Расставаться не страшно. Хореограф Алексей Ратманский, композитор Леонид Десятников и дирижер Александр Ведерников поставили балет о том, что ни о чем не стоит жалеть. И это лучше всего характеризует нынешнее время
Париж, год примерно 1832-й. Взгляд из Ленинграда 1936-го. Все героини-балерины — на содержании у пожилых богатеев. Первый танцовщик — самовлюбленный осел. Хореограф — ремесленник, ему все равно что клепать, лишь бы музыка была ритмична. Клакеры обеспечат успех кому угодно, только заплати.
Оправдание танца
Хореограф Ростислав Захаров 3 января 1936 года выпустил в Кировском театре спектакль, обличавший нравы Парижской оперы в начале XIX века. За спиной у 29-летнего Захарова была удачная премьера «Бахчисарайского фонтана»; впереди — череда все более и более унылых постановок, сотворенных по принципам «драмбалета» («Кавказский пленник», «Медный всадник»). Теория «драмбалета», на двадцать лет признанная единственно верной, предполагала, что балетному спектаклю необходима литературная основа, но главное — что танец нуждается в оправдании, то есть появляться на сцене может только тогда, когда это соответствует сюжету (на балу, например).
«Утраченные иллюзии»на музыку Бориса Асафьева были попыткой небесталанного все же человека примирить антибалетную, принижающую танец теорию с этим самым танцем. Либреттист Владимир Дмитриев перекроил роман Бальзака: прибывший в Париж юный поэт стал композитором, актрисы «Комеди Франсэз» — балеринами. Соответственно, появился легальный повод для танцев: репетиция в Парижской опере и спектакли, музыку к которым написал главный герой. Сначала «Сильфида», «правильный» балет для «хорошей», живущей ради искусства балерины Корали, затем «В горах Богемии», балет «буржуазный» для ее конкурентки, считающей денежки Флорины. Но все же публикой спектакль был встречен насмешливо (народ хохотал над тем, как дотошно танцовщик, изображавший композитора, хлопал пальцами по беззвучным клавишам рояля) и достаточно быстро исчез из репертуара.
Трое бывших
Новые «Утраченные иллюзии» поставил Алексей Ратманский (на снимке). С 2004-го по 2008 год хореограф руководил балетом Большого театра, и за это время не раз брал в работу легендарные названия советских времен («Светлый ручей», «Болт», «Пламя Парижа»). Генеральный директор Анатолий Иксанов очень хотел, чтобы Ратманский продлил свой пятилетний контракт, но хореограф, пять лет не только ставивший спектакли, но и выяснявший отношения со слишком многими членами труппы, отказался наотрез и взял контракт в American Ballet Theatre. Там он не худрук и не директор, а именно постановщик, и возможность заниматься только творческой работой так ему нравится, что в апреле он согласился продлить свою работу в ABT аж до 2023 года.
Его товарищи по «Утраченным иллюзиям» (балет был задуман, когда Ратманский еще служил в Большом) тоже работали на Театральной площади, но когда они уходили, остаться их никто не просил. Главный дирижер Александр Ведерников, служивший в Большом с 2001 года, в июле 2009-го досрочно разорвал контракт с театром, заканчивавшийся через год, объяснив, что «все решения в театре принимаются людьми, не имеющими отношения к музыке» (то есть дирекцией). Сменивший же его на посту музыкального руководителя композитор Леонид Десятников за сезон резких движений не делал (видимо, написанием музыки к «Иллюзиям» в основном и занимался), но пару ведер комплиментов от «патриотов», не забывших его «Детей Розенталя», получил. В августе 2010-го Десятников тихо ушел с поста, освободив место для дирижера Василия Синайского, которого дирекции Большого ровно к тому моменту удалось уговорить занять эту громкую, но чрезвычайно беспокойную должность. Три человека, вдоволь напробовавшиеся работы в Большом, сделали спектакль о Парижской опере. Ну или о театре вообще. Да, «Утраченные иллюзии».
Все — прошлое
Большой театр, год 2011-й. «Утраченные иллюзии важны для каждого из нас, — сказал по поводу постановки Алексей Ратманский. — Для поколения, для страны, для искусства балета в целом». Но с иллюзиями разные люди расстаются по-разному, и в спектакле нет ничего трагического. Интонация элегическая — ну да, вот так было, больше не будет. В музыке Десятникова — намеки и воспоминания об огромном корпусе музыкальных текстов, будто на другом континенте человек меняет почти забытые радиочастоты и слышит то Чайковского, то Прокофьева, то малеровский отзвук. В хореографии Ратманского — приметы увлечения театром, первой влюбленности в театр и признаки разочарования в нем. Герой-композитор (Иван Васильев), прячась в декорациях, смотрит премьеру — и, не удержавшись, повторяет движения Первого танцовщика (Артем Овчаренко), забавно и трогательно одновременно. Этот же Первый танцовщик только что действительно вел себя как эгоцентричный осел, в полном соответствии со старым либретто. Шик театра: для «нехорошей», обольщающей героя Флорины (Екатерина Крысанова) Ратманский поставил отличный трюк — фуэте на игровом столе, и рядом — тараканья суета клакеров. По всем сценам — и по любовному адажио (у композитора с «хорошей» балериной, чья роль досталась Наталье Осиповой, начинается роман, но он прерван ее честолюбивой соперницей), и по «спектаклям в спектакле» — бегут облака, пущенные художником Жеромом Капланом. Это все — прошлое, говорят они, все давно закончилось. Можно грустить, но не стоит печалиться всерьез. Продавший свой дар спонсорам практичной балерины композитор, собиравшийся утопиться, еще встанет, пойдет и, глядишь, сделает карьеру. Мало ли какие иллюзии были в юности.
Tweet
