Калигула гоняет своих подданных по сцене, не давая им ни на секунду забыть, кто в доме хозяин. В роли Калигулы — Евгений Миронов (в центре), в роли Цезонии — Мария Миронова (слева)
Первым исполнителем роли безумного императора был Жерар Филип, который навеки определил Калигулу в романтические герои. Даже хулиган Тинто Брасс не смог освободиться от гнета обаяния очаровательного француза и выбрал для своего скандального фильма англичанина Малкольма Макдауэлла, в облике которого уживались и порок, и невинность. Впрочем, «наши» Калигулы ничуть не хуже: в разные годы в этой беспроигрышной роли блистали Олег Меньшиков, Александр Балуев, Виктор Авилов, Константин Хабенский, Владимир Епифанцев. Своего Калигулу дождался и Евгений Миронов. Для человека, сыгравшего Гамлета, Хлестакова, Фигаро и Иудушку, Мышкина и Достоевского, бенефисная роль в драме Альбера Камю должна была стать своеобразным коктейлем, гремучей смесью из всех ранее сыгранных ролей. Однако играющий изо всех сил трагедию Миронов оказался героем насмешливого фарса, Счастливцевым в роли Несчастливцева.
Театр Карабаса
Триумфальная арка из шифера похожа на сказочный терем, обиталище злых волшебников. Собственно, так оно и есть — юный самодур Калигула, сверкая очами, гоняет по этому шиферному царству своих придворных, которые норовят спрятаться от царского гнева под кусок отвалившегося стройматериала. Римские патриции похожи на загнанную свиту Короля из захаровского «Обыкновенного чуда» — их лица несчастны, интонации плаксивы, а положение незавидно.
Лицом и статью из дворцового окружения выделяется Керея (Алексей Девотченко) — мрачный быстрый человек в наглухо застегнутой шинели и с неизменным белым махровым полотенцем в руках. Ближний круг Калигулы — его любовница и жена Цезония (Мария Миронова), интимный юный друг Сципион (Евгений Ткачук) и преданный бывший раб Геликон (Игорь Гордин).
За четыре часа Калигула проходит весь свой исторический и духовный путь — от всесильного императора до маньяка-убийцы, шагнувшего на штыки заговорщиков, как в вечность. Наблюдать так подробно и так близко не самый радостный процесс распада человеческой личности — занятие для терпеливых. Хитрый Някрошюс сочинил свой «театрофильм» задолго до того, как актеры вышли на сцену. Режиссер написал для каждого отдельную партитуру интонаций и движений. Никаких импровизаций. Никаких лишних смыслов. Някрошюс склеивает спектакль, как режиссеры клеят кино на монтажном столе, когда съемки закончены, все сцены отсняты, все панорамы и перебивки готовы. И автор остается один на один с исходным материалом. Тут-то и начинается подлинное творчество.
Нервные люди
Текст Камю притягателен и манок, как сладкий бочонок актуальных афоризмов. Что может быть важнее для нашего человека, чем разговор о власти, свободе и страхе. Каждая строчка, выброшенная в зал звонким голосом Евгения Миронова, должна вызывать шквал аплодисментов. Репризы сыплются как из рога изобилия — только лови: «Править значит воровать! Я хочу воровать открыто!»; «Люди умирают, потому что они виновны! Виновны, потому что они подданные!»; «Во всей Римской империи свободен один я!» и так далее. Миронов мечется по сцене в развевающемся оранжевом сюртуке, куражится, хохочет сатанинским смехом, притягивает и отталкивает, журит и приговаривает к смерти, уводит и возвращает чужих жен, требует полного подчинения и карает за него же… Миронов играет предельно страстно, не жалея никаких физических и эмоциональных сил. Он играет трагического, почти античного героя — прекрасного и притягательного в своем злодействе, в своей запредельной порочности, в маниакальном стремлении обрести невиданное захватывающее чувство абсолютной власти и абсолютной свободы. Но в этом Калигуле куда больше капризного и задиристого подростка-переростка, чем стоящего на грани безумия, помешавшегося на своей Луне, жесткого и холодного принца Зла.
Значительность и масштабность его деяний подчеркивает непрекращающаяся тяжелая, мрачная музыка из произведений Вагнера и Генделя. Подросток буянит. Свита послушно трясется от ужаса. Преданная Цезония то жжет себя раскаленным утюгом, то накуривается какой-то дрянью, то трет десны маковыми зернами, пытаясь обрести равновесие в этом адском сне. Мария Миронова в течение всего спектакля находится на грани нервного срыва, иногда кажется, что она заговаривается, ее блуждающий взгляд откровенно безумен, в бессмысленных глазах глубоко несчастной женщины постоянно стоят слезы, высокий напряженный голос то и дело срывается то в крик, то в обессиленный шепот.
Ничего, кроме иезуитского нервозного возбуждения, Маше Мироновой сыграть не дали. Ничего не дали сыграть и Алексею Девотченко (Керея), загнав его в воронку физических приспособлений. Режиссер «одарил» Керею целым ворохом неизвестных болезней. Керея с трудом мочится в эмалированный ковшик, с шумом втягивая воздух, демонстрирует публике элементы дыхательной гимнастики, встает на ходули как на костыли и эффектно упирается в дверной проем. Девотченко непостижимым образом протаскивает сквозь эти физкультурные нагромождения хоть какой-то смысл, и мы успеваем услышать главное: «Смерть его (Калигулу) совсем не интересует, он хочет изменить всю нашу суть».
Герой Алексея Девотченко Керея — единственный, кто понял сверхидею диктатора
Изощренное
Изменением актерской сути, актерской природы, актерского мышления признанный театральный диктатор Някрошюс занимается довольно часто. И если актеры доверяют ему абсолютно, полностью полагаясь на его высшее знание и божественную интуицию, то сам Някрошюс доверяет артисту только в очень крайнем случае. Нашпигованные физическими приспособлениями и искусственными интонациями, актеры напоминают дикторов телевидения, читающих тексты с электронного суфлера. Вроде человек в камеру смотрит и с тобой разговаривает, но взгляд его практически ничего не выражает, это остановившийся взгляд человека, впадающего в транс, полностью подчиненного чужой воле.
Этот циничный режиссерский фокус оскорбителен для артистов, привыкших работать над ролью изнутри, исходя из логики поступков и характеров. И очень удобен для артистов, считающих себя глиной в руках гения. «Калигула», как и предыдущий российский проект Някрошюса «Вишневый сад», изобилует метафорами, демонстрирует недюжинную фантазию режиссера и его склонность к философскому и отстраненному восприятию этого мира.
Някрошюс все знает и про нас, и про наши страхи. И про нашу власть. Он знает про Ходорковского и Михалкова. Знает, почему один сидит, другой служит. Знает, что Путин мнит себя повелителем народа, но выше вожака стаи ему никогда не подняться. Знает ответ на наш любимый вопрос: почему мы такие? Если бы он всего этого не знал, то какого черта ему было браться за «Калигулу»? Но то ли случайно, то ли сознательно он не делился своими знаниями с актерами. Поэтому они старательно играют в Древний Рим. Где никого не жалко.
