Коля Сванидзе, Николай Карлович — это такой интеллигент в очках, едва ли не каждодневно попадающий в подворотню. Знающий риски и законы подворотни, и при этом не боящийся и умеющий лезть в драку. Когда в полемическую, как с Александром Прохановым, когда в настоящую кулачную, как в случае пощечины Максиму Шевченко. Тогда камера радиостудии символическим образом зафиксировала эти слетевшие с носа интеллигентские очки. Как там в «Тени» Евгения Шварца: «Он только стал чрезвычайно бесстыден, и пощечину он теперь называет просто «шлепок»». А это была именно рыцарская пощечина от интеллигента прямого действия.
Всякий раз предметом спора оказывался романтизируемый оппонентом Сванидзе Сталин. Собственно, Сталин — когда видимо, когда невидимо — присутствует во всех моральных, политических, онтологических спорах о главном. Потому что страна идет либо по пути Сталина и неосталинизма, либо противоположной дорогой. И потому спор на эту тему — абсолютно фундаментален и принципиален. В этих дебатах Николай Сванидзе спасал честь не государства, которое разным в разное время бывает, и он знал это, будучи историком и либералом, но страны. Честь миллионов, которых подавляла (и продолжает подавлять сейчас) сталинская или неосталинистская деспотия.
Коля относился к своей стране как к даме, честь которой интеллигентный человек не может не защитить. Хам должен получить достойный рыцарский ответ, потому что его отношение к стране было именно рыцарским. Правда, Сванидзе под Россией, своей страной, понимал одно, «они», по ту сторону баррикады или в Кремле и на Лубянке — совершенно другое.
Когда Николай Карлович умер, все отмечали его интеллигентность, в том числе для кого-то чрезмерную, потому что он позволял себе пытаться менять систему изнутри нее, в том числе работая на телевидении и в общественных (или квазиобщественных) структурах, созданных властью. Это не было вопросом корысти — Сванидзе, щепетильный во всем, жил в типичной интеллигентской квартире, а не в замках и виллах, органически присущих телевизионным звездам и пропагандистскому начальству. Это был вопрос возможности влияния — на общественное мнение и на власть.
Но вот что важно: речь шла не об одном из интеллигентских соблазнов, классифицированных выдающимся писателем и философом Владимиром Кормером в статье 1969 года «Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура». Это не был «просветительский» соблазн — уверенность в том, что власть можно переучить и гуманизировать. Для соблазненности властью и партбилетом партии власти нужно быть или негодяем, или идиотом. А Сванидзе был слишком морален и умен. Это была борьба с властью, только с использованием ее инфраструктуры — до той поры, пока эта инфраструктура еще существовала.
Власть, возможно, победила. Как победила Колю и казавшаяся странной тяжелейшая болезнь, бремя которой в буквальном смысле физически скручивала и пригибала его с годами к земле и лишала главного инструмента, которым он владел виртуозно — голоса. А голос здесь можно понимать и в физиологическим смысле, и метафорическом, если угодно — политическом.
Сванидзе, в силу рождения в середине 1950‑х, был из очень важного поколения. Оно застало еще романтические иллюзии шестидесятничества и холодный критицизм (а для других — цинизм) 1970‑х. В год начала перестройки этим молодым людям было вокруг тридцати, они возможно чувствовали себя на все сорок, и вдруг перед ними открылись возможности — можно наконец что-то сделать. Иные свалились именно в холодный расчетливый цинизм — не сразу, так через пятнадцать лет, после прихода к власти команды Путина. Но были и те, кто остался умным романтиком, желавшим превратить свою страну в мирную, избавившуюся от ресентимента, нормально и хорошо живущую, соблюдающую нормы мирового общежития и не подавляющую свое население. Все что можно было делать, Сванидзе делал, и потому стал одной из самых заметных фигур ненавидимых всеми — от чекистской власти до молодых оппозиционеров — девяностых. Человеком эпохи Бориса Ельцина и, безусловно, Егора Гайдара, которого Сванидзе безмерно уважал и долгие годы занимал пост председателя рабочей группы жюри Премии имени Гайдара по разделу «История».
Будучи именно историком, Николай Карлович сопротивлялся власти на том поле, которое стало для нее в последнее время самым важным — на поле войны памяти, из которой напрямую и выросла «спецоперация». 24 февраля 2022 года — это продолжение войны памяти (просталинской и антисталинской) иными средствами. Сванидзе — не диссидент, не оппозиционер, а именно историк, находящийся на переднем рубеже этих старых споров о главном, перерастающих в боестолкновения.
И еще, разумеется, правозащитник. В стране тогда еще не окрепшего путинизма невозможно было защищать права людей, в том числе политические, не сражаясь с властью ее оружием, в ее Общественных палатах и Советах по правам человека. Из всех этих структур Колю, естественно, выперли, как только путинизм стал зрелым. Выперли вообще отовсюду, потому что он открыто выступил и продолжал выступать против войны.
Он не ленился быть неравнодушным. Отсюда и твердость его правозащитной позиции в эпоху зрелого путинизма. Сцена задержания на митинге — полицейские ведут его слишком быстро, уже видно, что началась его болезнь, он идет как-то неловко, едва ли не по-стариковски.
Он был неравнодушен в еще одном смысле. В эпоху всеобщей нарочитой индифферентности и одновременно тотального хейтинга Николаю Карловичу было не все равно, кто что из коллег написал или сказал: он не ленился написать, что заметил написанное или сказанное и даже поблагодарить, например, за статью; не все равно, какая книга вышла; не все равно, что происходит с теми, кого посадили в тюрьму; не все равно, что там появилось в ютьюбе. Последняя наша переписка незадолго до кончины была связана с тем, что у него не открывалась — из-за замедления ютьюба, оружия недобитой российской интеллигенции — очередная серия документального фильма о ельцинской эре «Непрошедшее время». Можно по-разному относится к этому сериалу, но именно Сванидзе в нем играет финализирующую роль. Именно его словами подводится итог эпохе перемен и несбывшихся надежд — в этом фильме он еще в превосходной форме и излагает мысли в своей фирменной, максимально внятной манере.
Это был красивый, высокого роста человек, в неизменном профессорском твидово‑вельветовом смарт кэжьюал. Человек одновременно из шестидесятых, поклонник Галича, и из девяностых, романтик рынка, демократии и общечеловеческих ценностей. Тех ценностей, которые позволяли ему до последнего оставаться рыцарем чести, интеллигентом прямого действия.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
Фото: Станислав Красильников / ТАСС.
