«Мы живем на пороховом складе, со спичками играть нельзя». Глава Шатурского района Андрей Келлер во время интервью переходит на шепот — голос пропал от постоянных разъездов по пожарам. У него в районе 36 тыс. гектаров торфяной почвы — из них сейчас горит около тысячи. Как тушат торфяники — на месте узнавал The New Times
Виктор Петрович Шурупов тушил шатурские леса и в 1972-м, и в 2002 году. Сегодня ему уже 61 год, и он возглавляет отдел территориальной безопасности и гражданской защиты Шатурского района. «В 1972 году я был инспектором госпожнадзора шатурского ОВД (тогда пожарные подчинялись МВД), — говорит Шурупов. — Сначала загорелись старые выработанные торфяники, потом торфяные залежи, высохшие бровки на переработках. Мы сейчас говорим — тяжело дышать, а тогда было... Чувствовал, что не справляемся. Но время было другое — советская власть, дисциплина, горком партии… Надо 100 человек с предприятия — выдадут. Надо 150, 200 — будут. Надо предприятие закрыть — закроют. Все столовые по команде переводились на прокорм участников тушения. Талоны выдавали: в любую столовую приходишь — тебя кормят...» По словам Шурупова, и в 1972-м, и в 2002-м температура не поднималась выше 25–27 градусов, но масштабы бедствия были гораздо больше из-за постоянного сильного ветра и «сухих гроз». О том, что будет, если сейчас жара сменится ветрами, он даже не хочет говорить. По его словам, уже к 2002 году советская система противопожарной страховки была разрушена на 75%, но что-то еще оставалось. Сейчас противопожарной сети на торфяниках нет: «Раньше были каналы для осушения торфяников, стояли шлюзы и насосные станции, которые подводили воду чуть выше осушительных каналов для экстренного подтопления в случае пожара. Сейчас система осушения работает, водичка сходит, а насосы сняли. Украли».
Огненная ловушка
 |
| Виктор Шурупов работает на тушении
торфяников с прошлого века |
Пожары в Шатурском районе тушат объединенными усилиями лесничих, добровольцев и специалистов МЧС. Зоны возгорания охраняются, посторонним въезд туда запрещен. Корреспондент The New Times убедился, что не зря: горящее болото невозможно потушить полностью, уже через полчаса после «пролива» оно снова дымится. Участки, которые кажутся твердой землей, на поверку оказываются 30-сантиметровым слоем невесомого пепла, под которым продолжается тление — 600 градусов по Цельсию. Перемещаться по болоту по поваленным деревьям не менее опасно: при попытке встать на ствол с него опадает верхний слой, и искатель приключений оказывается стоящим на докрасна раскаленном куске угля. Земля здесь обманчива: под тонким слоем (10–15 см) черно-бурой, а иногда и белесой от пепла поверхности может оказаться огненный мешок — пустота глубиной в несколько метров с тлеющим по стенкам торфом. Ровно в такие мешки в 1972-м здесь, в Шатуре проваливались машины с солдатами.
Плюнуть на сковородку
Торф здесь тушат так: от залитого водой отработанного карьера тянется шланг диаметром 25—30 сантиметров (это называется на жаргоне «магистраль»), непосредственно на торфяном поле на шланг ставится тройник, от которого тянутся три рукава уже сантиметров по 15 в диаметре. Каждый рукав держат по два пожарных, которые навесом заливают горящий торф.
У расчета МЧС вынужденный перерыв: один человек отправился к машинам за водой, другого рвало в сторонке — надышался дымом и угарным газом. Противогазы есть, но их игнорируют по молодецкой удали: «Не тот дым, чтобы по такой жаре надевать резиновый колпак». «Живем в лагере три с половиной недели, — рассказывает спасатель Иван. — У одного парня за это время жена родила. Телеграмма в лагерь приходит, а он как раз на пожар уехал — там то ли 350, то ли 400 га горят». Пострадавших и раненых в этом лагере нет: «Вот только одного гадюка укусила, но ему сразу помощь оказали».
В эффективности своей работы Иван сомневается: «Если в магистрали давление хотя бы 9 атмосфер — полтора-два гектара за день тушим. Но вообще сутки тушим и движемся вперед, а потом за два дня все просыхает и опять загорается. Огонь начинает догонять сзади. Короче, тушить будем до заморозков». Знаменитый «самолет-амбиция»* * Так его окрестили авторы партийного сайта «Единой России» в отчете о том, как на тушение лесов вылетал Владимир Путин. Бе-200 для тушения торфяников не годится: «Только хуже делается: удар воды сбивает верхний слой притушенного торфа, вскрывает нижний — и все по новой. Как подсохшую рану раскорябать», — говорит Иван. Виктор Шатров согласен со своим молодым коллегой: «Торф тушить водой с самолета смысла нет: низко не сбросишь, а свысока она разлетается, до торфа долетают капли. Как плюнуть на сковородку — 10 капель на квадратный метр».
На трассе вдоль горящих торфяников видимость не превышает 10 метров
По праву сильного
В кабинете главы Шатурского района Андрея Келлера прямо над креслом висит лозунг: «Моя территория — мои правила». Особый режим в районе был введен с 9 июня, чрезвычайной ситуации — 22 июля. «Особый режим дает главе района дополнительные рычаги для привлечения людей, техники, материальных ресурсов, — пояснил он The New Times. — То, чего нельзя сделать в обычной жизни. Это не значит, что я остановил любую машину и реквизировал. Но вам могут определить, куда ехать и что сделать. Мы даем питание, инструктируем, все это оплачивается за счет районного бюджета. А режим ЧС позволяет обратиться за помощью в субъект федерации, а тот уже может обращаться к федеральному центру». Методика управления по Келлеру следующая: «Нашим руководителям предприятий в Шатуре два раза объяснять не надо. Сказал — завтра в 8.30 быть там-то. Будет. Старший должен быть в должности не ниже замдиректора, все. Прибыли, поступили в распоряжение. Плюс мы подняли весь шатурский гарнизон. Есть бригада связи: 70 человек вошли в лес на Малеихе — опасный участок с торфопочвой. У людей, которые там работают, главная задача — не тушить, а дать технике зайти в лес».
Андрей Келлер убежден, что знает верный способ предотвратить пожары: «Выскажу крамольную мысль, и пусть я получу, но люди, которые сидят выше меня, задумаются. Что мы имеем сегодня? Наши умные мужи, не знаю — кто конкретно такой умный, записали в Лесном кодексе, что в Московской области все леса — это парки. В парках добывать торф нельзя. Богатые залежи в Шатурском, Егорьевском и Луховицком районах оказались в лесном фонде. А там леса нет на сотни гектаров, на них можно аэродромы строить! Выгнали оттуда лесников, на самых строптивых даже уголовные дела завели, людей, у которых была лицензия на добычу торфа, пересадили на выработанные месторождения 20-х годов. В итоге развалили торфяные предприятия — и все площади остались бесхозными.
Шатурская ГРЭС может сжигать все известные виды топлива. 10 лет назад торф был в балансе станции 50х50. Сегодня — 0,5%. Если поставить задачу федеральной комиссии по регулированию тарифов — рассмотреть топливный баланс и по воле государства установить для станции норму переработки не 30 тыс. тонн торфа, как сейчас, а хотя бы 600 тыс. (в советское время 3 млн было), поверьте, в этот кабинет будет стоять очередь из желающих взять в аренду поля торфодобычи, восстановить мелиорацию, набрать людей, технику, потому что будет сбыт. Тогда не надо будет затапливать половину Шатурского района, выкупать 10 тыс. дач, переселять людей, садоводов непонятно куда».
Мировой опыт
Специалистов по добыче и тушению торфа в России почти не осталось. «Шатурторф» — последний из могикан, но и он уже практически не функционирует. «Финляндия — страна, где торф является одним из основных видов топлива. Торфодобыче финны учились у нас, и вы думаете, они не горят? Горят, но они правильно предупреждают и тушат. У них создана и функционирует система перекачивающих станций, подтоплений, — говорит заместитель директора Питерского ВНИИ торфяной промышленности Александр Михайлов. — В Швеции, Финляндии, Америке — все то же самое, ничего уникального: пролив (то есть то, чем и занимаются пожарные), перемешивание грунта — валование. В 2009 году торфяные пожары бушевали на юго-западе США, в Техасе и Оклахоме, но там были производственные пожары на осушенных полях, а значит, были комплексы машин, технологии. У нас, кстати, тоже торфяные поля, на которых есть производство, не горят — потому что люди имеют опыт, оборудование, тракторы, насосы, машины. Они знают, что, если они загорятся, сгорит их бизнес».
В Шатурском районе пришли к выводу, что наиболее эффективное средство для тушения торфяных пожаров — дренажно-дождевальные насосы. Те самые, которыми в свое время поливали поля капусты и картошки по всей стране. Сегодня их собирают из запчастей. На весь Шатурский район их четыре штуки, и на них разве что не молятся. «Мы собираем то, что осталось, а выпустили их еще в 1974 году, и они уже сняты с производства, — утверждает Келлер. — Эта дождевальная установка поливает по кругу — лучшего средства для тушения полей торфодобычи до сих пор не придумали. Один такой аппарат заменяет 25 «ствольщиков» (пожарных, которые поливают торф из шлангов) как делать нечего. При хорошем давлении 150 метров — диаметр полива. За сутки покрывают поле, которое мы бы стволами тушили дней десять».
...Когда выбрались из болота, заехали в магазинчик за водой. Холодной не было: «У нас из-за пожара отключили свет», — сказала не первой молодости продавщица. И добавила: «Когда же это кончится... Как же эти гребаные торфяники достали...» И впрямь — достали.
