Видеоверсия здесь

Евгения Альбац*: Рубль преодолел психологически важную отметку в 100 рублей за американский доллар. По сравнению с годом назад он похудел практически в два раза. Есть понимание, что происходит?

Андрей Колесников: Уже все возможные экономисты все возможные причины изложили. И главная из них — это несбалансированность экспорта и импорта. Импорта много, экспорта мало. Соответственно, рубль слабеет. Никто не отменял политический фактор: проблемы совсем уже серьезные начались после пригожинского мятежа, и то, что экономисты называют деликатно экономической напряженностью, тоже входит в число факторов, которые влияют на ослабление рубля.

По сути дела, мы живем сейчас в совершенно другой экономике. Она очень не похожа на ту экономику, которая была до несчастья, до февраля 2022 года. Единственное, что в ней осталось и что ее спасает — это рыночный характер. Благодаря рынку и рыночным игрокам, которые обеспечили параллельный импорт и не только параллельный, а какой угодно, у людей есть что-то на столах. Другой разговор, что все крики про импортозамещение, что мы должны производить все свое, ни к чему не приводят. Людям нужна валюта, валюты не хватает. Рубли, в сущности, особо никому не нужны, и вот мы получаем то, что получаем. И когда все претензии обращаются к Центральному  банку, когда в Думе начинаются крики: «А давайте спросим у Центрального банка, что происходит», когда Соловьев, играя желваками, кричит, что председатель Центробанка Набиуллина должна что-то сделать с этим самым рублем, что она подрывает основы и все прочее, — ну так давайте закончим СВО и потихонечку, теперь уже не сразу, может быть, что-то начнет восстанавливаться. Хотя Путин сам обрубил все возможности экспорта на Запад, к традиционным европейским партнерам.

Долгосрочный фактор играет в пользу ослабления рубля. Да, действительно, за год доллар поднялся с 50 с чем-то до 100, и мы имеем то, что имеем. Естественно, потом все конвертируется в инфляцию. Надежды на какие-то 5% — абсолютная чепуха. Все прекрасно понимают, что инфляция  будет гораздо более серьезной. Но тем не менее мы живем за счет рынка, за счет рыночных игроков. Еда есть, у кого есть возможность ее покупать.  Средний класс, возможно, сжался в размерах, но он тоже существует.

Так что пока коллапса нет. И в России, во всяком случае в больших городах — в Москве, в Петербурге — кризиса нет, он незаметен. Да, растет цена продовольствия, рестораны подорожали, но в этих ресторанах сидят люди и продолжают что-то такое есть за довольно большие деньги, и как-то не выглядят оборванными.

Почему упал рубль?

Евгения Альбац: Олег Вячеславович, Олег Ицхоки, известный экономист, профессор UCLA написал: «Можно говорит о девальвации рубля». Моя гипотеза — что так наполняется бюджет. А вы как считаете?

Олег Вьюгин: По факту это девальвация. Да, действительно, есть большое желание сказать, что девальвация выгодна бюджету, поэтому она руками сделана. Но на самом деле это не так. Есть два или три фактора, которые привели к ситуации с падением рубля.

Бюджет четверть своих расходов направляет на СВО. Это выплаты гражданам, которые участвуют в СВО, родственникам. Это выплаты работникам заводов, которые производят вооружение. Деньги — это спрос. Спрос идет на рынок. Но люди не производят товары для потребления, они производят вооружение

Первое — это то, что во многом перешли на экспорт за рубли, и не только за рубли, а за всякие валюты типа дирхама, индийской рупии и так далее. Это не твердая валюта в мире. А импорт покупается за твердую валюту, даже то, что Россия покупает за юани, это все твердая валюта, потому что юань более-менее привязан к доллару. И получается, что у экспортеров есть возможность не продавать валюту, у них есть рубли, они эти рубли используют внутри России совершенно спокойно для выплаты налогов, оправдания своих затрат. Валюта не ввозится.

Более того, есть же еще одна история, что мы на границе продаем нефть по низкой цене как бы, а покупатель берет как бы по более высокой. Bloomberg недавно написал, что разница скрыта как бы в логистике. Почему я говорю «как бы» — потому что реально за логистику компании, которые этим занимаются — они, конечно, все аффилированы с Россией, — этих денег не платят, они их оставляют у себя.

То есть на самом деле достаточно большие ресурсы твердой валюты где-то там, в оффшоре копятся у компаний, аффилированных с российскими. И скоро увидим, как оттуда выйдут новые Корейко, новые богатые люди. Как в свое время Тимченко был таким человеком, поскольку он начинал этот бизнес с трейдинговой нефтяной компании.

А валюта в Россию не попадает. Импорт же — за валюту. Но импорт, естественно, восстановился до приличного уровня, потому что России нужны эти товары. И возник дисбаланс.

Второе — это то, что денег много. Бюджет где-то четверть своих расходов направляет на СВО. Это выплаты гражданам, которые участвуют в СВО, их родственникам. Это выплаты работникам заводов, которые в три смены работают и производят вооружение. Деньги — это спрос. Спрос идет на рынок. Но люди не производят товары для потребления, они производят вооружение. Поэтому нужно купить по импорту то, чего не хватает, а чтобы купить по импорту, нужна твердая валюта. Денежно-кредитная политика, видимо, была слишком мягкой, потому что очень сильно выросли кредиты — на 10 триллионов только за этот год выросли кредиты корпоративному сектору и поменьше — потребителям, домашним хозяйствам. Это тоже дополнительный спрос. Сейчас Центральный банк спохватился и существенно поднял ставку, чтобы как-то ограничить поток денег из финансовой системы.

Наверное, это основные факторы, но есть и другие. Переход в расчетах на рубль, на мой взгляд, был большой ошибкой. Вы можете хвалить свою валюту, но только когда она востребована на международных рынках. Мы искусственно создали ситуацию, когда нам платят в рублях за экспорт. Компании создали такие механизмы, которые позволяют через дружественные страны, в которых есть рублевые счета, делать очень разные операции, в том числе выводить капитал, который никак не контролируется. И это все раскачало ситуацию.

Евгения Альбац: А что это означает для обычных людей с точки зрения инфляции, цен и так далее?

Олег Вьюгин: Если падает национальная валюта — рубль, то через некоторое время возникает инфляция. Естественно, самое первое нехорошее последствие этого падения рубля — будущий рост цен.

Евгения Альбац: Цены еще вырастут?

Олег Вьюгин: Да, конечно. Любопытно, что в прошлом году Центральный банк эту связку использовал в другую сторону. То есть когда после панического падения рубля — а тогда была именно паника, — он допустил укрепление рубля. Тогда импорт встал на некоторое время, а экспорт шел очень хороший, цены на нефть были очень хорошие, никто не ограничивал Россию при продаже этой нефти. И в результате рубль начал сильно укрепляться. Это очень сильно урезало все инфляционные ожидания. Все думали, что прирост цен будет 20-30%, но он оказался пониже благодаря именно этому приему. А сейчас происходит все, к сожалению, наоборот. Падение рубля приведет к инфляции.

Евгения Альбац: Какой?

Олег Вьюгин: Рубль с начала года упал где-то на 26%. Предположим — я в это верю — что сильнее он уже не упадет, потому что будет повышена ставка, ограничено кредитование. Бюджет больше не сможет на СВО выделять, нет источников, чтобы сильно увеличить долю. Ну хорошо, пусть будет 26%. Значит, соответственно, процентов 10% на рост цен, который будет в ближайшие 6 месяцев.

Евгения Альбац: Очень много спекуляций на тему оттока капитала. Кто-то приводит фантастические цифры. Это могло повлиять на проблему с рублем?

Олег Вьюгин: По прошлому году 243 миллиарда долларов — это официальная цифра. У оттока капитала много источников, я о них сейчас говорил. Например, если оставляется валютная выучка от экспорта в оффшоре — это отток капитала. Есть статистика, что с июля операции по вывозу капитала сильно сократились. То есть по линии домашних хозяйств, видимо, будет прекращение оттока. Но в течение полугода это было. Пока цифр официальных нет.

Евгения Альбац: А почему сейчас это прекратится?

Олег Вьюгин: Потому что те, кто должен был или хотел вывезти капитал, уже это сделали. Во-вторых, при курсе 100 рублей за доллар — чего вывозить-то? Богатые люди страховались и весь прошлый год и первое полугодие этого года покупали недвижимость, выводили средства на счета иностранных банков — хотя бы в «дружественных» странах эти счета можно открыть. Но процесс закончился. А гражданам, которые не являются держателями миллионов долларов на своих счетах, при таком курсе уже особо вывозить нечего.

Дикие деньги

Евгения Альбац: Почему существует подозрение о том, что девальвация — это сознательное действие российской власти? Мы знаем, что есть дефицит бюджета, и сейчас уже выбран бюджет на год вперед, хотя предполагалось, что хватит хотя бы на какое-то время. При этом набираются добровольцы в армию, которым сразу выплачиваются 600 тысяч, потом 250 тысяч каждый месяц. То есть требуется много денег для того, чтобы кто-то согласился быть пушечным мясом. Как решить эту проблему, когда у вас дефицит бюджета? Никакой независимости Центрального банка в условиях такого режима быть не может. Никакого контроля со стороны других ветвей власти нет. И остается один вариант — печатать рубли.

То, что не идет на человеческий капитал, это непроизводительные расходы. Можно даже получить рост ВВП, но это будет рост не на жизни, а на смерти. Некрофилический рост на производстве орудий уничтожения человека

Андрей Колесников: То есть провоцировать инфляцию. Это даже Путин знает, экономическим образованием которого занимались где-то в 2000-м году те самые либералы. Да, слабый рубль — это больше денег в бюджет. Но я думаю, что фундаментально это бюджет не спасает. Гигантские траты на оборону, безопасность. Чуть не треть расходов бюджета засекречена. И мы понимаем, что все это идет в тот же самый котел. Это совершенно дикие деньги.

Когда власть хвастает тем, что у граждан растут реальные располагаемые доходы, то надо понимать, что они растут не от хорошей жизни, а от смерти. Это социальные выплаты семьям погибших, раненым и т.д. У нас, конечно, пока еще не военная экономика, но она переориентируется на оборонный сектор. То есть из гражданского сектора деньги переходят в оборонку. Но, мне кажется, политически Путина это мало волнует. Вы ребята там, в Центробанке и Минфине, давайте балансируйте — это ваша работа. А мне нужны деньги на то, что он называет вооруженным противостоянием или военным конфликтом. И траты в широком смысле слова — финансовые, бюджетные и человеческие никто на считает. И единственное, пожалуй, что сдерживает Кремль, это то, что существенная часть населения физически не хотела бы быть вовлеченной в вооруженный конфликт и сидеть в окопах. В июне начались разговоры о том, что добровольцев хватает, частичной мобилизации не будет. В то же время законы готовятся как раз под мобилизацию и совсем даже не частичную. Вся инфраструктура к серьезной мобилизации готова, в то же самое время они колеблются. Они побаиваются того, что население такого психологического удара может не выдержать.

Но есть и финансовая составляющая этой проблемы. То, что не идет на человеческий капитал, это непроизводительные расходы. Можно даже получить рост ВВП, но это будет рост не на жизни, а на смерти. Некрофилический рост на производстве орудий уничтожения человека.

Евгения Альбац: Андрей, ты говоришь, что людям нужны доллары, отсюда спрос растет. И поэтому рубль худеет. А на что людям нужны доллары? Ездить, покупать за границей толком не могут. Зачем тогда нужны доллары?

Андрей Колесников: Это средство сбережения, а потом мы говорим не только о гражданах, но и о компаниях, которые закупают для этих граждан импортные продукты и товары. Сложно называть цифры, но все-таки люди в больших количествах сейчас почему-то оказываются за границей. Забиты самолеты, которые летят через Стамбул во все части света, забиты курорты. Русский народ есть везде, ему нужны наличные доллары. Это такая штука, которая очень важна для человека,  относящегося больше или меньше к тому, что раньше называлось средним классом.

Евгения Альбац: Как изменилась материальная жизнь и изменилось ли что-то вообще?

Андрей Колесников: Есть разные опросы про потребительские настроения, вроде как весной они начали улучшаться. Тут еще лето, отпуска и тратятся деньги. Осенью посмотрим, что будет. Я вижу Петербург, я вижу Москву. Есть ощущение какого-то, я бы сказал, истерического потребления. Может быть, это аберрация. Это же личные впечатления, есть элемент необъективности. Но когда на Большой Никитской в Москве в пятницу стоит молодежь, как в любом западном городе, когда люди пьют на улице, молодые люди в основном, хорошо одетые — впечатление такое, что это не просто мир, а это потребительский мир. Какие-то банкеты,  бесконечные праздники. Как будто люди специально хотят оттянуть от себя этот кошмар, эту войну, эту катастрофу, эти новости. Я не слышал, чтобы люди обсуждали войну, когда прислушиваешься к разговорам проходящих мимо людей или в ресторанах на улицах. Трудно сказать, больше там  туристов, чем в прошлом году или меньше. Но какой сектор внутри России выиграл от происходящего — это, безусловно, внутренний  туризм. Эта штука, думаю, разная — есть очень дорогая, есть дешевая, на любой вкус, на любой социальный слой. Люди же массово едут в июле-августе, как и во всех странах, хоть куда: хоть в Египет, хоть в Карелию. Этот сектор работает и работает хорошо.

То есть люди продолжают как-то выживать. Кто-то даже вполне себе в материальном смысле живет более-менее нормально. Я понимаю, что это сильно по-разному везде, и страна все равно будет беднеть. Тот факт, что люди нанимаются добровольцами в армию, говорит о том, что мы страна все-таки еще бедноватая, хотя формально по критериям международных организации страна давно уже со средним доходом и коэффициент жизни у нас не самый катастрофический.

Евгения Альбац: Как эти гуляния по Большой Никитской сочетаются с тем, что политологи бесконечно пугают разговорами о грядущей мобилизации?

Андрей Колесников: Это очень интересный вопрос, который я задаю себе сам все время. Потому что среди этих людей есть молодые мужчины совершенно призывного возраста. О’кей, студенты государственных вузов имеют бронь, бронь имеют какие-то люди, работающие на ВПК, на государственной службе. Но вот остальные — как это работает — не очень понятно.

Власти действительно важно и выгодно сохранять в людях ощущение нормальности. Путин встречается с молодыми, с инноваторами, с технократами. Все время подчеркивается элемент нормальной мирной жизни. Мы со всем справляемся, экономика устояла. Запад нам не нужен. Мы с Востоком и с Югом прекрасно себе общаемся. Всем соблюдать спокойствие. Все будет нормально.

Тем не менее частичная мобилизация картинку поменяла, страх остался. Возможно, повторения этого власти не хотят. Я имею в виду то, что делает, возможно, гражданское крыло администрации, пытаясь успокоить население, показать, что Путин занят в том числе и мирной повесткой, помимо того что он занят экзистенциальной битвой с Западом.

Сталинский учебник

Евгения Альбац: Мы на сайте The New Times опубликовали колонку Андрея Колесникова о новом учебнике истории Мединского–Торкунова. Андрей сумел это прочитать и говорит, что это приговор интеллектуальному классу. Я уж не говорю, что там 143 раза упоминается товарищ Сталин.

Андрей Колесников: Это абсолютно сталинистский учебник, даже не позднесоветский, где более-менее все было аккуратно сбалансировано, без пафоса и идеологических выпадов. Здесь просто откровенный сталинизм и использование аргументации, которая использовалась в годы событий. Если оправдывается подавление венгерского восстания 1956 года, то ровно в терминах советской печати тех лет, что при поддержке западных спецслужб восстали всякие контрреволюционные элементы.

Профессиональные историки, философы становятся просто пропагандистами. И тем самым несут ответственность за то, что индоктринируют население ложным знанием

Да, есть широкая тема ответственности элит. Мы сейчас говорили о финансах и экономике. Это тонкая вещь, которая обсуждается с самого начала конфликта. Обвиняют Центральный банк в том, что он продолжает работать с Путиным: спасая экономику, они как бы продлевают жизнь путинскому режиму. Это сложный вопрос, который надо обсуждать, это серьезная проблема. Есть ответственность элит за то, что они привели во власть Путина. После письма Навального** из тюрьмы эти разговоры снова возобновились. Но есть слой интеллектуальной элиты, хотя Мединский и Торкунов не совсем интеллектуальная элита в нашем понимании. В этом учебнике один раз цитируется для баланса нормальный представитель настоящей интеллектуальной элиты Олег Хлевнюк, историк, автор известной биографии Сталина — чтобы показать, что все-таки на Сталина разные взгляды, и задать вопрос школьникам: «А почему такие разные взгляды на Сталина, попытайтесь объяснить».

В данном случае речь идет о том, что профессиональные историки, философы становятся просто пропагандистами. И тем самым они несут ответственность за то, что индоктринируют население ложным знанием. Все-таки учебник — это не просто так. То, что они написали, людям придется сдавать в качестве ЕГЭ. То есть если человек хочет заниматься гуманитарными науками и сдает в качестве национального экзамена историю, должен следовать канону Торкунова, Мединского, Чубарьяна.

Одни это воспримут, но существенная часть молодых людей увидит в этом стимул к двоемыслию: я это сдам, чтобы поступить в вуз, хотя я понимаю, что все может быть совершенно наоборот — так было в советское время. Фактически с детей просто берут плату за вход во взрослую жизнь. «Ты скажи, что ты за нас — и дальше мы тебя пропустим в вуз, у тебя  там будет отсрочка от армии», и так далее.

Создание таких учебников — это просто гибель и сдача людей, которые в течение многих лет занимаются разными важными, в том числе академическими дисциплинами.

Евгения Альбац: Чем можно объяснить апологетику Сталина?

Андрей Колесников: Сталин — это в некотором смысле Путин, прошлый Путин. Нынешний сидит в Кремле, а то, к чему мы должны стремиться, наше светлое будущее — это наше темное прошлое, как известно — в этой иронической формуле заложен большой смысл. Судя по учебнику, ровно так и происходит. Обывательское представление о Сталине — «он навел порядок». Вот и Путин пришел и навел порядок. Там совершенно фантастические рассуждения о реформах 90-х годов. Пришли теоретики, которые не имели опыта практической работы, либерализовали экономику и все развалили. Ничего, что до этого уже все было развалено и им в наследство достался ворох проблем, которые нужно было решать срочным образом. Не то, не так приватизировали, естественно. Отечественные производители не выдержали конкуренции, потому что «хлынул поток импорта». И так во всем абсолютно.

Дальше, собственно, 2000-й год, пришел великий человек, который все восстановил. Стало хорошо. Он восстанавливает величие теми методами, которыми умеет: нужно «вернуть землю», «защитить наших братьев». Такой коллективный диссонанс. Но в чем величие мессианской цели: империя важнее. Сталин воплощение всех этих добродетелей и замечательных качеств. Вот, собственно, простое объяснение. Но это, конечно, на самом деле дефицит успехов в сегодняшнем дне. Нужно все время апеллировать к былому величию.

Экономика на истощение

Евгения Альбац: Олег Вячеславович, говорят о том, что одна из главных причин, почему российская экономика после февраля 2022 года и введенных санкций выстояла, заключается в том, что рыночная экономика оказалась значительно более адаптивной, чем советская, которая в этих условиях уже лежала бы, и люди искали бы по всему городу туалетную бумагу. Вы в начале двухтысячных были первым заместителем председателя Центробанка, имеете дело с технократами из правительства. При Сталине экономика была построена на труде заключенных, и это в конце концов обанкротило Советский Союз. Сейчас ровно на обратных принципах экономика работает и выживает. Как у них это в голове сочетается?

Главную роль сыграло то, что Россия как бы под санкциями. Реально половина мира с ней сотрудничает во внешней торговле. И это на самом деле главный фактор, почему экономика находится на плаву

Олег Вьюгин: В чем был секрет сталинской экономики? Было два ключика: цены и зарплата. Регулируя цены на потребительские цены и зарплату, можно было изымать столько, сколько нужно. В сталинский период давался минимум на пропитание, на проживание, для того чтобы сохранять рабочий класс для индустриализации. Понятно, что нужно было как-то стимулировать людей, поэтому за сверхурочку платили уже нормально. То есть если ты проработал 15 часов, ты уже заработаешь больше, чем на пропитание и выживание.

Сейчас такой подход неприменим, потому что цены на товары рыночные, а зарплата — компании сами решают, сколько платить, исходя из всех финансовых планов. Это говорит о том, что инвестиции будут на третьем плане. То есть на самом деле направить на развитие экономики огромные ресурсы не получится. Либо надо возвращаться туда. Но, на мой взгляд, в одну и ту же воду два раза войти нельзя. Это понимание есть и у политиков. Поэтому технократам дано право и возможность рыночными способами решать проблемы.

А почему ее удалось решить, то есть почему российская экономика так или иначе адаптировалась? Да, в результате достаточно грамотных действий экономистов, которые в правительстве работают и в ЦБ. Но все-таки главную роль сыграло то, что Россия как бы под санкциями. Реально половина мира с ней сотрудничает — сотрудничает во внешней торговле. И это на самом деле главный фактор, почему экономика находится на плаву.

Сейчас санкции, которые применяются к экспорту, особенно вторичные, немножко ухудшают ситуацию. Но дело в том, что для политиков в США и в Европе очень сложно атаковать вторичными санкциями всех, кто сотрудничает с Россией. Это мощная экономическая и политическая ссора почти с половиной мировой экономики. Вот на этом России и удалось адаптироваться.

Это не значит, что будущее очень ясное впереди и хорошее. Но именно технократы отвели российскую экономику от очень больших проблем, о которых мы сначала думали, что они будут.

Евгения Альбац: Были сообщения о том, что целый рад предприятий, которые оказались в центре интересов ВПК, национализированы. Вы ожидаете массовой ренационализации?

Олег Вьюгин: Каждый случай имеет свое конкретное объяснение. И нельзя сказать, что они укладываются в некую политическую программу, но ящик Пандоры таким образом, открыт. Это означает, что в принципе интересанты, которые имеют большое политическое влияние, могут этим пользоваться, чтобы дешево получить какие-то активы.

В той парадигме, в которой развивалась ситуация в этом и прошлом году, массовой национализации не должно быть. Более того, технократы говорили, что это точно делать не нужно, потому что частный бизнес — это тот мотор, который спас Россию от более серьезных проблем, связанных с санкциями.

Но мы не можем сейчас предсказать, какие будут политические изменения. Это самая большая история, которую политологи обсуждают ежедневно, и есть разные точки зрения, но пока я не вижу никакого смысла и даже политических аргументов, чтобы проводить массовую национализацию. Отдельные случаи будут.

Евгения Альбац: Идет постоянный набор людей в армию. Мы говорили о том, что на это нужны колоссальные средства. Как российский бюджет может это тащить и при этом не повышать налогов и, как вы говорите, сохранять рыночную экономику?

Олег Вьюгин: У меня большие сомнения, что удастся такие пропорции сохранить. Дело в том, что в прошлом году и по инерции в этом использовалась очень хорошая конъюнктура для российских нефти и газа на рынке. Достаточно большие ресурсы были израсходованы и накоплены. И сейчас, по сути, идет аккуратное расходование Фонда национального благосостояния. Это такой амортизатор.

Евгения Альбац: А он еще остался?

Олег Вьюгин: Да, и там еще даже есть ликвидные средства. Вот сейчас девальвация дала, по расчетам экономистов, где-то 11 миллиардов долларов дополнительных нефтегазовых доходов в бюджет. Немалые  деньги. Потом будет инфляция и, понятно, это может сказаться уже на показателях реальных доходов, но пока деньги есть. Бесконечно это продолжаться не может. Либо нужно начать сокращать расходы, которые политически чувствительны.

Евгения Альбац: Вы имеете в виду социалку?

Олег Вьюгин: Да, прежде всего. И научные исследования, высшая школа, университеты…

Евгения Альбац: А это большие расходы бюджета?

Олег Вьюгин: В консолидированном бюджете достаточно большие.

Евгения Альбац: Вы полагаете, что эти процессы начнутся уже в следующем году?

Олег Вьюгин: Да, в следующем году. Я думаю, что экономические блок и, наверное, трезвые политики уже сейчас этим озабочены.

Евгения Альбац: Озабочены в каком плане? Он это вдруг поняли?

Олег Вьюгин: Мы же не знаем, когда что произойдет. Кто-то говорит, что СВО — это надолго. А кто-то говорит, что это не может долго продолжаться, довольно быстро закончится перемирием или договоренностью о чем-то. И это два очень разных варианта. Один вариант — это истощение. Другой вариант — восстановление статус-кво. Все-таки Россия пока прошла на запасах, на хорошей прибыли компаний, на ФНБ, на хорошей конъюнктуре цен на экспорт. Этот период закончился. А кто его знает, может быть, цены на нефть скоро вырастут.

Евгения Альбац: Андрей, какой вариант тебе кажется более вероятным?

Андрей Колесников: Ну, у нас же персоналистский режим. Ключевые решения принимаются в узком кругу или в одной голове. Я не вижу признаков, что эта голова готова заканчивать. Даже очевидное истощение и очевидная ресурсная недостаточность во всех смыслах, которая идет и будет продолжаться, не останавливает режим от продолжения СВО.

Мы сегодня не затронули тему демографии, падения численности трудоспособного населения, которое идет само по себе, а усилено гибелью людей, отъездом профессионалов, появлением нетрудоспособных людей, которые возвращаются ранеными с фронта. До какого предела это можно продолжать? Экономика, жизнь состоит из людей. Их просто становится меньше. Если это будет продолжаться годами, что будет со страной? Кому нужна будет эта оболочка из сталинизма, Мединского и Путина? Что это за жизнь будет такая? Кто будет работать? У нас будут только полицейские, военные и эфэсбешники с ВПК.

И люди, может быть, которые будут пытаться что-нибудь импортировать, чтобы здесь не умерли с голоду. Это довольно странная экономика и довольно странное устройство государства. Но я не вижу признаков политических решений, которые определяют, что будет потом, чтобы кто-то это восстановил. Элиты провалились полностью. Они боятся своего вождя, они не хотят ему противоречить. Это только усугубилось в 23-м году по сравнению с 22-м. Что будет в 24-м году с учетом еще президентских выборов? Ответственным образом что-либо прогнозировать невозможно.

Но у меня ощущение, что этот человек остановить себя уже не может. Для него это образ жизни. И как раньше говорили: наша цель — коммунизм, так теперь наша цель — победить Запад. Но цель отодвигается во времени. К ней можно идти годами, теряя ресурсы, теряя людей, страну, по сути дела. Если мы ее уже не потеряли.

*Андрея Колесникова, Евгению Альбац Минюст РФ считает «иностранными агентами».

**Алексей Навальный признан «экстремистом», «террористом», «иноагентом».