над его обидчивостью, что выглядело совсем уж неприлично. Видать, эта царская болезнь бесстыдства передается воздушно-капельным путем.

Один из самых успешных и востребованных современных режиссеров Кирилл Серебренников выбрал для себя путь, казалось бы, обреченный на репутационные потери, с одной стороны, и на творческие компромиссы — с другой. Но как ни странно, у него получается. Принцип Серебренникова (как и Марата Гельмана, Эдуарда Боякова и еще нескольких вписанных в эстетику властной вертикали творческих интеллектуалов) прост и эффективен: используй их сам, пока они думают, что используют тебя. Серебренников не входит ни в какие партийные объединения, не подписывает никаких гнусных писем, весьма радикально высказывается по поводу власти и общества, но не отказывается от диалога с этой властью. Он берет в постановку графоманское сочинение главного идеолога Кремля, заручается самой высокой поддержкой для организации своего творческого дела, в середине сезона выпускает настоящий политический памфлет под названием «Отморозки» по прозе Захара Прилепина, а под финал создает на сцене Большого театра политический анекдот о тупой силе российской власти и рабской покорности народа — оперу «Золотой петушок». Брехтовская природа режиссуры Серебренникова лишена снобистского высокомерия, его спектакли настолько цельны и спаяны внутренней логикой личного высказывания, что выковыривать оттуда отдельные «крамольные» эпизоды невозможно. Как говорится, цензура бессильна. Вполне возможно, что свой политический актуальный театр Серебренников строит на деньги объектов своей политической сатиры. Тем очевиднее его победа. Хотя печальный опыт героя романа Клауса Манна «Мефисто» — театрального режиссера Хендрика Хефгена, не отказавшегося от диалога с властями нацистской Германии, предупреждает об опасности.

В этом сезоне общественных высказываний в театре случилось немало: видимо, заниматься чистым искусством талантливый человек, остро чувствующий время, не может по определению. Театр — не математика, не филология, он невозможен без публичности, без социальной остроты, иначе он превращается в развлекательный клуб, в бездумную форму досуга.

Главные спектакли прошедшего сезона вызывающе политизированы, открыто публицистичны, призывают к внутреннему несогласию, к отторжению сложившейся в современной России системы ценностей. Это «Чайка» Константина Богомолова (театр Табакова и МХТ), «Записки сумасшедшего» Камы Гинкаса с блистательным Алексеем Девотченко (МТЮЗ), «Прокляты и убиты» Виктора Рыжакова (по роману Виктора Астафьева, МХТ), «Пер Гюнт» Марка Захарова (Ленком), «Калигула» Эймунтаса Някрошюса (Театр Наций), «Сквоты. 89-93» Руслана Маликова и «Зажги мой огонь» Саши Денисовой и Юрия Муравицкого в Театре.doc. Обо всех этих знаковых работах The New Times писал в течение сезона. И вот сейчас, когда сезон завершается, все эти впечатления очевидно складываются в тенденцию: в театре есть люди, которым есть что сказать. Главное, чтобы нашлись те, кто их услышит. И не мешали те, о ком говорят.