Без цензуры
Это было только что. На одном средних размеров телеканале готовили сюжет про приемных детей. И тамошний корреспондент позвонил Андрею Норкину (в прошлом звезде НТВ и лауреату премии «Тэфи», ныне безработному). Корреспондент помнил, что в семье Андрея и Юли кроме двоих своих живут еще шестилетний Тема и Лешка трех с половиной лет…
Договорились о съемке. К приезду группы дом был убран и дети причесаны, но съемка не состоялась. Вместо нее состоялась выволочка политически незрелому корреспонденту и его потерявшему классовое чутье шеф-редактору. «Вы что, сами не понимаете? — выговаривал им телевизионный начальник средней руки. — Не может быть никакого Норкина!» Тут самое время крикнуть слово «цензура». Однако ж позвольте уточнить: у начальника на руководящем столе лежал пресловутый «черный список»? Секретная записка из ЦК партии с нежелательной фамилией «Норкин», стоящей по алфавиту после Каспарова и Лимонова? Да ну, бросьте.
А что же тогда?
Не будучи ни психоаналитиком этого начальника, ни его исповедником, могу лишь строить гипотезы. И вот какая приходит мне на ум первым делом. Телеканал этот находится в перманентном ожидании перемены владельца. А в тамошних коридорах, не отмеченных большими творческими успехами, давно уже бьет ключом деловая жизнь, приносящая уйму финансовых радостей тем, кто стоит на раздаче эфира. И стоящие на раздаче планируют остаться на ней при любых хозяевах. Появление же в эфире «классово чуждого» Норкина может быть легко и эффективно использовано желающими оттереть их от окошечка… Вот вам и весь бином Ньютона. Цензура? Ну, разумеется. Но я бы постеснялся называть ее государственной: чай, не в Пхеньяне! Запах дерьма, идущий от этой и всякой другой подобной истории (а я могу рассказать их десяток-другой), носит вполне персональный характер — и в то же время отражает механику общественной деградации. Механика эта такова. Сначала власть завинчивает гайки и строго следит за выражениями лиц. Тут не дай бог поморщиться от неудовольствия, я уж не говорю — выразить протест… Одного разгрома НТВ хватило для стремительного падения нравов на всем телевидении. Но, заметим, лично и высочайше начальство санкционировало подлость лишь на начальных этапах, а потом — уже не петушком за дрожками, а впереди паровоза толпой побежали сотни добровольцев!
Кто поподлее — с гиканьем, кто постеснительнее — с виноватыми лицами… Одной посадки Ходорковского хватило на то, чтобы полтора десятка миллионеров, один круче другого, начали замирать в поклоне при появлении чиновника, которого они еще вчера заставили бы ждать у себя в приемной.
И опять-таки — сначала личный контроль за выражениями лиц при слове «ЮКОС», но дальше и ниже по иерархии пошла уже гнусная самодеятельность. Не думаю, что отмашка умерщвлять Алексаняна поступала от Путина — это энтузиасты захотели сделать президенту приятное! Ну и, конечно, зафиксировать собственную лояльность в условиях коррупционной конкуренции. Хуже-то не станет! А отпустишь смертельно больного в больницу — доброжелатели немедленно истолкуют это как бунт… Репутация Путина как человека жестокого в случае с Алексаняном сработала не хуже прямого приказа.
Так создаются и так потом работают правила игры. Когда они безмолвно утверждены ежедневной практикой, отпадает необходимость в цензуре. И уже давно, я думаю, никто ничего не запрещает ни тому средних размеров начальнику, ни Кулистикову, ни Эрнсту… И Добродеев не спускается из-за федеральных облаков всякий раз, когда надо сделать обрезание в эфире «Вестей». После стольких лет дрессировки в этом уже нет необходимости. «Сама, сама, сама…» — как говорил героине Гурченко герой Михалкова в фильме «Вокзал для двоих».
