Разговор этот происходил накануне четвертой годовщины со дня убийства Ани Политковской: в этот день, в переполненном зале пленарных заседаний австрийского парламента я читала лекцию ее памяти. 365 человек — депутаты, министры, дипломаты, аналитики из различных ведомств и исследовательских институтов, журналисты, писатели, политологи, художники — два с лишним часа они слушали, задавали вопросы… А я пыталась понять: где Вена и где убитая российская журналистка? Почему людей в этом сытом, ухоженном, благополучном городе все эти четыре года волнует ее судьба и ее страшный конец, тогда как в моей собственной стране ни один из членов Государственной думы даже не задается вопросом: почему по сию пору так и не найдены убийцы Политковской, не говоря уже о заказчиках? Почему убийство произошло аккурат в день рождения тогда еще президента Путина, которого Аня считала лично ответственным за преступления против мирных сограждан, которые творились (и творятся) в Чечне? В венском Институте гуманитарных наук Аня провела месяц своего последнего лета. Тогда же участвовала в дискуссиях знаменитого в Европе форума имени Бруно Крайски (канцлера Австрии с 1970-го по 1983 год) — внешнеполитической площадки, куда регулярно съезжаются специалисты и политики с мировым именем, встречалась и с нынешним спикером австрийского парламента Барбарой Праммер (ее социал-демократическая партия получила большинство на последних выборах) — все они и были организаторами этой лекции памяти Ани Политковской.
Зачем им это? Затем, что в Европе, пережившей ужас сначала Первой, а потом Второй мировой войны, права человека не просто не пустой звук — это гарантия безопасности национальных государств, фундамент, на котором последние 50 лет строится благополучие граждан континента. А уж для немецкоязычной Европы — особенно. Австрийцы на собственном опыте убедились, что нарушение государством фундаментального права личности на уважение ее человеческого достоинства под лозунгом «вставания с колен» и торжества «великого рейха» неизбежно оборачивается кровью, причем кровью и жизнями отнюдь не только тех, чье достоинство было обращено в крематорную пыль. Ровно поэтому борьба Ани за униженных и оскорбленных, ее готовность рисковать собственной жизнью за право на жизнь и достоинство других вызывает у них восхищение. И — непонимание. Непонимание, как такое — пуля в грудь, в голову, потом еще две в лифте собственного подъезда — как такое могло произойти в стране, солдаты которой открывали ворота концентрационных лагерей континента? А уж когда им называешь цифры: 21 журналист был убит и еще 150 подверглись нападениям в России за последние 10 лет — тут у них и вовсе голова идет кругом: «Герр Путин производил такое приятное впечатление, у него такой немецкий, он нам казался совершенно европейским человеком», — недоумевал в разговоре с автором седовласый и тщательно ухоженный господин. Впрочем, глаголы он употреблял в прошедшем времени.
«...Я разговаривала с Анной за три дня до ее гибели: она была в прекрасном настроении, — рассказывала автору Гертруда Ауэр, исполнительный директор форума им. Бруно Крайски, — говорила, как ждет рождения внучки. Я подумала: ну вот, слава богу, все страхи ее ушли…» Страхи, может быть, и ушли, а по следу Ани уже шли: 3 октября, за четыре дня до ее гибели камеры подъезда на Лесной, 8, зафиксировали человека в темной одежде и кепке, потом его же через день, 5 октября. Через два дня, в 16 часов 06 минут 39 секунд 7 октября Анна Политковская вошла в свой подъезд, через 24 секунды оттуда вышел убийца. Который, спустя четыре года, так и не найден…
