«Теракт в «Крокусе» — это полный провал спецслужб»

 
Евгения Альбац*: Оказывается, помимо недружественных стран, таких как Соединенные Штаты Америки, о грядущем теракте в Москве, в Российской Федерации сообщали не только США. Сообщало вполне дружественное российской власти государство Иран. Однако это не помешало Путину на коллегии ФСБ 19 марта назвать предупреждение западных разведок «шантажом» и желанием «напугать и дестабилизировать» российское общество. Басманный суд арестовал десятого подозреваемого по делу о теракте в «Крокусе». Это опять выходец из Таджикистана, который якобы финансировал исполнителей теракта. А в Дагестане 31 марта ФСБ задержала четырех подозреваемых в том, что они готовили теракты в Каспийске. Однако российские власти и российская пропаганда продолжают настаивать, что за терактом стоит Украина. Какова логика российской власти?

Путин, приняв решение о поддержке талибов, о поддержке Асада, втянул наш народ в конфронтацию с силами зла, и таким образом все, кто гибнет с тех пор на фронтах этой необъявленной войны — прямые жертвы решения Путина

Евгений Савостьянов: «Исламское государство»** вдохновлено успехом этой операции, но все-таки давайте не забывать, что одновременно в тысячи раз больше людей погибло во время военных действий в Украине. Об этом надо говорить, чтобы понимать значимость события. Есть две причины, по которым Путин старается перевести стрелки на Украину. Первая очевидная: надо дискредитировать Украину и помешать выделению ей материальной и финансовой помощи, помощи оружием, и т.д. Если бы ему удалось прицепить Украину хоть каким-то образом к произошедшему террористическому акту, в Европе и в США усилилось бы давление общества на власть: кому, мол, вы хотите помогать, кому вы даете оружие — тем кто связан с террористами? В некотором смысле Путину сопутствовала удача, потому что украинский след-таки обнаружился: транзакции в пользу террористов проходили через криптобиржу, хозяином которой является Кучеренко, помощник Януковича. Как часто говорят в таких случаях — вышли в процессе следствия на самих себя.

А почему стараются отвести стрелки от ИГ** — потому что сразу возникает вопрос: почему у «Исламского государства» Россия стала одной из первоочередных целей? Тут можно с уверенностью говорить, что Россия стала одной из первоочередных целей в связи с тем, что ИГ, и в частности халифат «Хорасан», с января начал выдвигаться из Афганистана в Европу, в Россию, в США, из-за чего, собственно говоря, они и попали на радары и почему Россию стали об этом предупреждать. И тут мы должны вспомнить, как в 2015 году в Египте был взорван российский пассажирский самолет, в результате чего погибло полторы сотни человек, возвращавшихся с отдыха в Египте, взорван он был агентами «Исламского государства» (тогда, кстати, еще был ИГИЛ**) в связи с тем, что Россия активно вмешалась в сирийские события, выступила на стороне Асада и таким образом обозначила себя как врага ИГ-ИГИЛ. То же самое происходило и последнее время, когда Россия стала укреплять связи с «Талибаном»**, даже финансировать его: на прошлогоднем Санкт-Петербургском экономическом форуме было принято решение о выделении трех миллиардов долларов от России в пользу «Талибана». А талибы являются просто кровавыми врагами «Исламского государства».

Достаточно сказать, что когда талибы захватили Кабул, они выпустили из главной тюрьмы всех, кроме лидеров ИГИЛ, которых они расстреляли прямо тут же во дворе. Путин, приняв решение о поддержке талибов, о поддержке Асада, втянул наш народ в конфронтацию с этими силами зла, и таким образом все, кто гибнет с тех пор на фронтах этой необъявленной войны — это прямые жертвы решения Путина. От этого Путину тоже хотелось бы отмазаться и разорваться связь с ответственностью за то, что он фактически натравил «Исламское государство» на Россию и россиян. Вот причины, по которым стараются перевести стрелки на Украину.

Кто стоит за терактом?

Евгения Альбац: Кучеренко, если мне память не изменяет, был министром по налогам в пророссийском правительстве Януковича, сейчас, насколько я понимаю, он находится в Российской Федерации, где только в Москве для него и его окружения было куплено 17 квартир. И через него и криптобиржу шло финансирование террористов? Как это может быть?

Евгений Савостьянов: Формально говоря, таскать на допросы Кучеренко должны начать. Потому что очевидна причастность к финансированию терроризма, это прямая уголовная статья, и по ней должны проводиться необходимые следственные действия.

Евгения Альбац: Андрей Солдатов, у вас нет сомнений в том, что за терактом в «Крокусе» стоит ИГ?

Андрей Солдатов: Я бы сказал так: те свидетельства, которые сейчас публично доступны, говорят о том, что за этим терактом стоит ИГ-«Хорасан». Интересно, что мы наблюдаем совершенно очевидную политизацию расследования этого теракта. Дело в том, что оперативно-розыскное управление, служба по защите государственного строя и борьбы с терроризмом — наиболее профессиональное подразделение ФСБ. И вообще-то они достаточно хорошо умеют расследовать теракты. А здесь интересная ситуация: расследуют они быстро, ловят причастных достаточно быстро, но при этом выдвигаются достаточно странные, явно политизированные версии. Как это совмещается? Мне кажется, проблема заключается в том, что сама идея — что такое терроризм и что такое борьба с ним — в России была политизирована.

Вспомним, что когда был принят закон о противодействии терроризму, там было изменено само понятие терроризма. Если в ельцинском законе 1998 года это было все-таки о массовых жертвах, то в законе Путина — это о давлении на тех, кто принимает решения. То есть обязательно должен быть фактор, когда люди выступают с политическими требованиями. И эта политизация была всегда. Я помню даже дискуссию после подрыва «Невского экспресса», можно ли вообще это считать актом терроризма — там же не было никаких политических требований? Может быть, это просто массовое убийство? Так и здесь. Требований никаких заявлено не было, и лезет во всю эту историю политика.

Еще одна важная история связана с контактами с западными спецслужбами. С середины 80‑х существовал канал связи между КГБ и западными спецслужбами, так называемый канал Гаврилова, потом это ушло в управление контрразведывательных операций, потом в службу международных связей и информации, но это всегда было. Но интересно, что в настоящее время эта служба занимается не только осуществлением контактов со спецслужбами других стран, но и, в частности, занималась планированием вторжения в Украину. То есть это абсолютно политизированная часть ФСБ. И получается, что Пятой службе довольно странно было бы сейчас ходить наверх и говорить, что мы получили информацию от американцев, и надо бы этой информации верить. Напомню, что как минимум начиная с 13‑го года в российских спецслужбах очень наказывают за поддержание хороших рабочих контактов с американскими спецслужбами.

Российским властям явно нужна возможность давить на европейцев и американцев, с тем чтобы мешать принимать решение о выделении помощи Украине

Евгений Савостьянов: Рабочие контакты сохраняются, но они просто сильно централизованы. Мы все знаем, что Бернс и Нарышкин общаются друг с другом, думаю даже, что информация проходила именно по этой линии. Но дело не в том, что боялись ее показать. Дело в том, что если вы докладываете об этом, то автоматически возникает вопрос — а что вы об этом знаете? И пришлось бы сказать, что ничего не знаем, или почти ничего. Скорее всего вопрос был задан, и ответ был дан Путину такой, что «...нет, у нас нет никакой информации, которая бы подтверждала то, что нам враги говорят» (или даже друзья, если речь об Иране). Ну а дальше сработал принцип обратной положительной связи: выступление Путина в свою очередь расхолодило и сделало более беспечными спецслужбы.

Евгения Альбац: На коллегии МВД Путин сказал, что исполнители — это «Исламское государство», но всё ведет к Украине.

Евгений Савостьянов: Им явно нужна возможность давить на европейцев и американцев, с тем чтобы мешать принимать решение о выделении помощи Украине.

Подмена цели

Евгения Альбац: Что происходит с ФСБ? После терактов в Беслане и на Дубровке много рассуждали о том, что спецслужбы недоинвестированы, что это следствие девяностых, и это надо поправить. И поправили по полной программе, сделали закрытыми постепенно многие статьи российского бюджета, а инвестиции в ФСБ пошли широким потоком, зарплаты руководству стали превышать зарплаты, которые существуют в высших слоях руководства в Германии и в США. Я много разговаривала с людьми, которые занималась оснащением Службы безопасности президента. Покупалась лучшая техника, которую можно было найти на Западе, и не всегда легальными путями. Люди проходили тренировку, учились работать непосредственно «на земле» и в странах, откуда может приходить террор. Так что произошло?

Андрей Солдатов: Конечно, были и удивительным образом еще остаются профессионалы. В Оперативно-розыскном управлении ФСБ, еще в нескольких подразделениях — взрывотехники, например, они находятся на постоянном дежурстве в Московском управлении ФСБ и в центральном аппарате каждый день. Они разминируют взрывные устройства. Что произошло, как мне кажется. Во‑первых, сохранилась и прошла через поколения идея хрупкости российского государства, которая возникла, как я понимаю, после развала Советского Союза. «Посмотрите, вот Российская империя развалилась по непонятной причине, и даже царская охранка не смогла помочь, Советский Союз распался по непонятной причине, и КГБ не смог спасти, поэтому нам нужно сделать всё, чтобы не дать ни миллиметра врагу, потому что государство хрупкое и может распасться от любого дуновения». Отсюда абсолютно нулевая толерантность к протестам и к другой точке зрения, а также нулевая толерантность к любой критике российских спецслужб. Поэтому единственная попытка парламентского расследования после Беслана окончилась абсолютно ничем.

Что на таком фоне происходит? Пришло уже несколько поколений людей, которые не помнят другого начальника, кроме как Патрушев или Бортников, которые не помнят другого президента, кроме Путина. И когда я разговариваю с этими ребятами, им по 35–45 лет, видно, насколько они отличаются от поколений, которые застали 90‑е. В 90‑е люди все-таки вынуждены были, не в силу того, что они были демократически настроены, а в силу инстинкта самосохранения хотя бы немножко вертеть головой. Потому что ситуация могла измениться, нужно было смотреть, как меняются расклады, что происходит в политике, что происходит с мэром, что происходит с президентом, у них просто по необходимости горизонт был чуть-чуть пошире. У нынешних сотрудников из людей, с которыми я говорю, горизонт буквально заканчивается стенами кабинета их непосредственного начальника. То есть они смотрят, чтобы начальник подразделения был доволен. Уже даже обсуждать с ними, кто что там думает и что вообще происходит в департаменте, службе или выше, практически бесполезно.

Что в первую очередь страдает, когда у вас служат несколько поколений вот таких оперативников? Служба становится очень эффективной в проведении репрессий, и мы видим, что ФСБ хорошо умеет это делать — проводить убийства, ликвидации, пытки, запугивание людей. Но для того чтобы предотвращать теракты, нужно быть хорошей информационной службой. Для этого нужны немножко другие качества. Нужно наладить информационный обмен между ведомствами. Это всегда была ахиллесова пята. Меня, может быть, поправит товарищ генерал, но насколько я помню, информационный обмен между подразделениями никогда не поощрялся, нужно было всё отправлять на первое, на второе лицо в службу, и только тогда что-то начинало крутиться.

Всегда была проблема доверия, и теперь она намного больше даже внутри самой службы. У полковников там большие проблемы с генералами, у генералов еще больше проблем с людьми повыше. Я читал некоторые доклады, которые писались сотрудниками ФСБ первому лицу. Владимир Путин, оказывается, очень любит, когда ему докладывают детали конкретных операций. И видно, что люди очень внимательны и очень заботятся, как именно сформулировать, чтобы это понравилось первому лицу. Когда ты все время должен думать, что понравится, что не понравится первому лицу — это не помогает выстраиванию хорошей информационной службы, где главный закон: какая бы неприятная информация ни была — ты должен ее доложить, и должны быть приняты меры.

Самое главное в организации оперативной работы — это знать, кого искать. Вот тут легче всё проспать и прозевать, если появляется какая-то новая ячейка, новая организация, о которой никто не знает

Евгений Савостьянов: Я скажу, что поначалу информационный обмен был свободный. У нас не было каких-то проблем в отношениях с РВОПами, с милицией, со службами разведки. Мы встречались с их руководителями, публично давали разрешения своим операм работать в тесном взаимодействии, не стесняясь ничего. Потом в случае какого-нибудь успеха садились, начинали делить пироги, кому какие плюшки должны достаться, это единственное, что было. А так, в принципе, коллега Солдатов абсолютно прав: видимо, сказывается дух времени. Переориентация с охраны интересов народа на охрану интересов властителя не может не сказаться на качестве службы.

Тут надо ясно понимать, что у спецслужб есть три источника информации. Это открытая информация, которую надо читать, анализировать, этим занимается оперативно-аналитическое управление. Есть техническая информация, которая сидит на кабелях, на радиоволнах. И, наконец, агентурная работа. То, что мы видим, свидетельствует о том, что сбой произошел во всех трех звеньях. Достаточно много публикаций, кстати, было в начале года о том, что происходит в этом самом «Вилаяте Хорасан». Что после разгрома, учиненного на территории Афганистана «Талибаном», у них вызрело желание заняться экспансией.

Самое главное в организации оперативной работы — это знать, кого искать. Вот тут легче все проспать и прозевать, если появляется какая-то новая ячейка, новая организация, о которой никто не знает, но которая готовит какие-то террористические акты. Если же речь идет о новых методах работы известной организации, то получив такую информацию, надо переориентировать технические средства, агентурную разведку на добывание информации оттуда. Видимо, по обоим этим каналам был допущен серьезный прокол, потому что нет признаков того, что Россия действительно была подготовлена к активизации деятелей «Исламского государства», хотя все знают о том, что именно среди жителей Средней Азии, в частности в Таджикистане вербуется значительная часть сторонников, и было понятно, что в этой среде что-то может происходить. А теперь мы уже знаем, что существовали площадки в Телеграме, на которых происходила вербовка. Это мы знаем из решения петербургского суда, который уже вынес судебное решение о том, что «Исламское государство» вербовало этих террористов, «Исламское государство» стоит за ними. То есть попытки политического руководства страны отмежеваться от «Исламского государства» перечеркиваются решением петербургского суда. А это все-таки гораздо весомее, чем отдельные политические заявления.

Явно совершенно упустили возможность поработать по техническим каналам, я имею в виду телеграм-каналы, где осуществлялась вербовка, там должны были сидеть специальные люди и смотреть, кто откликнулся на предложения. На этой стадии уже можно было выловить потенциальных террористов. Ну и конечно, если бы была достаточно развитая агентура среди тех же таджиков, живущих в Москве и Московской области, вполне возможно, что узнали бы, что кто-то ищет себе помощников для реализации плана. Хотя, возможно, их составили из тех, кто был уже в картотеке «Исламского государства».

Но скорее всего работа шла внизу, и они, кстати говоря, рассказывали о том, что «мне позвонил, мне сказал», или «братья чего-то там», и так далее. В хорошо развитой агентурной сети должен был быть план. Но это такая грязная тяжелая работа, которой, конечно, заняться можно, но когда видишь, что ордена и медали дают за то, что ты схватил там или отравил Навального***, интерес к тяжелой и невидной работе теряется. Когда государство ставит задачу в первую очередь заботиться о безопасности президента, а все остальное потом — так и происходит.

Даже в ходе этого теракта было заметно, что там есть люди, которые в зале наблюдают за тем, чтобы никто не вопил «Долой Путина» или «Нет войне», и готовы винтить этих людей, то есть заботились о безопасности государства, о безопасности властителя. Но никто после даже полученных предупреждений не поставил вооруженную охрану, чтобы охранять большой концерт от возможного нападения бандитов. Хотя там, в общем, больших-то сил не нужно было для того, чтобы первыми же очередями отразить нападение.


 

Секретная служба или политическая полиция?

Евгения Альбац: Это классическое определение политической полиции, в отличие от секретной службы — защита автократа и его окружения от конкурентов и инакомыслия. Договорились, что у нас нет секретной службы, но тем не менее даже внутри КГБ, которая тоже занималась Политбюро отдельно от всего остального народа, были какие-то профессиональные подразделения. Или я живу в плену каких-то начитанных иллюзий?

Андрей Солдатов: Наверное, имеет смысл вспомнить, за что и когда наказывали генералов ФСБ. За последние 25 лет был лишь один случай, когда генералов наказывали не за коррупцию, а за то, что они совершали профессиональные ошибки. Это было всего один раз — после того как отряды Басаева вошли в Ингушетию и взяли под контроль эту республику на двое суток. То есть был потерян контроль над целой территорией России. И это создало угрозу политической стабильности страны с точки зрения руководства спецслужб и с точки зрения Путина. Мгновенно после этого несколько генералов ФСБ улетели со своих позиций, буквально в течение суток. Проблема заключается в том, что если вы отсчитываете только с точки зрения того, угрожает ли этот кризис политической стабильности, то люди, воспитанные в такой системе, только на это и будут смотреть. Даже на ситуацию с «Крокусом» они будут смотреть — а была угроза политической стабильности? Не было? Ну значит и проблема не такая уж серьезная, тем более что всех поймали, и неважно, что не успели предотвратить.

Евгения Альбац: И вы считаете, что и сейчас головы не полетят?

Андрей Солдатов: Я думаю, нет.

Евгений Савостьянов: Я думаю, полетят. Но где? Я допускаю, что в МВД будут определенные изменения, и один из предлогов будет как раз ситуация с «Крокусом».

«Калашников» на выходе

Евгения Альбац: 5‑е управление в КГБ это была служба, которая защищала стариков Политбюро, а сейчас «пятерка» защищает Путина от недовольства населения, особенно от политических оппонентов. Но ведь вы сами говорите, Андрей — есть управление по борьбе с терроризмом. Есть оперативно-техническое управление, которое занимается разработкой различных систем, оказывающих воздействие на жизнь и здоровье людей, идеологических или каких-то еще противников. Управление по борьбе с терроризмом знает, что есть проблема на юге, неслучайно Россия практически контролирует Таджикистан, неслучайно там стоит российская дивизия — ровно потому что опасаются проблем из Афганистана. Наверное, по этой же причине начали любить «Талибан», пытаются как-то с ними договориться, чтобы они не лезли туда, что Путин определил как сферу интересов России.

Не могу себе представить, что в Таджикистане, где ФСБ как у себя дома, у них не было информации о том, что «Исламские государство» вербует людей для теракта.

Андрей Солдатов: Мне кажется, что проблема заключается в том, что есть определенная корпоративная культура, в результате которой на выходе, как в известном анекдоте, всегда получается автомат, что бы они ни собирали. Еще в 2008 году было принято важное кардинальное решение тремя ведомствами — ФСБ, МВД, Генеральной прокуратурой о том, что будет сделан упор на превентивный характер работы этих ведомств. Что из этого вышло? Вышли черные списки, потому что идея была такая, что если мы собираемся предотвращать теракты и экстремизм, то нужно составлять списки людей, потенциально склонных к этим вещам. И получился центр МВД, который потом расползся по всей стране. То есть как бы они ни пытались делать даже вещи, которые, казалось бы, объективно надо делать, и задача даже правильно поставлена, но когда они начинают выполнять эту задачу — все время возвращаются к способам и средствам политической полиции. Получается то, что получается.

Конечно, вы абсолютно правы, были специалисты, которые работали в среде выходцев из Ближнего Востока, которые жили в Москве. Они знали достаточно хорошо и сирийцев, и палестинцев, и ливанцев, и всех приезжающих из этого региона. Но именно в тот период времени их перебросили на что? Моего знакомого бросили курировать ГИТИС. Специалист по «Хесболле», как он может курировать ГИТИС? И он мне говорил, что он в совершеннейшем ужасе, он не знал, чем там заниматься, пока сам не решил, что будет заниматься борьбой с наркотиками. И когда я у него спросил, а при чем здесь ГИТИС и наркотики, он мне сказал: «Ну там же по коридорам ходят люди, которые странно жестикулируют». Попытка объяснить, что в ГИТИСе вообще этому учат, не возымела никакого результата. Но вот как перебрасывались человеческие ресурсы, даже, в общем, достаточно профессиональные, и какие задачи становились приоритетными.


 

Провал государства? Провал спецслужб?

Евгения Альбац: Если подытожить, по результатам действий властей перед и во время теракта в «Крокусе» у вас нет впечатления, что мы наблюдаем абсолютный распад российского государства как института? Есть люди — Путин, Патрушев, еще кто-то, но института, который призван делать действия властей прогнозируемыми, который должен снижать расходы на транзакции, на информацию, и так далее — нет, оно уничтожено.

Евгений Савостьянов: Нет, не надо абсолютизировать, если вы вспомните теракт 11 сентября в США, ведь тоже можно было сказать, что это полный распад государства?

Евгения Альбац: Мы знаем, что там произошло, потому что было проведено расследование...

Евгений Савостьянов: Ну, вам же не так важны детали? Вам важно, что был провал спецслужб. Вот и здесь был провал спецслужб — с точки зрения выявления этого заговора, с точки зрения организации, подготовки. Но кроме того был провал обычной милицейской работы. Достаточно было обеспечить дежурную охрану массового мероприятия с вооруженными постовыми — и оно уже было бы невозможно. А был еще, наверное, и административный провал. Потому что при постановке задач перед правоохранительными органами руководство района должно было попросить: «Вы там, ребята — у вас отделение рядом есть, покараульте, постойте, посмотрите».

Если в теракте 20 процентов гибнут от пуль террористов, а остальные гибнут от упавшей крыши и от того, что задохнулись — это говорит о том, что ужасающе был организован ответ и реакция чрезвычайных служб

Андрей Солдатов: К сожалению, говорить о распаде института госбезопасности не стоит, мне кажется, он последним распадется на территории России, он показал пример удивительной живучести и выживает всегда, к сожалению. Конечно, это был провал, но в то же время есть вопрос, который возникает: повлияла ли война в Украине на профессионализм ФСБ как контртеррористической службы? Конечно, повлиял. Вы абсолютно правы — есть система ротации сотрудников ФСБ, которых отправляют на оккупированные территории, которые занимаются тем, что прессуют и вербуют украинских гражданских и пленных в фильтрационных лагерях. Для этого нужно много людей, много сотрудников. Их забирают из региональных управлений, в том числе из московского, их забирают из центрального аппарата, и не только военная контрразведка занимается этими вещами. Просто нужно много людей для такой работы. Это влияет на ситуацию с безопасностью.

Насколько хорошо был организован теракт, насколько хорошо были организованы действия чрезвычайных служб? Мы должны помнить, что больше людей погибло не от пуль террористов, а от пожара, что говорит о том, что службы работали ужасно. Потому что если у вас в теракте 20 процентов гибнут от пуль террористов, а остальные гибнут от упавшей крыши и от того, что они задохнулись — это говорит о том, что ужасающе был организован ответ и реакция чрезвычайных служб. Когда читаешь сообщение, что прокурор области был отправлен на место координировать деятельность спецслужб — встают волосы дыбом. Какой прокурор? Когда у нас в законе о противодействии терроризму четко написано, как формируется и создается оперативный штаб, кто его возглавляет и какие люди этим занимаются. Никакого прокурора там быть не должно, он не умеет этого делать, он должен заниматься уже потом бумажной работой, расследованием и оформлением.

Что касается теракта, мы должны признать, что он был организован достаточно хорошо. Другое дело, что он распадется ровно на две части. Это была многоступенчатая операция, потому что это разные вещи — пострелять, поджечь, уйти. Люди зашли очень удачно в сам «Крокус Сити». Но операция ухода была организована ужасающе. И почему те же самые люди, которые планировали теракт, так плохо спланировали отход террористов — до такой степени, что люди уехали на одной машине — это очень серьезный вопрос, у меня лично на него ответа нет. Поэтому и появились конспирологические теории, что люди пытаются найти ответ на необъяснимое.

Евгения Альбац: Конспирологические теории — что это организовано самим ФСБ?

Андрей Солдатов: Нет, я имею в виду в том числе и теории, которые гуляют внутри ФСБ, о том, что за произошедшим стоят украинцы, что они заслали террористов, чтобы их поймали, или еще что-то, и дальше вертят третий, пятый, десятый уровень конспирологии.

Евгений Савостьянов: Я хочу сказать, что теракт в целом был организован из рук вон плохо. На четверку, а может быть и на пятерку — только разведка объекта, тут они поработали на славу, они знали, что никакой охраны нет, никто не прикрывает. А то что они огонь открыли чуть ли не от автомобиля, когда подъехали — говорит о совершенном безумии. При небольшом даже силовом прикрытии концертного зала они получили бы несколько очередей в ответ и вынуждены были бы убежать. У них не было никакой попытки скрыто подойти, воспользоваться фактором внезапности: вошли, стали стрелять налево‑направо, если вы посмотрите, как они движутся по фойе, пропускают людей, которые у них за спиной шевелятся, и т. д. И однако все у них получилось. И, кстати говоря, они бы сумели дойти до украинской границы, если бы сгорели серверы, в которых была видеозапись машины, на которой они подъехали.

Другое дело, я не знаю, что бы они делали, добравшись до украинской границы. Когда Путин говорит о том, что там им было приготовлено «окно», это означает, что оно было приготовлено с российской стороны, в первую очередь. Тогда возникает вопрос: а где те славные пограничники? В каких отношениях они находились с террористами, что подготовили им окно? Но это мы уже будем просто гадать. Кстати говоря, и вооружены-то они были так себе. Два автомата на четверых — это, прямо скажем, не результат хорошей подготовки. А то, что запаслись материалом для розжига — ну... план был такой — ворваться, пострелять и поджечь. Теперь разворачивается большое дело по поводу того, в каком состоянии вообще было само здание «Крокус Сити Холла», в какой степени оно соответствовало требованиям пожарной безопасности, не повторилась ли тут та же история, что с «Зимней вишней» или «Хромой лошадью», когда моментально все заполыхало.

Андрей Солдатов: Я бы не согласился с Евгением Вадимовичем, потому что важен результат. Если у них удалась разведка и они сохранили фактор внезапности — значит спланировано было достаточно профессионально. Результат, к сожалению, говорит сам за себя.

Евгений Савостьянов: Еще раз повторю, разведка была проведена хорошо. А то что в этой среде информация не убежала — ну это, знаете, скорее наша недоработка, чем ваша заслуга, вы знаете эту формулу.


 

Ни предупредить, ни спасти

Евгения Альбац: Евгений Вадимович, вы сказали, что в зале были люди, которые должны были следить, чтобы кто-нибудь там не кричал «Путин вор», или «Путина на мыло», или еще что-то такое. Вы предполагаете, что там были сотрудники 2‑й службы ФСБ, или вы знаете, что они там были?

Евгений Савостьянов: Я верю своим глазам. Я вижу манеру поведения, способ действий, расположение, и так далее.

Евгения Альбац: Много непонятных вещей, которые касаются спасения людей, которого не было, такое ощущение. Пожарники не заходили, полиция не заходила, потому что ждали, когда зайдет спецназ. Спецназ не заходил, потому что ждал информации, где находятся террористы. Не знали, ушли они уже, не ушли. Если там сидели эфэсбешники внутри, они что, не могли сообщить своим коллегам, что тут все горит, что людей надо выводить?

Евгений Савостьянов: Конечно, говорили. Но мне по тем кадрам, что я видел, бросилось в глаза отсутствие управления процессом. У меня возникло ощущение какой-то хаотичности действий всех прибывших на месте, что все бегают и ждут, что кто-то приедет и начнет давать команды. Конечно, работники пожарной службы не могут заходить первыми в здание, где совершен теракт. Оно может быть заминировано, там могут оставаться террористы, и т. д. Это дело именно спецназа: входить, принимать бой, одновременно контролируя наличие закладок, мин-ловушек. По своему опыту могу сказать, что всегда у нас первыми заходили бойцы и саперы. Только после этого могут заходить пожарные. Но главное — не кто там заходил, а главное, что я не видел управления работой из какого-то единого центра...

Евгения Альбац: Вот вам конкретный результат действий автократического государства: оно не способно вас ни предупредить, ни защитить, ни спасти, когда вы находитесь в огне. И это прямое следствие того режима, корпоративного фашистского режима, который сложился сегодня в России.