Расскажите, как все началось.
Для меня вся эта история началась 5 июля — и началась совершенно неожиданно. Я, конечно, слышал, что за несколько дней до этого в Америке поймали десять или одиннадцать наших не очень удавшихся разведчиков, но со своей судьбой эту историю никак не связывал. Вообще в это время я делал ремонт в здании ПКТ* * Помещение камерного типа. колонии: ждали нового начальника областного управления ФСИН. Так что с утра 5 июля я трамбовал засыпанные шлаком дорожки, что-то делал в помещениях, отмывал их от побелки.
А после обеда неожиданно пришел оперативный дежурный. Завел меня в мое «служебное» помещение и заявил: «Давай быстро собирайся со всеми вещами. Тебя этапируют». А потом добавил: «Честное слово — я не при делах». Дело в том, что такое спешное этапирование — дело исключительно неприятное. Если тебя не ставят в известность заранее, чтобы ты успел сложить свои вещи, то ты обычно реагируешь крайне нервозно, потому что в условиях «зазаборья» любой этап — действительно маленький пожар. Вообще любое нарушение стабильности в тюрьме — это новый стресс, а их и так всегда достаточно. Вот офицер чисто по-человечески и извинялся. Но я все-таки успел даже посидеть в своем отряде, попрощаться с товарищами. Кстати, у одного из них, Виктора, был день рождения. И он мне сказал: «Знаешь, в мой день рождения с тобой просто обязательно должно быть все хорошо!»
Возвращение в «знакомые места»
Много у вас было с собой вещей?
Сначала было семь сумок: две с книгами и барахло, которое накопилось за все годы. В автозаке я уложил вещи поплотнее, что-то выкинул. В 36 километрах от Архангельска автозак сломался. Мы остановились в лесу, связи не было, ни рация, ни телефоны не «брали». Кто-то из конвоя, по-моему, даже залез на крышу автозака, пытаясь поймать сигнал. В конце концов дозвонились до управления, оттуда обещали прислать машину, чтобы забрать меня, и грузовик, чтобы оттащить автозак обратно в колонию. Пока ждали, я показывал конвоирам копии газет, которые фигурировали в деле в качестве доказательств моей вины в шпионаже — всех ведь очень интересовало, за что меня посадили. Потом приехал тюремный броневичок, меня туда пересадили и мы отправились дальше.
Понимали вы, куда вас везут?
Нет, конечно! Просто когда мы не свернули в сторону Архангельского СИЗО, а поехали совсем по другой дороге, я удивился. А потом, когда под колесами стали постукивать плиты, начал догадываться, что это — аэродром. И не ошибся. Пересадили в рейсовый самолет, надели две пары наручников: одна на мне, а другой я за левую руку был прикован к правой руке капитана, занявшего место у прохода. Я был в середине, у окна — еще один капитан. Сзади сидел начальник караула — майор.
Когда взлетели, я наконец-то увидел Белое море, которое так мечтал увидеть, сидя в колонии. А через два с половиной часа прилетели в Шереметьево, терминал D. Погрузились в тюремную «Газель», сзади шла машина со спецназом. Я услышал, что едем в Лефортово.
Кто в тот вечер с вами беседовал?
В понедельник вечером никто со мной не беседовал. Сначала был очень долгий обыск — в Лефортово так принято. Пересчитывается и переписывается буквально все: у меня, например, пересчитали, что я имел 23 запасные пуговицы, 17 скрепок, 106 почтовых карточек, 74 конверта. В общем, до камеры я добрался только часа в три ночи. От сотрудников СИЗО я случайно услышал, что вместе со мной в тот день привезли троих. А в кладовке, куда я относил свои вещи, увидел еще шесть сумок. На одной из них была бирка с фамилией Скрипаль, статья 275 УК РФ.* * Государственная измена в форме шпионажа. Фамилия была мне знакома по публикациям, так что у меня родилась некая гипотеза: я почему-то решил, что ситуация в стране изменилась к лучшему и происходит массовый пересмотр дел по статье 275. Ну а потом меня сводили в душ и отвели в камеру № 68 на втором этаже. Она трехместная, но я в ней был один. Вообще для меня приезд в Лефортово был возвращением в знакомые места. С 2004 года, когда я там сидел, мало что изменилось. Работают там те же самые люди, мы с ними успели пораскланяться еще ночью. Все практически точно так же, только ковер на полу в коридоре поистерся.
«Что же вы делаете...»
Как вы узнали, зачем вас все-таки привезли в Москву?
Во вторник утром меня подняли и повели «поиграть на пианино». Это обычная процедура, когда снимают отпечатки пальцев. Но вместо того, чтобы измазать мне пальцы мастикой, у меня спросили, какой у меня размер рубашки! Извлекли рубашку с коротким рукавом и уже завязанный синий галстук — все это, сняв робу, которую выдают в Лефортово, я надел поверх сваливавшихся штанов. А дальше стали фотографировать. В принципе, это является стандартной процедурой в изоляторе. Правда, как правило, фотографируются в тюремных робах, а не в рубашках с галстуками.
За время ремонтов в колонии я брился не каждый день, и поэтому перед фотографами Лефортово оказался с трехдневной щетиной. Так вот один из тех, кто меня фотографировал, спросил у другого: «Может, убрать эту щетину?» И другой ему ответил: «Для них чем естественнее, тем лучше». Вот тогда я почему-то и решил, что фотографировали меня для американской визы. Все, что я узнал за это время, сложилось в единую картину: это не пересмотр дел, а обмен! Радости это не добавило, так что, вернувшись в камеру, я бродил по ней очень злой и все твердил одну фразу: «Что же вы делаете, сволочи!» А еще через пару часов меня отвели в кабинет начальника СИЗО. И из-за длинного стола вышли три человека, похожие на американцев. Тут стало мне еще грустнее — я понял, что не ошибся. И речь зашла именно об обмене. Кроме американцев, говорящих, кстати, по-русски, было еще двое наших в штатском. Один назвал свое имя и отчество — Александр Васильевич, а второй только сидел и молчал.
Жилая зона колонии на Пирсах (ИК-1 в Архангельске), где Сутягин провел большую часть своего срока
Вы их не знали раньше?
Мне кажется, что я когда-то раньше видел этого человека, который со мной беседовал. Возможно, он ко мне приходил во время следствия и был одним из тех, кто в 2003 году убеждал меня отказаться от адвокатов. А может быть, я его видел во время каких-то его выступлений по ТВ. От сотрудников Лефортово я узнал позднее, что он — генерал. Американцы тоже были весьма высокопоставленные, по крайней мере, один из них — сотрудник Минюста. Поскольку наши не представились, трудно сказать наверняка, из какого они ведомства. Может быть, из СВР. Когда я в разговоре сказал: «Вы меня посадили!», этот генерал возразил: «Мы тут ни при чем, это не мы».
О чем шел разговор?
Генерал сказал мне, что между президентами России и США достигнуто соглашение об обмене людей, которые находятся в руках американских властей, на тех, кто осужден у нас. При этом никто мне никаких списков не показывал и имен не называл.
Затем вам предложили признать свою вину?
Да. Наш белоголовый генерал сказал, что соглашение — зеркальное, что с американской стороны поставлено условие, чтобы наши, задержанные в Штатах, признали свою вину (и они это уже сделали), а потому и от меня требуют того же самого. Я сразу стал возражать, но мне было сказано, что соглашение пакетное. А когда я попытался узнать, можно ли из этого соглашения что-либо вытащить, например, не признавать свою вину, то ответа не добился. Я спросил, что будет, если откажусь участвовать в этом соглашении, на что один из американцев ответил: «Есть список с одной стороны и список с другой стороны — и это все, что я могу сказать». Американцы сообщили, что в четверг, 8 июля, мы должны лететь в Великобританию. Наши постоянно давили на то, что договоренность достигнута на высочайшем уровне и выше только Господь Бог. Я возражал: «Я понимаю: ваши люди попали в беду, но почему я должен спасать этих людей ценой признания того, чего я не хотел признавать все эти 11 лет и чего я не хочу признавать сейчас? И почему я должен уезжать из своей страны? Мне нечего делать в Великобритании!»
Вернувшись в камеру, вы взвешивали за и против?
Здесь началась некоторая спешка, потому что довольно быстро ко мне пришел капитан с вопросом: «Так вы будете писать заявление?» А я собирался получать станок бритвенный (это в Лефортово делается через заявление) и сначала не понял даже, о чем речь. Но вскоре мне принесли отпечатанный текст прошения о помиловании. Обещали сделать копию — не сделали. И вот это было такое мягкое, но неуклонное давление. Такое подстегивание событий, которое само по себе давило. И вечером 6 июля эту бумагу я все-таки подписал. Мне было очень непросто, я помнил о людях, которые отказывались просить чего бы то ни было у властей. Но здесь очень большую роль играло то, что я понимал: моим родным будет легче, если я все-таки буду на свободе.
Потом вы опять разговаривали с генералом?
Да, меня заверили, что я сохраняю гражданство, что могу в любой момент вернуться в Россию и чтобы я не думал, что меня отрывают от семьи. Мне пытались объяснить, что мой отъезд — это не разделение семьи. Я просил, чтобы мне дали свидание с родными до того, как я решу, как мне поступать. Но они сделали все наоборот и разрешили свидание только после того, как я подписал прошение о помиловании.
«Никак не могу всплыть»
А как происходил сам обмен на наших разведчиков?
Это было очень долго. В четверг, 8 июля, мы никуда не улетели. Сказали, что произошла какая-то задержка и мы улетаем в пятницу. В четверг я письменно подтвердил, что никто из моих родственников не изъявил желания вылететь в Великобританию. Утром в пятницу мы отправились в Домодедово — четверо арестантов* * Осужденные по статье 275 УК РФ Сергей Скрипаль, Александр Запорожский, Геннадий Василенко. с конвоем на микроавтобусе, две легковые машины сопровождения, броневичок со спецназом. В Вену мы летели на эмчеэсовском самолете ЯК-42Д — борт 42446 «Владимир Коккинаки». Сначала очень долго сидели у трапа в микроавтобусе. Потом появилась женщина из отдела специального учета Лефортово — она принесла синенькие справки об освобождении. Мы расписались, но на руки нам их не выдали. Потом поднялись в самолет и еще долго сидели там, пока караул ФСИН не сменили офицеры МЧС, которые нас сопровождали в полете (старшим у них был полковник). В самолете было три салона, в одном из них — шикарном — сидели те три американца и двое наших, что разговаривали со мной в Лефортово. Американцы каждому из нас вручили по спортивной сумке с одеждой. Я, например, летел в тюремной робе, потому что за 11 лет заключения у меня одежды с воли просто не осталось. Но полковник МЧС запретил даже смотреть, что там в сумках.
В Вене приземлились и встали рядом с «Боингом-767». Наш генерал категорично объявил порядок: «Берем вещи, выходим, молча проходим мимо людей, которые будут идти навстречу, никуда не смотрим!» Правда, выяснилось, что австрийцы, видимо, решили по-другому — так что в соседний самолет мы ехали на микроавтобусе. Такого обмена, как в «Мертвом сезоне», не получилось.
То есть вы не видели тех людей, на которых вас поменяли?
Нет. Мы четверо и трое американцев поднялись по трапу «Боинга» и отправились в сторону Великобритании, а наши генералы с нашими разведчиками, которых мы так и не увидели, полетели в Москву.
Приземлились мы на авиабазе «Брайз-Нортон», меня и Скрипаля посадили на маленький вертолетик, Запорожский и Василенко отправились в Штаты, а мы прилетели на западную окраину Лондона.
Мне кажется, что я когда-то раньше видел этого человека, который со мной беседовал. Возможно, он ко мне приходил во время следствия и был одним из тех, кто в 2003 году убеждал меня отказаться от адвокатов. А может быть, я его видел во время каких-то его выступлений по ТВ. От сотрудников Лефортово я узнал позднее, что он — генерал. Американцы тоже были весьма высокопоставленные, по крайней мере, один из них — сотрудник Минюста. Поскольку наши не представились, трудно сказать наверняка, из какого они ведомства. Может быть, из СВР. Когда я в разговоре сказал: «Вы меня посадили!», этот генерал возразил: «Мы тут ни при чем, это не мы».
О чем шел разговор?
Генерал сказал мне, что между президентами России и США достигнуто соглашение об обмене людей, которые находятся в руках американских властей, на тех, кто осужден у нас. При этом никто мне никаких списков не показывал и имен не называл.
Затем вам предложили признать свою вину?
Да. Наш белоголовый генерал сказал, что соглашение — зеркальное, что с американской стороны поставлено условие, чтобы наши, задержанные в Штатах, признали свою вину (и они это уже сделали), а потому и от меня требуют того же самого. Я сразу стал возражать, но мне было сказано, что соглашение пакетное. А когда я попытался узнать, можно ли из этого соглашения что-либо вытащить, например, не признавать свою вину, то ответа не добился. Я спросил, что будет, если откажусь участвовать в этом соглашении, на что один из американцев ответил: «Есть список с одной стороны и список с другой стороны — и это все, что я могу сказать». Американцы сообщили, что в четверг, 8 июля, мы должны лететь в Великобританию. Наши постоянно давили на то, что договоренность достигнута на высочайшем уровне и выше только Господь Бог. Я возражал: «Я понимаю: ваши люди попали в беду, но почему я должен спасать этих людей ценой признания того, чего я не хотел признавать все эти 11 лет и чего я не хочу признавать сейчас? И почему я должен уезжать из своей страны? Мне нечего делать в Великобритании!»
„
Я почему-то решил, что ситуация в стране изменилась к лучшему и происходит массовый пересмотр дел по статье 275
”
Как собеседники реагировали на ваши возражения?
У них это вызывало нервозность, смешанную с растерянностью. И у генерала, и у американцев, кстати, тоже. В какой-то момент мне стало понятно, что я попал между двумя очень большими колесами. Я понял, что произойдет с тем камешком, который попытается остановить эти чудовищные вращающиеся колеса и, может быть, даже преуспеет на время. Судьба камешка абсолютно ясна: на следующем обороте, даже не заметив, колеса разотрут его в такой порошок, что и пыли потом не найдешь, как ни старайся. А ведь камешек этот — это не только моя судьба, это еще и судьба моих самых дорогих мне людей.  |
|
Осужденный ученый в комнате отдыха
колонии
|
Здесь началась некоторая спешка, потому что довольно быстро ко мне пришел капитан с вопросом: «Так вы будете писать заявление?» А я собирался получать станок бритвенный (это в Лефортово делается через заявление) и сначала не понял даже, о чем речь. Но вскоре мне принесли отпечатанный текст прошения о помиловании. Обещали сделать копию — не сделали. И вот это было такое мягкое, но неуклонное давление. Такое подстегивание событий, которое само по себе давило. И вечером 6 июля эту бумагу я все-таки подписал. Мне было очень непросто, я помнил о людях, которые отказывались просить чего бы то ни было у властей. Но здесь очень большую роль играло то, что я понимал: моим родным будет легче, если я все-таки буду на свободе.
Потом вы опять разговаривали с генералом?
Да, меня заверили, что я сохраняю гражданство, что могу в любой момент вернуться в Россию и чтобы я не думал, что меня отрывают от семьи. Мне пытались объяснить, что мой отъезд — это не разделение семьи. Я просил, чтобы мне дали свидание с родными до того, как я решу, как мне поступать. Но они сделали все наоборот и разрешили свидание только после того, как я подписал прошение о помиловании.
«Никак не могу всплыть»
А как происходил сам обмен на наших разведчиков?
Это было очень долго. В четверг, 8 июля, мы никуда не улетели. Сказали, что произошла какая-то задержка и мы улетаем в пятницу. В четверг я письменно подтвердил, что никто из моих родственников не изъявил желания вылететь в Великобританию. Утром в пятницу мы отправились в Домодедово — четверо арестантов* * Осужденные по статье 275 УК РФ Сергей Скрипаль, Александр Запорожский, Геннадий Василенко. с конвоем на микроавтобусе, две легковые машины сопровождения, броневичок со спецназом. В Вену мы летели на эмчеэсовском самолете ЯК-42Д — борт 42446 «Владимир Коккинаки». Сначала очень долго сидели у трапа в микроавтобусе. Потом появилась женщина из отдела специального учета Лефортово — она принесла синенькие справки об освобождении. Мы расписались, но на руки нам их не выдали. Потом поднялись в самолет и еще долго сидели там, пока караул ФСИН не сменили офицеры МЧС, которые нас сопровождали в полете (старшим у них был полковник). В самолете было три салона, в одном из них — шикарном — сидели те три американца и двое наших, что разговаривали со мной в Лефортово. Американцы каждому из нас вручили по спортивной сумке с одеждой. Я, например, летел в тюремной робе, потому что за 11 лет заключения у меня одежды с воли просто не осталось. Но полковник МЧС запретил даже смотреть, что там в сумках.
В Вене приземлились и встали рядом с «Боингом-767». Наш генерал категорично объявил порядок: «Берем вещи, выходим, молча проходим мимо людей, которые будут идти навстречу, никуда не смотрим!» Правда, выяснилось, что австрийцы, видимо, решили по-другому — так что в соседний самолет мы ехали на микроавтобусе. Такого обмена, как в «Мертвом сезоне», не получилось.
То есть вы не видели тех людей, на которых вас поменяли?
Нет. Мы четверо и трое американцев поднялись по трапу «Боинга» и отправились в сторону Великобритании, а наши генералы с нашими разведчиками, которых мы так и не увидели, полетели в Москву.
Приземлились мы на авиабазе «Брайз-Нортон», меня и Скрипаля посадили на маленький вертолетик, Запорожский и Василенко отправились в Штаты, а мы прилетели на западную окраину Лондона.
На таком автозаке в Домодедово привезли четырех российских осужденных, подлежащих обмену
Почему вас привезли в Великобританию, а не в США?
Я об этом ничего не знаю, мне это не объясняли.
Чувствуете ли вы себя свободным?
Пока еще нет. Я все еще в разлуке с моими родными. Ощущение, которое было в тюрьме, никуда не ушло: вот я набрал воздух, нырнул и гребу под водой. Но все никак не могу всплыть. Всплыву я тогда, когда буду дома. Но, честно говоря, я совершенно не представляю, как изменилась моя страна за те 11 лет, что я там не был.
Что вы собираетесь делать в ближайшее время?
Пытаюсь разобраться в том, что происходит. Мне очень не нравится, что я до сих пор не имею документов об освобождении, которые я подписал. Я знаю, что по закону мне должны были их дать. Я спрашивал об этом у британских представителей, с которыми общался в гостинице, в которой жил сначала несколько дней. Знаю, что они послали запросы в Россию. Но ответа нет. Мне как-то неспокойно: что случится со мной, если я прилечу в Россию? Там меня спросят: «А ты кто такой?» — «Да я вот из тюрьмы освободился». — «А покажи-ка ты нам справку об освобождении!» — «Так у меня ее нет». — «Ах, нет? Ну так дорожка в ФБУ ИК-12 до сих пор не утрамбована!» Из воспоминаний Эдмонда Поупа* * Американец Эдмонд Поуп осужден Мосгорсудом 6 декабря 2000 года на 20 лет за шпионаж, помилован президентом Путиным 14 декабря 2000 года. Живет в США. я знаю, что ему указ о президентском помиловании вручили перед трапом самолета в Москве. Мне его до сих пор не дали.
Вы не думаете, что все это сделано специально, чтобы держать вас как бы на коротком поводке?
А зачем меня держать на поводке, если мне наш генерал в Лефортово сказал, что мое дело обнулено? У меня же пока нет уверенности, что если я приеду в Россию, вдруг не окажется, что билет в Архангельск мне уже куплен...
Вы изменились в тюрьме?
Это длинный разговор. Я действительно изменился. А сейчас я стараюсь снова стать самим собой. Я заново учусь радоваться, чувствовать запахи, цвета и все остальное. Сейчас мне надо написать всем тем, кто писал мне все эти годы. Таких постоянных корреспондентов 27 человек. И еще многие сотни других, которые писали мне из-за границы.
Чувствуете ли вы себя свободным?
Пока еще нет. Я все еще в разлуке с моими родными. Ощущение, которое было в тюрьме, никуда не ушло: вот я набрал воздух, нырнул и гребу под водой. Но все никак не могу всплыть. Всплыву я тогда, когда буду дома. Но, честно говоря, я совершенно не представляю, как изменилась моя страна за те 11 лет, что я там не был.
Что вы собираетесь делать в ближайшее время?
Пытаюсь разобраться в том, что происходит. Мне очень не нравится, что я до сих пор не имею документов об освобождении, которые я подписал. Я знаю, что по закону мне должны были их дать. Я спрашивал об этом у британских представителей, с которыми общался в гостинице, в которой жил сначала несколько дней. Знаю, что они послали запросы в Россию. Но ответа нет. Мне как-то неспокойно: что случится со мной, если я прилечу в Россию? Там меня спросят: «А ты кто такой?» — «Да я вот из тюрьмы освободился». — «А покажи-ка ты нам справку об освобождении!» — «Так у меня ее нет». — «Ах, нет? Ну так дорожка в ФБУ ИК-12 до сих пор не утрамбована!» Из воспоминаний Эдмонда Поупа* * Американец Эдмонд Поуп осужден Мосгорсудом 6 декабря 2000 года на 20 лет за шпионаж, помилован президентом Путиным 14 декабря 2000 года. Живет в США. я знаю, что ему указ о президентском помиловании вручили перед трапом самолета в Москве. Мне его до сих пор не дали.
Вы не думаете, что все это сделано специально, чтобы держать вас как бы на коротком поводке?
А зачем меня держать на поводке, если мне наш генерал в Лефортово сказал, что мое дело обнулено? У меня же пока нет уверенности, что если я приеду в Россию, вдруг не окажется, что билет в Архангельск мне уже куплен...
Вы изменились в тюрьме?
Это длинный разговор. Я действительно изменился. А сейчас я стараюсь снова стать самим собой. Я заново учусь радоваться, чувствовать запахи, цвета и все остальное. Сейчас мне надо написать всем тем, кто писал мне все эти годы. Таких постоянных корреспондентов 27 человек. И еще многие сотни других, которые писали мне из-за границы.
Игорь Сутягин, заведующий сектором военно-политических исследований Института США и Канады, был задержан 27 октября 1999 года. Ему было предъявлено обвинение в государственной измене (ст. 275 УК РФ). Сутягин своей вины не признавал. О контактах с представителями консалтинговой фирмы Alternatives futures, по заказу которой он делал обзоры прессы, ученый рассказал при задержании в Калужском ФСБ еще в октябре 1999 года. Он был уверен, что в этих контактах не было ничего противозаконного.
В апреле 2004 года Мосгорсуд приговорил Сутягина к 15 годам лишения свободы. В 2004 году Amnesty International объявила его политическим заключенным. В ближайшее время Европейский суд по правам человека в Страсбурге рассмотрит жалобу ученого на нарушение его прав в ходе судебного разбирательства.
