Ваш предыдущий фильм — «Летний дворец» — о событиях на площади Тяньаньмэнь был запрещен в Китае. То есть на родине его так и не увидели?
Китай слишком большая страна, за всеми не уследишь. Когда «Летний дворец» был показан на Каннском фестивале без разрешения цензурного комитета, журналисты получили распоряжение о нем не писать. Запрет привел к противоположным результатам: он удесятерил аудиторию «Летнего дворца». Фильм не был выпущен официально, но вся страна посмотрела его на пиратских DVD. Мне эта система не нравится, но сделать ничего нельзя. Кстати, про «Весеннюю лихорадку» китайские газеты писали свободно, на этот раз их никто не останавливал.
Китай слишком большая страна, за всеми не уследишь. Когда «Летний дворец» был показан на Каннском фестивале без разрешения цензурного комитета, журналисты получили распоряжение о нем не писать. Запрет привел к противоположным результатам: он удесятерил аудиторию «Летнего дворца». Фильм не был выпущен официально, но вся страна посмотрела его на пиратских DVD. Мне эта система не нравится, но сделать ничего нельзя. Кстати, про «Весеннюю лихорадку» китайские газеты писали свободно, на этот раз их никто не останавливал.
Возможно ли смягчение цензуры?
Да, подход становится все более толерантным, но цензуру в целом никто отменять не собирается. Разговоры о необходимости реформы идут уже десять лет, нравы смягчаются, но не более того. В 2003 году впервые в истории состоялось заседание китайского Кинобюро с участием молодых, даже маргинальных кинематографистов — в том числе и с моим участием. Это был первый случай, когда представители государства нас хотя бы выслушали. Но, увы, ничего не сделали.
Да, подход становится все более толерантным, но цензуру в целом никто отменять не собирается. Разговоры о необходимости реформы идут уже десять лет, нравы смягчаются, но не более того. В 2003 году впервые в истории состоялось заседание китайского Кинобюро с участием молодых, даже маргинальных кинематографистов — в том числе и с моим участием. Это был первый случай, когда представители государства нас хотя бы выслушали. Но, увы, ничего не сделали.
Фильмы не лгут
Вас иногда обвиняют в том, что вы намеренно выбираете провокационные темы и используете запрет на профессию для саморекламы на Западе.
(Раздраженно.) Смотрите мои картины и сами решайте, где правда. Я уверен, что фильмы никогда не лгут. Нельзя делать кино, имея целью что-то еще помимо кино. Я выбрал сложный путь, потому что хочу снимать на родине. И я не мечтаю быть повстанцем, просто хочу работать. И еще — любой режиссер хочет, чтобы его фильмы показывали, а не запрещали.
(Раздраженно.) Смотрите мои картины и сами решайте, где правда. Я уверен, что фильмы никогда не лгут. Нельзя делать кино, имея целью что-то еще помимо кино. Я выбрал сложный путь, потому что хочу снимать на родине. И я не мечтаю быть повстанцем, просто хочу работать. И еще — любой режиссер хочет, чтобы его фильмы показывали, а не запрещали.
Сейчас Кинобюро влияет на вашу работу?
После того как мне в очередной раз запретили снимать, я вышел из-под его юрисдикции. Тем лучше — у меня больше свободы. Не надо думать, будет ли одобрена эта тема для фильма. «Весенняя лихорадка» снята вне системы китайского производства (у картины есть французский и гонконгский сопродюсеры. — The New Times). Творческий процесс — абсолютно бескомпромиссный, я могу им наслаждаться. Хотелось бы, чтобы каждый китайский режиссер мог сказать то же самое.
После того как мне в очередной раз запретили снимать, я вышел из-под его юрисдикции. Тем лучше — у меня больше свободы. Не надо думать, будет ли одобрена эта тема для фильма. «Весенняя лихорадка» снята вне системы китайского производства (у картины есть французский и гонконгский сопродюсеры. — The New Times). Творческий процесс — абсолютно бескомпромиссный, я могу им наслаждаться. Хотелось бы, чтобы каждый китайский режиссер мог сказать то же самое.
Вы не осуждаете китайских режиссеров, которые начинали в андеграунде, а потом стали снимать официально одобренные картины?
Скажем так, я немного разочарован. О цензуре, о компромиссах они точно знают лучше, чем я. Но, возможно, следующее поколение китайских кинематографистов найдет, в чем упрекнуть и меня.
Скажем так, я немного разочарован. О цензуре, о компромиссах они точно знают лучше, чем я. Но, возможно, следующее поколение китайских кинематографистов найдет, в чем упрекнуть и меня.
Чисто технически как вам удалось провести подготовку к съемкам, начать их и закончить в условиях официального запрета?
Каждый этап производства был засекречен, я не хотел, чтобы пресса узнала хоть что-то. Но я знал, что за мной не будут ходить полицейские, у них есть дела поважнее. Режиссер в Китае — не настолько важная фигура.
Каждый этап производства был засекречен, я не хотел, чтобы пресса узнала хоть что-то. Но я знал, что за мной не будут ходить полицейские, у них есть дела поважнее. Режиссер в Китае — не настолько важная фигура.
«Весенняя лихорадка» — в первую очередь история любви двух людей. Вы намеренно уводили социальную и политическую жизнь на второй план?
Не могу сказать, что это было намеренно. Когда вы хотите рассказать историю любви, вы говорите о людях. Но когда вы говорите о людях, вы не можете не говорить об обществе. Отделить одно от другого невозможно — ни в жизни, ни в кино. И с «Летним дворцом», и с «Весенней лихорадкой» я был уверен, что снимаю любовные истории — оказалось, что это политические фильмы. Если и возможна любовь вне политики, это в любом случае не моя тема.
Наследие социализма
В «Весенней лихорадке» вы напоминаете о том, что гомосексуализм в Китае до сих пор считается психическим заболеванием. Заподозренного в нем человека могут отправить на принудительное лечение. Но в фильме мы видим гей-клубы, существует гей-культура. Трудно ли быть гомосексуалистом в Китае?
Я так долго работал над этим фильмом, что жена стала спрашивать: «Ну что, ты уже изменился?» (Смеется.) Среди моих друзей есть гомосексуалисты, но мы почти не обсуждаем эту тему. Условия становятся все лучше, но у них по-прежнему много трудностей. Иногда их преследуют, закрывают сайты. Три раза под разными предлогами сорвали кинофестиваль. Надеюсь, в четвертый раз у них получится, и я смогу принять в нем участие.
В России тоже несколько раз срывали фестиваль гомосексуального кино.
Когда, сейчас?
Когда, сейчас?
Да.
(Смеется.) Наследие социализма.
(Смеется.) Наследие социализма.
Сколько вам еще до окончания запрета на профессию?
Два года.
Два года.
Будете ждать?
Нет, буду снимать.
Нет, буду снимать.
