Андрей Лошак
Евгения Альбац**: Первый «Возраст несогласия» вышел в 2018 году, он был снят во время президентской кампании Алексея Навального. Вы ездили по штабам Навального***, которые тогда были организованы в 80 городах страны. Собственно, тогда Алексей приобрел по-настоящему федеральную известность. Вы снимали молодых ребят в штабах, которые работали с невероятным энтузиазмом и встречали Навального как знаменосца грядущей демократической, замечательной, прекрасной России будущего, и о том, как все было непросто и драматично тогда. В «Возрасте несогласия — 2» вы попытаетесь отследить судьбу некоторых героев своего первого фильма. Вы разочарованы тем, как эволюционировали ваши герои?
Отрезанные от родины
Андрей Лошак: Я ни в ком из них, по большому счету, не разочарован. Но я, наверное, немножко огорчен. Большинство «навальнят», то есть ребят, которые участвовали в той кампании, потом в работе штабов, уехали раньше, чем последняя, послевоенная волна эмиграции, к которой принадлежу я. И мне казалось, что поскольку они моложе и уехали раньше, то они как-то лучше успели адаптироваться, интегрироваться, найти себя. Но оказалось — нет. По большей части они показались мне какими-то потерянными. Кто-то из них — довольно здорово поломанным. В общем, наверное, только один герой чувствует себя более-менее уверенно сейчас. А все остальные находятся в тяжелой ситуации. И это, конечно, создает печальный фон. Я не то чтобы специально складывал эту картинку, но вот так чувствуют себя люди, посвятившие свою юность гражданскому активизму и вынужденные уехать. Чувствуют они себя плохо. Они себя пока не нашли. У них у многих идет внутренняя... не скажу переоценка, но поиск себя, смысла. Потому что тех смыслов, которые были раньше, которые им давал Алексей в России, больше нет. Они, может быть, остались, но уже совсем не так работают. В них начинаешь постепенно разочаровываться — вот в этой протестной деятельности из-за границы, из-за рубежа. Получилась история во многом про драму гражданских, политических активистов, просто активистов, которые оказались отрезаны от родины.
Евгения Альбац: По какому принципу вы выбирали этих героев тогда, когда делали первый фильм?
Навальный вырос в интернете, поэтому они говорили на одном языке. Эта молодежь почувствовала, что у них появился — впервые, наверное, в постсоветской истории — политик, который их представляет
Андрей Лошак: Как я в принципе отбираю героев для фильмов? Это должен быть человек, который держит внимание, обладает харизмой, деятельный, открытый, искренний, который готов жить перед камерой и оставаться собой. Не все обладают этими свойствами. Я попросил ребят из ФБК***. Мы тогда с Алексеем договорились, что они будут со мной сотрудничать, помогать мне. Меня обвиняли потом, что я снимаю на деньги Навального. Это полная чушь. Я ни копейки от них не взял, наоборот, донатил им. В какой-то момент они даже подумали, нужно им это или нет. Но потом сказали: да, окей, давай работать вместе. Они мне просто помогли, составили некий список героев, предложили каких-то ребят в самых разных городах. Единственное, куда мы не ездили снимать, просто в силу ограниченного бюджета, это в Сибирь и на Урал, честно говоря, нам было далековато. Но вся Центральная Россия, Калининград, Мурманск, Краснодар — все там было.
Евгения Альбац: Как вы считаете, эти замечательные ребята пошли в российскую политику из-за Навального или из-за идеи «Прекрасная Россия будущего»?
Андрей Лошак: Мем «Прекрасная Россия будущего» запустил Навальный, и это шло вместе. Появилось поколение, которое выросло неожиданно свободным, свободолюбивым и довольно осознанным. Я думаю, что это какой-то общемировой тренд — поколение зумеров в целом такое. Это же ребята, которые вообще-то выросли при Путине и никого другого не помнят. Но они при этом выросли в ютубе и вообще в интернете и создали там свой мир, свою культуру. При этом они пришли в ютуб гораздо раньше нас. И Навальный в какой-то момент туда тоже пришел. Это был, по-моему, первый политик, который завел YouTube-канал. И до этого работал в интернете с людьми, у него был очень популярный ЖЖ. Он вырос в интернете. Поэтому они говорили на одном языке. Эта молодежь почувствовала, что у них появился — впервые, наверное, в постсоветской истории — политик, который их представляет.
Это тут же выразилось в куче мемов, в том числе смешных. Они записывали треки, накладывали какие-то модные биты на его речи. Я вот напомню, что например Моргенштерн**, который потом стал как бы королем русского рэпа, причем коммерческого направления, начинал с трека «Лёха Навальный». И он его пел еще пять лет назад, уже начались разгромы политических структур Навального, а он выступал в Москве, в каком-то огромном уличном пространстве, и минимум десяток тысяч человек, а может быть и несколько десятков танцевали под трек «Навальный Лёха». Потом он открестился, дал интервью Собчак, где сказал, что Навальный — чуть ли не проект Госдепа. Нес какую-то отвратительную чушь. Бог ему судья. Но это было, он тоже был на этой волне. Если бы, конечно, не действия власти, то Алексей бы имел по-прежнему совершенно невероятную поддержку среди молодых ребят.
Партия верящих в Россию
Евгения Альбац: ФБК и Навального очень часто обвиняли в том, что они сектанты. А вы их близко наблюдали — как эти ребята относились к Алексею и к идее, что у нас будет справедливая, замечательная Россия?
Андрей Лошак: У меня тогда, в 2017–2018 году, ощущения секты не было вообще. Это были довольно открытые люди. Штабы в регионах были по сути партийные ячейки. И вообще это была партия, они построили работающую партию с региональными отделениями, с программой, с людьми, просто им не дали ее зарегистрировать. Но ребята, которые работали в регионах, были абсолютно свободны, они мне много раз говорили, что никогда не чувствовали никакого давления центра, это были единомышленники, объединенные общей целью. С высоким уровнем доверия к лидерам, но без какого-либо диктата сверху. И не было ощущения жесткой вертикальной структуры.
Алексей и его команда умели заряжать людей позитивной повесткой. Он это умудрялся делать даже после того, как его попытались убить, а потом дали 19 лет. Он из колонии умудрялся людей заряжать оптимизмом и верой
Евгения Альбац: А как они восприняли то, что Навального сняли с выборов? В Москве многие люди даже из более старшего поколения были потрясены и растеряны. Я‑то понимала, что его не зарегистрируют, но какая разница, это политическая борьба, ты все равно бьешься головой в стенку и пробиваешь ее рано или поздно. Но многие даже после 17 лет правления Путина, после Болотной, после протестов, после «бешеного принтера» Государственной Думы, после фактической отмены конституционного права на собрания — вдруг проснулись, выглянули наружу и сказали: нет, нет, нет, нам нужен Навальный, как это вы его не пускаете на выборы?
Андрей Лошак: Алексей и его команда умели заряжать людей позитивной повесткой. Он это умудрялся делать даже после того, как его попытались убить, а потом дали 19 лет. Он из колонии умудрялся людей заряжать оптимизмом и верой. ФБК всегда подчеркивал, что любые выборы — это некое легальное окно возможностей. И нельзя им не пользоваться. Они так и сделали. Они построили потрясающую кампанию, я считаю, на мировом уровне. Все было круто сделано, и да, ребята в это верили искренне и просто гнали от себя мысль, что не получится. Я тогда понимал, что это последний шанс легально, может быть даже бескровно, во что слабо верилось, но все равно шанс попытаться свалить путинскую власть. Попытаться с ней конкурировать. Я видел в Навальном единственного конкурента этой власти. Никого близко не было по потенциалу. И поэтому я решил, что я тоже вложу в это свои силы, это мой гражданский долг. Поэтому я начал снимать этот сериал.
К сожалению, поднять народ не удалось. Были большие митинги в городах, но даже в миллионниках это 10 тысяч, в городах поменьше — три тысячи, четыре. Этого количества недостаточно для того, чтобы власть прислушалась. Команда после этого объявила бойкот выборам, помню, они у меня кричали: «Мы не скот, выборам бойкот!» Но это уже была инерция, появился спойлер — Ксения Собчак, в общем, своими АП-шными технологиями власть как-то эту ситуацию разрулила, ну и все, история захлебнулась.
Поколение снобов
Евгения Альбац: Вы сказали, что в результате этого фильма и президентской кампании Навального стали сторонником Навального, стал донатить, и т. д. Я много раз замечала, что ваше поколение относилось к Навальному с некоторым пренебрежением. Он как бы был немножко не из вашей среды. Мне вообще кажется, что на самом деле портрет вашего поколения — это Ксения Собчак. Простите, не хочу вас обидеть, я понимаю, что поколения как единого института не бывает. Но вот это чуть пренебрежительное отношение к Навальному, Яшину** и вообще к людям вокруг как к черни — задевало, раздражало. Даже скорее готовы были поддерживать Машу Гайдар, которая как бы своя, потому что из постсоветской элиты.
Андрей Лошак: Действительно, есть какая-то гламурная часть поколения, эти люди меньше всего думали о гражданской активности. Был короткий период 2011–2012 годов, когда протест был в моде, потом всем надавали по шапке, все разбежались и больше уже не вылезали. Навальный же тогда впервые, наверное, прозвучал, но его самостоятельный рост как политической фигуры произошел позже. И у меня скорее претензия не к этому гламуру нулевых, а в целом к либеральной общественности. Навальный для нее был недостаточно в белом пальто, недостаточно Вацлав Гавел, недостаточно интеллигентен. Он «фашист», понимаете, для них всегда был, как бы что-то в нем им напоминало Гитлера, что-то Путина. В общем, все время что-то мешало. И вот так они про... рали, простите, этот шанс, сидя на попе ровно и все время обс... рая его в интернете. Снобизм, смешанный с чистоплюйством, когда тебе нужен какой-то идеальный кандидат — где ты его возьмешь идеального? Сахарова, что ли, мы из могилы поднимем? Нет такого и не предвидится.
Был Леха. Да, он из семьи военных. Он, может быть, не цитирует наизусть Бродского, но он очень честный чувак. Я ему верил. Я видел, что он совершает какую-то внутреннюю эволюцию. Он растет, он сильный, он настоящий. И он не боится. Что нам еще нужно, чтобы свалить эту мерзость? В результате всего этого чистоплюйства мы получили 24 февраля 2022 года. Катастрофа, из которой неизвестно как теперь выбраться. Я не знал точно про войну, но я знал, что этот срок Путина приведет к какой-то катастрофе. У меня было такое четкое понимание в 1917 году. Так и произошло. И это стало катастрофой для всех этих людей, которые обвиняли Навального в «фашизме». Теперь они получили настоящий фашизм на своей родине, стопроцентный, и разбежались по заграницам. Я думаю, что если бы больше представителей интеллектуальной элиты включилось в поддержку Алексея, мы бы получили другой результат.
Прощание с надеждами
Евгения Альбац: Возвращаясь к «Возрасту несогласия — 2». Они меня расстроили, ваши ребята. Мне казалось, что в них после убийства Алексея должна была появиться злость.
Андрей Лошак: Мы снимали до убийства. Мы закончили съемки в начале февраля.
Евгения Альбац: Но там один из ваших героев плачет в фильме.
Андрей Лошак: Мы попросили их самих снять себя уже после 16 февраля. А весь фильм снят до, почти весь.
Евгения Альбац: Но меня еще другая вещь удивила. Они из людей активных, которые жили в 17–18 году с выброшенным кулаком: мы сделаем, мы добьемся, мы сумеем — вдруг стали просителями, им всё не нравится, им теперь и Америка не подходит. Из людей настроенных на действия, на активную жизнь они превратились в людей с протянутой рукой, всеми и всем недовольных. Что это?
Андрей Лошак: У меня нет такого ощущения. Мне кажется, они сами справляются, с разным успехом, но ни у кого ничего не просят.
Евгения Альбац: Но они все время жалуются.
Андрей Лошак: Они не жалуются. Просто у них кризис. Я не считаю, что например Виолетта жалуется. Виолетта очень искренний человек. Она рассказывает о том, как ей плохо. Как не может найти себя в этом новом мире. У нее классический посттравматический синдром. Она человек, который прожил последние два года — она же одна из последних уехала — под чудовищным прессом. А когда приехала в Литву, там ее и накрыло. Это же типично — ты выходишь из стрессовой ситуации, и тут-то тебя и накрывает.
Я увидел в ее боли, в невозможности найти себе применение трагедию эмиграции. У нее это, конечно, в серьезных формах, но так или иначе это чувствует, мне кажется, любой, кто уехал за последние три года из России, еще не нашел себя и не понимает, где его родина, кто он и чем ему заниматься, на каком языке он будет говорить, на каком языке будут говорить его дети. Кризис самоидентификации, кризис смыслов. Особенно для таких людей, как Виолетта, которая была гражданским активистом до последнего. Она последняя из команды ФБК, кто пытался зарегистрироваться на муниципальных выборах, и даже пробыла один день кандидатом. Им тяжелее всего. Потому, что это было смыслом их жизни, и это то, что у них лучше всего получалось. Она политик. Гражданский активист — это тот человек, который потом становится хорошим политиком. Если его не убивают. И она была на этом пути. Потом у нее все это отобрали, выдавили в эмиграцию. И конечно же она не может там найти себя сразу. Она пытается заниматься протестными акциями, сотрудничать со всеми «нежелательными организациями», но она видит, что это не приносит никаких плодов, и поэтому она в депрессии.
Ей просто надо начать новую жизнь. Нам всем это надо. Я тоже чувствую, что для меня этот фильм — прощание с теми устремлениями и теми надеждами, которыми я долго жил, будучи сторонником Алексея и занимая определенную сторону, определенную позицию, запрещая себе унывать, потому что мы все равнялись на него. Но после убийства Алексея я потерял ощущение, что этим надо жить. В этом есть экзистенциальный смысл, да и политически тоже нельзя бросать страну совсем, типа горите вы все там огнем. Мне уже, наверное, поздно, слишком много лет там прожил и много чего снял про это. И сейчас переключиться, условно, на политический раскол во французском обществе — ну, мне будет сложновато.
Постепенно это будет происходить, ты все больше будешь врастать в ту землю, куда уехал, и все больше отдаляться от своей родины, к сожалению. Так всегда, наверное, происходит с эмигрантами. Но сейчас все слишком близко, при этом надо пытаться начинать жить здесь и сейчас. Я думаю, что этот вопрос стоит и перед Виолеттой, и передо мной, и перед множеством других людей, которые уехали именно из-за несогласия с политическим курсом страны.
Егор, самый харизматичный из всех, пять лет провел внутри белой американской элиты, вернее, детей белой американской элиты. Они все очень левые. И он их разочаровывал все время: думали, что вот приехал политический активист из России, он будет с ними
Но еще есть Егор, я понимаю, что вас он, наверное, больше других разочаровал, потому что он был самый харизматичный и дающий какой-то аванс на свое будущее. Он собирался поступать в Гарвард, но поступил в очень крутой американский вуз, Liberal Arts College. Мне кажется, что с Егором такая метаморфоза произошла. Он пять лет провел внутри белой американской элиты, вернее, детей белой американской элиты. Они, конечно, все очень левые. И он говорит в фильме, что он-то как раз нет, и он их разочаровывал все время: думали, что вот приехал политический активист из России, он будет с ними. Тем не менее он все равно стал во многом продуктом этого социального среза, впитал очень много. А скепсис по отношению к Америке, мне кажется, испытывают многие молодые люди в самой Америке. И скепсис, и тревоги, и раскол. Поскольку Егор уехал, наверное, раньше всех, он уже очень сильно пропитался этими настроениями, и он просто, мне кажется, в смятении, он не хочет встраиваться в американскую корпоративную культуру, а у него такая возможность, я уверен, была, у него потрясающие мозги. Но он не хочет. И он ушел в андеграунд какой-то. Техно-вечеринки устраивает. Это, безусловно, продолжение протеста. Но уже на американский манер, и оно нас, взрослых людей, не очень впечатляет.
Евгения Альбац: Отдает инфантилизмом, я бы сказала.
Андрей Лошак: Да, кажется инфантильным. Но ему, во‑первых, 25 лет, во‑вторых, я в принципе приветствую любой протест против системы, я всегда скорее на этой стороне, чем на стороне условного Олега, его друга и заместителя по штабу в Калининграде, который прекрасно встроился, работает в большой четверке, у него понятное будущее, понятный карьерный трек, и он через 10 лет уже будет скупать акции, получать дивиденды, бонусы, летать бизнес-классом.
После Алексея
Евгения Альбац: Что будет после убийства Алеши? Сумел ли он создать институт «Навальный», а не просто память о безумно талантливом, смелом политике? Что останется после него?
Андрей Лошак: Я не могу сказать про политическое наследие, выживут ли в эмиграции политические структуры Навального. Нет такой уверенности. Но то, что он останется как герой, как личный пример, человек, который просто потряс — несомненно. Я таких историй-то больше не знаю, когда человек личным примером показывал, как надо. Не разглагольствовал с трибуны, а делал. Нам повезло быть его современниками. Я думаю, понимание масштаба его личности, его этических качеств будет постепенно приходить. Жизнь не дает нам возможности таких людей встречать часто. Поэтому он навсегда останется в сердцах людей и в истории этой несчастной страны. Его трагическая мученическая смерть — конечно, не зря. У меня в конце есть такая сцена, когда на похоронах какой-то иностранец спрашивает парня посреди многотысячной толпы, в чем наследие Алексея. А он говорит: вот, смотрите вокруг, мы его наследие. Эти люди, они еще совсем молодые, будут потом рассказывать своим детям про Алексея. И это и есть наследие, память, и то, что он будет жить в наших сердцах, простите за пафос.
Я не хочу хоронить ФБК, я знаю какие это талантливые, сильные, мужественные ребята, но как будто бы им нужно чуть-чуть задуматься о том, куда они движутся. Чтобы не промотать наследие Алексея
Евгения Альбац: Тут бы, конечно, надо поставить точку, но я не могу не задать еще один вопрос. ФБК пытается взаимодействовать с этими ребятами? Пытается включить в свою орбиту? Я знаю, что тот же Леонид Волков****, который был одним из создателей штабов, создал потрясающую сеть их электронной коммуникации. Сейчас он стал объектом даже некоторой травли, не очень мне понятной. Тем не менее он не дал вам интервью, и ФБК отказал. А ребят Навального они пытаются как-то вовлечь?
Андрей Лошак: Штабов в России было почти 80, и много людей было в орбите этой политической силы, которая в какой-то момент была признана «экстремистской» и стала очень токсичной для множества людей. Я знаю точно, что Волков помогал всем, кто хотел уехать, сопровождением — юридическим, финансовым. Они нашли на это деньги и действительно всех вывезли. Дальше многие действительно оказались предоставлены сами себе, просто потому что нельзя всех трудоустроить в ФБК. Есть одна героиня, кто там работает до сих пор. Я не включил ее в фильм, потому что меня не пустили в ФБК, я не мог рассказать ее историю. Очень хотел, но получил отказ. И вот этот отказ, если мы возвращаемся к разговору о секте, боюсь, показательный.
Может, я ошибаюсь, но у меня ощущение, что Алексей не отказал бы, потому что это довольно бесчеловечно, то что они отказываются комментировать судьбы. Это же фильм про их людей, про ребят, которые связали свою жизнь в какой-то момент с политиком Навальным, которые очень пострадали, многие вынуждены были уехать, кто-то сел. И вот эта фраза: «не вижу политической целесообразности» — меня сильно резанула. Это нехороший знак и повод задуматься, правильно ли мы вообще действуем. Я не хочу хоронить ФБК, я знаю какие это талантливые, сильные, мужественные ребята, но как будто бы им нужно чуть-чуть задуматься о том, куда они движутся. Чтобы наследие Алексея не промотать.
Евгения Альбац: А вы не верите в то, что Юлия Навальная, которая сказала, что она продолжит дело своего убитого мужа, сможет это преодолеть?
Андрей Лошак: Я был бы очень рад, если бы у нее получилось.
Полностью см. по ссылке:
Наследие Навального — «Возраст Несогласия 2024» документалиста Андрея Лошака // Полный Альбац
(youtube.com)
* Алексей Навальный вписан в реестр «террористов и экстремистов».
** Евгения Альбац, Андрей Лошак, Илья Яшин, Моргенштерн объявлены «иностранными агентами».
*** Штабы Навального и Фонд борьбы с коррупцией (ФБК) объявлены «экстремистскими» и запрещены.
**** Леонид Волков объявлен «иноагентом» и включен в реестр «террористов и экстремистов».
Фото: Сергей Карпов / Югополис.
