Детские игры и взрослые проблемы. Когда нам хочется, чтобы кто-нибудь наконец устроил в нашей стране демократию, чтобы начали уважать наши права и наш выбор в любой сфере жизни, неплохо бы задать себе вопрос: а как обстоят дела с демократией в вашей, отдельно взятой семье? Насколько вы уважаете права маленького человека, который полностью от вас зависит?
По данным Центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского, жестокое обращение в семье испытывают свыше 30% российских детей в возрасте от 5 до 7 лет, 60–70% из них затем отстают в развитии, страдают физическими и психоэмоциональными расстройствами. По разным данным, ежегодно в России около миллиона детей 4–14 лет страдают от побоев в семье, более 50 тыс. из них в течение года сбегают из дома, спасаясь от побоев. Каждый четвертый ребенок подвергается тому или иному виду семейного насилия.
Насилие над детьми — не только наша проблема. Но реакция российского общества обостряется только в тот момент, когда шокирующая информация подкрепляет другие наши психологические слабости: ксенофобию, стремление самоутвердиться на бедах других (вспомним шум по поводу убийства усыновленного российского ребенка в Америке). В целом же к проблеме насилия в семьях российское общество равнодушно.
Почему это происходит? Чаще всего отвечают на это ссылкой на материальные тяготы быта, на слабость государственной социальной политики. Реже говорят в таких случаях о негуманности самого общества, об «озверении людей», объясняя это погоней за деньгами и материальными благами. Еще реже вспоминают об историческом опыте полного, неприкрытого, введенного в закон государственного насилия советских времен (вместе с системой официального оправдания такого насилия), на котором воспитывались поколения.
Правила игры
Дети эгоцентричны, они не подозревают, что другой человек видит окружающее по-своему, у него могут быть свои интересы и оценки ситуации. Под напором реальности ребенку приходится выходить из такого слегка аутичного мира, и главный «напор реальности» происходит во время подвижных игр: чтобы играть, надо договариваться о правилах. Честное соблюдение правил для детей и подростков священно, с ним связаны самые острые переживания справедливости и предательства. При одном обязательном условии: если эти правила выработаны ими самими, а не предложены взрослыми, которым надоел шум и гам и которые хотят быть организаторами «процесса игры», — как происходит в детских садах, где от детей добиваются порядка и исполнительности.
Академик Российской академии образования Владимир Собкин выяснил, что список любимых игр дошкольников сегодня сильно обеднел: в основном это прятки, салочки, кошки-мышки. Всякие там жмурки, вышибалы, прыгалки, замиралки упоминаются лишь изредка, и все в сумме набирают лишь 7%. А 4% опрошенных детей вообще не знают никаких игр. Но самым поразительным в исследовании В.С. Собкина было то, как сегодня играют старшие дошкольники.
Каждый второй не знает правил игры, в которую играет. Каждый третий уверен, что никаких таких правил нет. Остальные в качестве правил игры перечисляли абстрактные нормы морали или гигиены: ничего не ломать и не пачкать, слушаться маму, чистить зубы каждый день. На вопрос, можно ли нарушать правила игры, подавляющее большинство (76%) ответили: можно. Что будет? Нет, они не скажут: «игра распадется», «будет неинтересно ». Они говорят: «директор выгонит из сада», «арестуют», «Руслан побьет», «оштрафуют », «прибьют», «посадят в тюрьму». Раз правила не составляют для них саму суть игры, а навязываются взрослыми, то и санкции идут исключительно оттуда.
…И сядь на место
Обычно из старшей (подготовительной) группы детского сада дети приходят в школу сплоченным предыдущими годами коллективом. Многим взрослым это кажется крупным социальным приобретением: трехлетних детей, которым по большому счету нужны не сверстники, а взрослые, предъявляющие им образцы поведения, посылают в детский сад, чтобы они «привыкали жить в коллективе». Сплоченный коллектив начальной школы достаточно специфичен: здесь не любят «чужих» и всяких неожиданностей, старательно подстраиваются под учителя, обходя его, когда очень надо, маленькими хитростями, ябедничают.
«Лень, которую надо «исправить», и грубость — все, на что жалуются родители, — рассказывает психотерапевт Маргарита Жамкочьян. — Но вот что поражает. Я спрашиваю родителей: вы чего хотите — чтобы он больше так не делал или чтобы он прямо, словами признал, что был неправ? 99% моих клиентов отвечают, не задумываясь: чтобы признал свою вину. Для себя они осмысляют это требование с примитивной рациональностью: осознает — перестанет так делать. Но это защитная рефлексия, на самом деле им нужно, чтобы ребенок чувствовал себя виноватым — этого достаточно». А чувство вины есть один из главных психологических инструментов репрессии…
«Метод управления детьми в массовой школе чаще всего репрессивен по самой своей сути, — продолжает Маргарита Жамкочьян. — Как и родители, учителя старательно культивируют в детях, потом в подростках, потом в молодых людях чувство вины. Один из многочисленных способов — неподъемные домашние задания: сделать все практически невозможно, значит, школьник всегда виноват. Между прочим, эту методу совершенно сознательно применяли в концентрационных лагерях. Целью ее было подавление личности в каждом, полное психологическое подчинение. Среди прочих инструментов подавления наряду с бессмысленной работой, ежеминутными унижениями, голодом и так далее была и намеренная противоречивость лагерных правил — так что выполнить их все было невозможно, и каждому это можно было поставить в вину. Этому были посвящены специальные психологические исследования…
Вряд ли у школы есть сознательная цель подавлять личность — личность в ребенке чаще всего просто игнорируют. Безумная цель, составляющая единственный внятный критерий работы школы: чтобы как можно больше выпускников поступили в вузы. Нашу школу наши же собственные педагоги называют «знаниевой»: в лучшем случае она начиняет головы будущих абитуриентов знаниями по всем предметам. Но осмысленную интеллектуальную и творческую активность репрессивная педагогика обычно не порождает. Не говоря уже об осмысленной жизненной и гражданской позиции.
