Технология третьей власти

По информации The New Times, судья Данилкин может быть отправлен на пенсию. Об этом судачат в Хамовническом суде, где 14 января, через две недели после вынесения приговора, адвокаты Ходорковского и Лебедева наконец получили на руки копию судебного решения. В этот день в 7-м Ростовском переулке ничто уже не напоминало о драматических событиях последних четырех дней 2010 года.

2 ноября 2010 года, после того как Михаил Ходорковский произнес последнее слово и сказал, что готов «умереть в тюрьме», судья Данилкин объявил дату оглашения приговора — 15 декабря. Но в назначенный день оглашать вердикт не стал. На дверях суда появилось объявление, что оглашение приговора переносится на 27 декабря. Почему? Это стало понятно 16 декабря, когда во время четырехчасового общения с народом в телеэфире премьер-министр Владимир Путин ответил на вопросы о деле Ходорковского.

Премьер в очередной раз повторил, что «вор должен сидеть в тюрьме», и напомнил, что «в соответствии с решением суда Ходорковскому вменяется неуплата налогов, мошенничество, и счет идет на миллиарды рублей». После этого у тех, кто надеялся на относительно мягкий приговор или на приговор оправдательный, не осталось никаких иллюзий. «Когда я услышал слова Путина, я подумал о двух вещах, — объяснил The New Times адвокат Александр Гофштейн. — Вот премьер-министр сказал то, что сказал, но приговор все равно будет компромиссным, потому что покажет всему миру: у нас существует разделение властей. А потом я понял, что компромиссное решение может сильно ударить по имиджу премьер-министра, народ подумает: ну как это так? Суд его ослушался? И я понял, что этого никто не допустит. Ведь команда «фас!» была дана уже много лет назад. И ее никто еще не отменял».

В течение четырех дней, что судья Данилкин оглашал приговор, в 7-м Ростовском переулке, где располагается Хамовнический суд, и в самом суде царствовали силовики: милиционеры преграждали прохожим путь — пропускали только по прописке и по журналистским удостоверениям. Спецназ в черном контролировал проход в здание суда — как будто это было не гражданское учреждение, а совсекретный объект. Судебные приставы, спецназ в краповых беретах, фсиновцы, капитаны, полковники заправляли в коридорах и зале суда. Они без стука заходили в комнату к председателю суда Данилкину, решали, сколько журналистов можно пропустить в зал заседаний, кого пропускать нельзя. Тех же из пишущей братии, кто по какой-то причине вызывал их неприязнь или чем-то не нравился, они грубо выводили из зала без всяких объяснений. Так же жестко во время одного из заседаний приставы вывели из зала жену и дочь Ходорковского: силовикам показалось, что они разговаривают. Журналисты пробовали протестовать, писали главе судебных приставов. Бесполезно. Еще до начала оглашения приговора обращались к председателю Мосгорсуда Ольге Егоровой с просьбой возобновить трансляцию процесса, которая ранее проводилась на втором этаже и которой председатель Мосгорсуда так гордилась. Трансляцию не включили. На вопрос The New Times, почему на стадии вынесения вердикта процесс из открытого превратился в полузакрытый, пресс-секретарь Мосгорсуда Анна Усачева заявила: «Доступ на все судебные заседания по данному уголовному делу, равно как и на оглашение приговора, суд не ограничивал». Похоже, Усачева своих бывших коллег по журналистскому цеху больше не читает. О том, как мешали работать журналистам в последние дни процесса, написали десятки СМИ.

Мрачный, усталый и какой-то зажатый человек в длинной черной мантии, который в течение четырех дней выходил из судейской комнаты с бордовой папкой, где лежала стопка отпечатанных на компьютере страниц, совсем не напоминал того смешливого судью Виктора Данилкина, способного подтрунивать и даже издеваться над гособвинителями, к которому за два года судебного спектакля привыкли завсегдатаи процесса в Хамовниках.

Начав 27 декабря «именем Российской Федерации» провозглашение приговора, он превратил высшее судебное таинство в бормотание пономаря, чей монотонный голос заставлял многих журналистов щипать себя, чтобы не заснуть и не быть изгнанным за это из зала приставами. «У нас большие проблемы с расшифровкой приговора по диктофонной записи, — сказала The New Times адвокат Елена Липцер. — На пленке ничего не слышно». Есть версия, что и неразборчивое чтение, и задержка с выдачей текста судейского решения служили одной цели: за время праздников судья мог подчистить приговор, внести в него какие-то изменения.

Бывший генпрокурор РФ Юрий Скуратов предложил The New Times свою версию: судья должен оглашать приговор так, чтобы все понимали, что он говорит, а Данилкин потому читал так неразборчиво, что «ему стыдно» за то, что он читал.

Приговор у адвокатов Ходорковского и Лебедева вызвал множество вопросов. «Человек высокой профессиональной компетенции и опыта, который 20 месяцев изо дня в день слушал это дело, этих свидетелей, слушал наших подзащитных, нас, смотрел документы, — если он находится в здравом уме и твердой памяти, если он действует самостоятельно и независимо, по своей воле, — не мог бы составить такой документ. Над ним работал какой-то авторский коллектив, и эта ситуация сама по себе должна стать предметом расследования», — заявил адвокат Вадим Клювгант журналистам.

Еще в самом начале процесса защитники обращали внимание на то, что при назначении судьи Данилкина председательствующим по делу был нарушен принцип территориальности. Согласно УПК (Уголовно-процессуальный кодекс РФ) дело рассматривается по месту совершения преступления. Формально Хамовнический суд был выбран потому, что на его территории, в Сеченовском переулке, располагалось адвокатское бюро «АЛМ Фельдманс», которое обслуживало ЮКОС, но ни Ходорковский, ни Лебедев в нем никогда не были. По информации The New Times, председателю Мосгорсуда гособвинители на выбор предложили несколько адресов, где располагались офисы ЮКОСа, и она выбрала именно Хамовники. Вероятно, подбирался определенный суд и определенный судья, который был в состоянии обеспечить нужный приговор.

Юрий Скуратов признался в интервью The New Times, что для него столь жесткий вердикт стал неожиданностью. «Я был уверен, что приговор будет обвинительным, но думал, что, поскольку он привлечет к себе внимание многих политиков во всем мире, авторы сценария проявят большую гибкость и тонкость. Обычно все-таки суд назначает меньшее наказание, чем просят гособвинители. Здесь же он в точности выполнил их волю».

То, что судья Данилкин выполнял волю прокуроров, было понятно и при оглашении приговора. Некоторые журналисты принесли с собой текст обвинительного заключения и иногда, когда можно было разобрать, что бормочет судья, отмечали, что он повторяет обвинительное заключение слово в слово. Первоначально подсудимых обвиняли в том, что они похитили нефть на 892 млрд рублей, потом прокуроры уменьшили сумму ущерба до 824 млрд. Но в приговоре прозвучала прежняя цифра.

„ 

Минимальное наказание, которое мог бы вынести судья Данилкин Ходорковскому и Лебедеву, составило бы 9 лет 2 месяца, а максимальное — 15 лет

Впрочем, как объяснили The New Times адвокаты и судьи, практика использования прокурорской «флешки» при написании приговора является общепринятой. Это делается сплошь и рядом по «заказным» делам, когда судьи, не стесняясь, копируют обвинительные заключения даже с грамматическими ошибками. Кстати, прокурор Лахтин внимательно следил за тем, что оглашает Данилкин. На его столе лежал объемный документ, и он с карандашом в руках сверял его со скороговоркой Данилкина.

А в четвертый, последний день оглашения приговора судья стал читать гораздо отчетливее. Он приближался к тому, что интересовало всех: к сроку наказания. Какие возможности предоставлял ему закон? Мог бы он назначить более мягкий и компромиссный срок?

Федеральный судья в отставке Сергей Пашин по просьбе The New Times попробовал представить себя на месте Данилкина и объяснил, какие у судьи были возможности по сроку наказания для подсудимых.

«Судья выносил наказание, применяя норму о совокупности преступлений. Это значит, что окончательный срок он определял путем полного или частичного сложения наказаний, прописанных в первом**Приговор Мещанского суда, измененный в кассации, — 8 с половиной лет. с наказанием по второму приговору. Тут имеют значение два фактора: назначение наказания за каждое преступление отдельно и частичное сложение наказаний. При таком раскладе, как у судьи Данилкина, он волен был сложить назначенные им наказания (8 лет по ст. 160 ч. 3 и 9 лет по ст. 174 прим ч. 3) с наказанием по первому приговору. Минимально получилось бы 9 лет и 2 месяца, а максимально — 15 лет лишения свободы».

Если бы Данилкин вынес минимальный приговор, то Ходорковский и Лебедев вышли бы на свободу через два года. Не вынес.

Что произошло бы с судьей Виктором Данилкиным, если бы он обманул ожидания кураторов этого спектакля, назначивших бывшим руководителям ЮКОСа 14 лет общего режима? Собеседники The New Times — бывшие судьи, адвокаты, прокуроры разошлись в оценках. По мнению бывшего генпрокурора Юрия Скуратова, все шаги судьи Данилкина отслеживались спецслужбами, контролировалось все, что он делает и пишет. Но если бы вдруг судья не согласился поставить свою подпись под приговором, который казался ему юридически незаконным, он рисковал бы тем, что лишится своего места и дальнейших перспектив в карьере.

«Его бы уволили не сразу, а попозже, — согласен со Скуратовым бывший судья Дорогомиловского суда Александр Меликов, сам уволенный в 2004 году за чересчур мягкие приговоры. — Как? Например, подбросили бы взятку. С другой стороны: чего бы добился судья, вынеся оправдательный или мягкий приговор? Его бы обязательно отменили в кассационной инстанции. И получается, что он, по сути дела, боролся бы с ветряными мельницами».

Адвокат Виктор Кононенко ранее был судьей, сначала Мещанского, а потом Мосгорсуда, в 2001 году уволился, как он говорит, не выдержав атмосферы, созданной тогда еще новым председателем Мосгорсуда Ольгой Егоровой. «Если бы Данилкин назначил не тот срок, который был согласован с «кураторами» процесса, этот приговор бы обязательно отменили, — утверждает Кононенко. — Было бы назначено новое рассмотрение другим судьей. А Данилкину бы поставили на вид за некачественное рассмотрение дела. Потом ему отменили бы еще несколько других приговоров. И в результате вызвали бы на ковер и сказали: смотри-ка, ты рассмотрел (к примеру) 20 дел, а у тебя 18 отмененных приговоров, ты непрофессионал, тебя надо увольнять. Не хочешь, чтобы мы тебя по порочащим основаниям уволили как неграмотного юриста, можем уволить по собственному желанию. Прекращаем полномочия. Хорошо если у человека 20 лет стажа за плечами, тогда он может уйти в почетную отставку и получать 80% от зарплаты судьи. А если нет стажа, совсем плохо. Кроме того, будучи в отставке, нельзя заниматься ничем, кроме преподавательской и творческой деятельности. Адвокатской практикой можно заниматься, только если откажешься от судейского статуса. А откажешься — лишишься судейской пенсии».

Судя по всему, судья Данилкин пускаться в свободное плавание — лишаться статуса и в перспективе хорошей судейской пенсии — не планировал и становиться адвокатом ему не хотелось. Но более всего ему не хотелось вступать в конфронтацию с системой, идти против власти. «Он — не герой, — заметил в разговоре с The New Times один из однокурсников судьи Данилкина по высшей школе милиции, — а вынеси он иной приговор, ему бы пришлось уехать за границу».

«Страхи судей порой носят неконкретный характер. Это инерция системы, — объясняет адвокат Александр Гофштейн. — Это генетический страх. Другое дело — судьи, знающие, что против них есть компромат, что они на крючке. Таким совсем не хочется, чтобы этот крючок был спущен. Но у нас нет информации, что Данилкин относится к категории судей, которым есть чего бояться. Значит, если бы он вынес законное решение по резонансному делу, он был бы вправе уйти из этой системы, которая может его сожрать. И он вышел бы с алмазной короной на голове. Так почему же он так не сделал? Неужели он боится, что придется побегать, чтобы заработать денег?»

Как бы там ни было, Данилкин свой выбор сделал, и истинные причины, побудившие его поступить так, а не иначе, нам неизвестны. Пресс-секретарь Хамовнического суда Наталья Васильева заявила The Nеw Times: «Я вас огорчу. Судья Данилкин не будет давать интервью вашему изданию и никакому другому. Не хочет он».

Любой чиновник имеет право не общаться с прессой. Но очевидно, что в ближайшие месяцы председатель Хамовнического суда, только что освободившийся от мучительного для него процесса по «делу ЮКОСа», без внимания массмедиа не останется. Он столкнется с новой «напастью». Судья Данилкин, как и другие его коллеги, выносившие приговоры по делам, связанным с компанией ЮКОС, рискует попасть в «список Ходорковского», о создании которого объявил Европарламент. Депутат Европарламента, член подкомитета по правам человека Кристина Оюланд объяснила The New Times, что пока списка как такового не существует: надо анализировать ситуацию, подробно прописать, кто из российских чиновников конкретно причастен к преследованию фигурантов «дела ЮКОСа». «Но Европа не остановится ни перед чем, чтобы права человека в России соблюдались», — заявила она. По информации The New Times, в «список Ходорковского», скорее всего, войдут как первые лица государства, включая премьер-министра Владимира Путина и вице-премьера Игоря Сечина, так и следователи, прокуроры и судьи, обеспечивающие исполнение заказа по расправе над нефтяной компанией, ее владельцами и сотрудниками. Все они в перспективе могут лишиться въездных виз в Европу, а их счета в западных банках будут заморожены.

Таким образом, «дело ЮКОСа» получает новое развитие, продолжится уже не в правовом, а в политическом поле. Впрочем, в российских реалиях оно в правовом поле и не существовало, о чем в письме в The New Times напомнил Платон Лебедев, которому мы задали вопросы о приговоре и его юридических перспективах: «Поскольку это не Суд, то это не «наказание». Это месть различной политической и уголовной шпаны, контролирующей Россию. От этой шпаны можно ожидать всего. Пока я четко понимаю, что я у них в плену. Что делать? «Мочить» шпану где только можно, то есть бороться дальше». И добавил: «Честно, не ожидал от вас использования правовой лексики в вопросах, которые не относятся к праву».