Русская крепость

Побелевшие от напряжения пальцы вцепляются в рулевую колонку, как в спасательный круг. Бордюрных столбиков на крутых поворотах явно не хватает: одно неверное движение — и джип, совсем как в голливудских лентах, снимающихся здесь едва ли не каждый день, совершит головокружительное сальто прямо в пропасть. Мы едем по узкому серпантину вдоль океана под названием «Маршрут 1» — от моста Золотые ворота к крепости Форт-Росс. Милях в десяти от нее мы наконец-то нашли в безлюдном лесу единственный пятачок без знака «Остановка запрещена!» и остановились перевести дух. А еще через час мы честно положили в почтовый ящик у открытого шлагбаума при въезде на территорию форта $15 и припарковались.

Устойчивый стереотип — Россия в позапрошлом веке продала Штатам Аляску и Калифорнию, а Форт-Росс был базой Резанова и местом его романтических прогулок под луной с Кончитой. Хорошо еще, что в этом «звоне» есть испанские акценты: Кончита — дочь коменданта Сан-Франциско, города в штате, который в тот момент управлялся из Мадрида. Так вот, на самом деле Форт-Росс был основан уже после отъезда Николая Резанова из Калифорнии, правда, при его активном «лоббировании» этой идеи, затем чтобы снабжать провизией русские промыслы в Аляске. Да и приплыл туда руководитель первой российской кругосветки**Да, именно Резанов был руководителем экспедиции. Крузенштерн и Резанов ненавидели друг друга: хотя делили одну каюту, общались с помощью записок. исключительно за продовольствием.

Однако, что правда, сначала Резанов стал своим в доме коменданта Сан-Франциско Хосе Аргуэльо — притом что Испания, мягко говоря, не поощряла контакты колониальных властей с чужеземцами. А затем обаял его дочь, 15-летнюю красавицу Марию де ла Консепсьон, которую домашние ласково называли Кончитой. Сейчас уж и не понять, почему она полюбила 42-летнего «старика», пусть и командора, пусть и камергера Eго Императорского величества, пусть и российского Колумба.

Говорят, обаяние и стать Николая Петровича**Примечательно, что первым сыграл его в Ленкоме тоже Николай Петрович — Караченцов., высокий рост, отменные образование и лингвистические дарования (он еще подростком с легкостью выучил пять языков) поспособствовали его головокружительной карьере: от офицера лейб-гвардии Измайловского полка, охранявшего императрицу, до постов начальника канцелярии сначала графа и генерал-фельдмаршала Ивана Чернышева, а затем поэта и государственного деятеля Гавриила Державина. Блистательная «придворная» карьера — время от времени Резанов даже выполнял личные поручения Екатерины II — оборвалась неожиданно из-за банальной ревности. Новый фаворит императрицы Платон Зубов, в чьем штате к этому времени состоял Резанов, едва избавившись от именитого соперника князя Потемкина, решил услать красивого молодого порученца «подальше от греха». «Подальше» на тот момент означало Иркутск, где и была в 1798 году создана Российско-Американская компания, по делам коей Резанов и отправился в 1806 году в Калифорнию. Правда, по прибытии туда он менее всего походил на Ромео, не говоря уже о том, что после тяжелого похода из Аляски он сильно сдал — похудел, хромал из-за подагры, страдал цингой, как и пол-команды его «Юноны».

Но и Кончита для императорского камергера не была ни Золушкой, ни какой-либо другой героиней мезальянса. Георг Лангсдорф, корабельный врач и друг Резанова, похоже, был сражен красотой дочери коменданта Сан-Франциско с первого взгляда: «Она выделяется величественной осанкой, — записал он в дневнике, — черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко».

Лангсдорф слишком хорошо знал Резанова, чтобы предположить неожиданную и горячую страсть своего друга к дочери коменданта: «Можно было подумать, что он уже сразу влюбился в эту молодую испанскую красавицу. Однако ввиду присущей этому холодному человеку осмотрительности справедливее будет предположить, что он просто возымел на нее какие-то дипломатические виды».

И как ни горько разрушать красивую легенду, приходится признать, что несколько циничные предположения Лангсдорфа имели под собой основание. В письме-отчете графу Румянцеву, министру коммерции, Резанов пишет достаточно откровенно: «Ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. Всегда в шутках отзывалась она о ней: «Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего». Я представил российский климат посуровее, и притом во всем изобильней, она готова была жить в нем… С того времени поставил себя как близкого родственника коменданту, управлял я уже портом Его Католического величества так, как того требовала польза России… На «Юнону» привозить начали хлеб…» В другом письме к своему близкому родственнику и совладельцу Российско-Американской компании Михаилу Булдакову он писал: «Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора**Жена Резанова, Анна Григорьевна, умерла в 1802 году от родильной горячки, оставив мужу годовалого сына и новорожденную дочь., а здесь — следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Консепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее и плачу о том, что нет ей места в сердце моем».

В общем, Резанов оказался скорее истинным патриотом, нежели горячим любовником. Для него главным было «спасти Российско-Американские области» и накормить русских на Аляске. В послании Румянцеву Николай Петрович подробно объясняет, что почем в Калифорнии и какая гигантская выгода для России заключается в налаживании торговли с «испанскою волостью». А в перспективе он видел эти земли под управлением русского императора.

Однако усилилась «Русская Америка» лишь спустя шесть лет после отъезда Резанова, в марте 1812 года: его давнюю мечту осуществил Иван Кусков, основав крепость Росс.

Кусков, помощник главы Российско-Американской компании, прибыл на место нового поселения вместе с 25 русскими, в основном мастеровыми, и рабочей силой — около сотни коренных жителей Аляски, среди которых было много охотников на котиков и каланов. Этот участок земли был куплен у индейцев кашайа-помо за три пары штанов, три мотыги, три одеяла, пару топоров и несколько ниток бус. Алеуты строились прямо на берегу океана, а русские соорудили типичную сибирскую крепость — с домами из сруба, угловыми башнями с бойницами и частоколом вокруг поселения. 

Мы ходили по крепости-музею в полном одиночестве. Автору удалось даже сфотографироваться в комнатах, вход куда был закрыт на хлипкую щеколду, и потрогать экспонаты — бочки, в которых хранились солод и патока, пиво и вино, одежду и шляпы колонистов. Больше всего потряс рабочий стол с инструментами двухсотлетней давности, которые хотелось хотя бы подержать в руках, особенно плоскогубцы и разводной ключ.

Здесь работали на совесть: разводили скот, строили верфь и ветряные мельницы, из секвойи делали мебель, кадушки и повозки, выделывали кожу, выращивали фрукты и виноград, рожь и пшеницу. Правда, на Аляску везли не зерно, которое здесь не очень хорошо урождалось, а шерсть и кожу, и торговля лучше шла с местными индейцами и Мексикой, которая с 20-х годов XIX века владела Калифорнией. Но в целом Форт-Росс был убыточным предприятием, и в начале 40-х годов Русско-Американская компания продала его Джону Саттеру, мексиканцу швейцарского происхождения. Ну а дальше где-то рядом нашли золото, и работники Саттера, вместо того чтобы выращивать скот, ринулись в омут «золотой лихорадки». Форт менял хозяина за хозяином и в начале XX века был продан штату Калифорния.

В магазине-кафе у парковки гуляла какая-то большая американская компания — без особого шума-гама, с совсем маленькими детьми. Охранник сказал, что здесь частенько арендуются столы для празднования дней рождения, а это пусть и небольшое, но подспорье для содержания музея.

Сюда, конечно, надо приезжать в июле. В последнюю субботу месяца в Форт-Россе устраиваются песенные фестивали, православные литургии, а скауты играют в русских поселенцев, стреляют из старинных ружей и даже выучили несколько слов вроде «заряжай» и «пли!» Американцы молодцы, они бережно относятся к преданьям старины глубокой. На радость всем нам.

На обратном пути справиться с высотобоязнью помогало инстинктивное сосредоточение взгляда на левой обочине. А там было много чего интересного, например, названия мест, которые проезжаешь: Russian River (изначально река Славянка), Moscow Road, Sebastopol, да и вполне «гишпанское» Bodega, порт, куда частенько заходили российские корабли с грузами для Форт-Росса.

Мы проехали мост Золотые ворота и спустились к песчаному пляжу. По преданию, Кончита, не зная о том, что ее жених Николай Резанов умер в 1807 году под Красноярском во время путешествия из Сибири в Петербург, каждый день приходила сюда в течение десятилетий и смотрела на океан. И мы молча постояли перед накатывающими на берег волнами, проникаясь магией этого места и величием момента.

был заложен в 1814 году — тогда посадили персиковые деревья, а три года спустя — виноградную лозу. К 1841 году, согласно документам, составленным при продаже форта, сад занимал 2–3 акра и включал 207 яблоневых деревьев, 29 персиковых, 10 грушевых, 8 вишневых и 10 айвы. Но еще большего успеха поселенцы достигли в скотоводстве. В конце 1830-х годов здесь было 1700 голов крупного рогатого скота, 940 лошадей и мулов и 900 овец. Ежегодно более 800 кг шерсти шло на экспорт.

Под этими крестами лежат те, кто строил крепость, жил здесь и работал

Перебираясь через реки по тонкому льду, несколько раз падал в холодную воду, в результате чего так сильно простудился, что провел в беспамятстве и горячке 12 дней. Но как только очнулся, вновь отправился в путь, потерял сознание, упал с лошади и ударился головой о камень, после чего умер в красноярской больнице 1 марта 1807 года и был похоронен на кладбище Воскресенского собора. В 1960-х годах собор был разрушен и могила потеряна. По некоторым сведениям, гроб перезахоронили на Троицком кладбище, где в 2000 году был установлен белый крест, на одной стороне которого написано «Николай Петрович Резанов. 1764–1807. Я тебя никогда не забуду», а на другой — «Мария Консепсьон де Аргуэльо. 1791–1857. Я тебя никогда не увижу». Шериф города Монтеррей (Калифорния), где в 1857 году в доминиканском монастыре скончалась Кончита, развеял над крестом горсть земли с ее могилы. А обратно увез горсть красноярской земли — для Кончиты.

так вместо запрещенной в то время «рок-оперы» был определен жанр ленкомовской «Юноны и Авось», музыку к которой сочинил Алексей Рыбников. Накануне прохождения комиссии режиссер Марк Захаров, по воспоминаниям Андрея Вознесенского, подавшего идею спектакля, отвез поэта на такси в Елоховский собор, чтобы поставить свечки у иконы Казанской Божьей матери, которая упоминается в опере. И утром постановка была разрешена. Три освященные иконки они привезли в театр Николаю Караченцову (Резанов), Елене Шаниной (Кончита) и Людмиле Поргиной, выходившей в образе Богоматери, или, как было завуалировано в программках, Женщины с младенцем.